"Фантастика 2024-84". Компиляция. Книги 1-13 (СИ) - Мзареулов Константин (читаем книги TXT, FB2) 📗
– Слышь, боров, чего худой лопочет? – обратился я к командиру, это именно он был «боровом», больно уж здоровый, гад.
– Тебе-то что? – Какой дерзкий предводитель бандеровцев.
– Да, в общем, ничего, скажи ему, если не заткнется, получит нож в брюхо, – спокойно произнес я, демонстрируя все еще окровавленный нож. Командир передернулся и, слегка запинаясь, подбирая слова, что-то бегло произнес тощему товарищу.
– Чего хочешь от нас? – О как, главарь по-русски заговорил, а тощий вон совсем отказывается понимать, молодой, дерзкий.
– Ничего особенного, сейчас в карету сядем да поедем на восток.
– Куда? – изумился командир бандеровцев.
– Ну, а ты как думаешь? Откуда меня украли, туда и повезешь, да еще и расскажешь кому следует, зачем я немцам понадобился.
– Михась растрепал? – скорчил недовольную гримасу бандит.
– Почему растрепал, я спросил, он ответил, а что?
– Курва, никуда я не пойду, режь меня, если хочешь!
– Да надо больно, Михась тоже говорить не хотел, однако потом еле остановил его.
– Пытать будешь? – прищурив один глаз, толстяк злобно посмотрел на меня.
– Нет, просто подтолкну в правильном направлении, – произнес я, вновь доставая нож.
На то, чтобы командир бандеровцев согласился сотрудничать, ушло минуты три. На самом деле он хотел бежать туда, куда я скажу, уже через минуту, просто я немного увлекся, разглядывая мочку уха этого кабана. Сам он тоже ее видел, а также чувствовал боль от обрезанного уха. А мне что, жалко, что ли? Да ладно, я еще там, в Сталинграде, забыл, что такое милосердие. Если нужно, я так расписать могу, что любой патологоанатом обзавидуется. Потом, позже, меня, конечно, вырвет, но я научился сдерживать себя во время допросов, не первый раз уже.
Ехали мы очень долго. Лошадка была той еще дохлятиной, как не сдохла своей смертью от старости где-нибудь в сарае у местных, до сих пор не понимаю. Пленные лежали молча, связанные по рукам и ногам. Я сидел на месте возницы и держался только на честном слове. Когда из темноты, возле одной рощи, нас окликнули, точнее, приказали стоять, а то стрелять будут, я, остановив лошадку, просто упал на бок и уснул.
Пробуждение было очень тяжелым. Глаза, черт, как будто песку насыпали, болели и не хотели открываться. Когда, наконец, удалось их продрать, охренел от увиденного. Я был… Да, точно, в камере. Ни с чем не спутаешь. Черт, ведь еще думал, что надо бы успеть передать бандеровцев особистам, чтобы проконтролировать, что они будут говорить. Ладно, если не расстреляют сразу, то еще подергаемся.
– Эй, красноперый! – Это кому? – Да ты, ты, очухался? Дай закурить, – Обернувшись, не вставая с нар, увидел двух сидельцев. Ну, а кем могут быть расписанные вдоль и поперек татуировками люди?
– Это ты сейчас с кем разговаривал? – равнодушно спросил я.
– Ты здесь видишь еще красноперых? Дай закурить!
– Дать, – я выделил это слово, – я могу только люлей, если не говорить матом, хочешь, поделюсь?
– Чего ты борзый такой, чалился уже? – смягчил немного тон урка.
– Нет, впервые у хозяина отдыхаю, не думаю, что задержусь, хотя зарекаться не буду.
– Это правильно, зарекаться не надо, чего, есть табачок-то?
– Так бы и спросил, чего борзеешь? Вон у меня во взводе были двое, твои коллеги, хорошие парни были, один даже и сейчас еще жив, – я чуть подумал, – должен быть жив.
– Где воевал?
– На войне, – ответил я, проверяя карманы. Естественно, ничего в них не было. – Извини, уважаемый, все вычистили, – развел я руками.
– Да уж, вертухаи все себе гребут, – грустно сказал сиделец. – Никола, Гармонистом погнали.
– Саня, можешь Сержантом звать. В принципе, тоже погремуха, только от властей.
– Ясно, – кивнул Гармонист, – за что в «гости»?
– Да пока и не знаю, отрубился, когда к своим вышел, очнулся только сейчас. Я вообще давно тут?
– Так сутки почти, вчера тебя, с утра закинули, – сиделец подсел ко мне на нары и протянул руку: – Я со Сталинграда, бывал у нас?
– Ой, спросил, тоже мне, – усмехнулся я, – да у меня почти весь взвод там прописку успел получить, пока в обороне сидели.
– Так ты в городе воевал? – вскинулся зек.
– Было дело, пока не уработали меня, с госпиталя только в конце января вернулся, почти сразу капитуляция, но бои еще застал немного.
– Сколько в городе пробыл? Как там вообще?
– Да уж побыл, с сентября по ноябрь, дальше ранение. Что тебя именно интересует в городе?
– Да слыхал, разрушили сильно?
– Да нет больше Сталинграда, руины одни, – бросил я и покрутил головой, в надежде найти емкость с водой. – Есть чего испить?
– Вода есть, дают, не зажимают. Как же так с городом-то вышло? – охренел мужик от услышанного.
– Если в нем война шла не один месяц, то чего ожидать-то? Немец долбил так, что дома целиком в кучу кирпича превращались.
– А новые высотки на набережной? На Пензенской?
– Да говорю же, почти ничего не осталось. Тебя какой-то конкретный дом интересует, что ли?
– Ага, я по соседству с железнодорожниками жил, слышал? Большой такой дом у них, рядом еще дома красноперых?
– Не знаю, про какой дом именно ты говоришь, но дом железнодорожников полностью разрушен. Он столько раз из рук в руки переходил, что еще удивительно, как столько простоял.
– Да, видать, серьезно вы там поработали, – задумчиво подытожил сиделец Никола.
– А сам-то чего не на фронте?
– Так я ж уголовный, – Никола протянул мне свою кисть, демонстрируя партаки.
– Мне твои заслуги ни о чем не говорят, здесь-то как очутился? Я хоть и сам не знаю, где я, но ведь это явно не тюрьма, особый отдел?
– Ага. Я с зоны дернул, в Сибири чалился, лес валил, захотел жену с дочуркой найти, когда услышал, что немец к Волге вышел. Сдернул, да вот поймали.
– Ну, это ты как-то странно к Сталинграду топал?
– Так кто же напрямки-то бегает, четыре месяца пробирался, а тут попался. Сейчас разберутся, откуда я, добавят за побег и назад.
– А к стенке не прислонят? – осторожно спросил я.
– Могут, – нехотя ответил Никола и замкнулся.
Разговор завершился. Второй мужик, что сидел возле окна, так и не произнес ни слова, пока мы с Гармонистом общались, ну и я не обращал на него внимания.
Около часа, наверное, длилось мое томление в неволе и копание в мыслях. Внезапно в отворившуюся со скрипом дверь вошел молоденький паренек, худой как жердь и в очках с приличной толщиной линз.
– Сержант Иванов кто будет? – проговорил тот довольно гнусавым, противным голосом.
– Я буду, – ответил я, вставая с нар. Кстати, опущены были, никто не заставлял поднимать.
– На выход, – встрепенулся конвоир.
– С вещами, или как?
– Пошли давай, без разговоров! – жестким, но от этого не менее противным голосом отрезал солдат.
– Пошли, – кивнул я, скорее сам себе, какие вещи, чего я спросил? Я ж пустой как барабан.
За дверью ждал еще один, почти такой же «сухарь», как и тот, что вызвал. Вели недолго, поднялись на второй этаж здания, кстати, каменного, наверное, еще дореволюционной постройки. Возле одной из дверей приказали встать лицом к стене. Меня это зацепило.
– Бойцы, я что, арестант, что ли, чего вы со мной так?
– Молчать, разговоры с задержанными запрещены. – Вот тебе и весь сказ. Задержанный, значит.
В кабинете меня ждал человек в форме работника НКВД с капитанскими звездами на погонах. Ишь ты, уже форму поменял, вроде на нашем участке фронта это было редкостью.
– Садитесь, – коротко приказал капитан вполне себе спокойно.
Пройдя к столу, сел на стоящий табурет. Капитан отошел от окна и уселся на свой стул по другую сторону большого стола.
– Гражданин Иванов, Александр Сергеевич? Сорок второй гвардейский полк?
– Да, – просто ответил я, не помню, можно ли уже по-другому отвечать.
– Вы разыскивались в связи с обвинением в неподчинении старшему командиру, попытке убийства того же командира, невыполнении приказа начальника особого отдела дивизии и побеге.
