"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt, .fb2) 📗
И что у меня получается? М-да, получается у меня общежитие, типа того, в котором я жил в студенческие годы. Но есть и свои плюсы, о которых мы мечтать не могли. Комнаты не на четверых-пяти человек, а на одного, и в каждой имеется раковина и вода. Шикарно!
Значит, после ремонта можно сдавать тридцать «студий», а за половину цены — еще и двадцать на чердаке. Нет, «студий» станет больше, все сорок.
Вот только, управляющему нашим домом (точнее — это мой дом, потому что пришлось оформлять на свое имя), помимо прочих обязанностей придется смотреть, чтобы жильцы не обзаводились несанкционированными обогревателями, и не пытались разводить костры на чердаке. Спиртовки, опять-таки примусы, самодельные обогреватели тоже станут под запретом. А уборщицу на кухни и туалеты нанимать? Или пусть дежурства организовывают? Нет, художники народ творческий, к уборке помещений не пригодные, а что уж там говорить о местах «общего пользования»! Загадят все. Нет уж, лучше нанять уборщицу.
Художники для нас — это вообще ценные кадры. Бродят они везде и всюду, по городам и селам, на пленэр выезжают с мольбертами и кисточками. Зарисовки в блокноты делают, да еще и фотоаппараты с собой берут, чтобы запечатлеть бель де Франс, а еще Германию и прочие европейские страны. А ежели что — забредет там, на военный завод или на какую-нибудь секретную базу — так что с художника взять? Они люди одухотворенные, о бытовых или иных проблемах не думают.
Надо бы отыскать парочку ребят, специализирующихся на промышленных объектах и на рабочих. Следует запечатлеть человека труда, в его естественной, так сказать, обстановке — около станка, или в цехе, где собирают сложные агрегаты. Скажем — новый двигатель для самолета. Не всем же рисовать обнаженных натурщиц да юных балерин в голубых перышках. Новое время — новые веяния. И советские художники, а особенно — фотохудожники станут сюда приезжать.
И начинающим журналистам станем сдавать комнаты. Журналисты тоже нужны отечеству. А квартплата будет чисто символическая — сто франков в месяц. Но деньги станут платить вперед, а в случае малейшей задержки выселяться на улицу.
— Олег Васильевич, я на ремонтные работы в конюшне немцев подрядил, — сообщил Никита.
— А немцы тут откуда взялись? — удивился я. Если бы он нанял арабов, тогда понятно, хотя и с натяжкой. Алжирцы начнут наезжать после Второй Мировой войны. Вроде бы, гастербайтеры из Германии во Франции не водятся, хотя сами немцы бы с удовольствием подрядились бы восстанавливать французскую экономику, а не платить золотом и сырьем.
— А это из числа бывших военнопленных, — пояснил мой заместитель. — Их во время войны куда-то в Африку отослали, теперь вернули, а из Германии нужных документов нет, ждут отправки и оплаты проезда. А чтобы не голодать, парни на любую работу согласны. И берут не в пример дешевле, чем французы. Работают-то они без официального разрешения. Я бы и не узнал, один знакомый, у которого мы партию краски брали, посоветовал. Я этих немцев у фермера перехватил, который дом собирался строить. Правда, помимо жалованья пришлось еще и на наши харчи договариваться. Но все равно — наполовину дешевле, нежели французов нанимать. И профсоюза у этих нет.
Вот оно как. Ждут, значит. Наши бы пленные, которых отпустили домой, правдами и неправдами бы сами выбрались, а эти ждут документов и указаний. Аккуратисты, блин. А может, их в Германии никто и не ждет, поэтому не спешат возвращаться? Или уже знают, что дома с работой плохо, инфляция, поэтому решили немного переждать? Правда, то «немного» может затянуться на несколько лет. В общем, вариантов много, но нам самое главное, чтобы дешево и сердито. А немцы люди добросовестные. Вон, в моей России до сих пор стоят дома, построенные немецкими военнопленными и даже штукатурка не обвалилась. Профсоюза нет — это тоже хорошо. Не станут требовать дополнительных отчислений неизвестно куда.
— Все правильно, молодец, — похвалил я Никиту. Посмотрев в слегка усталые глаза парня (видимо, утомился от разговора с начальником), спросил. — А теперь говорите, товарищ Кузьменко, что у нас плохого стряслось? Апаши зашевелились или эмигранты обещают торгпредство спалить? Или и того хуже — министерство финансов двойные налоги решило с нас брать?
— Не знаю, Олег Васильевич, как и сказать… — задумался Никита, переводя взгляд на окно.
Что там можно увидеть? Оконце узкое, словно бойница и забрано решеткой. Из него, верно, гугеноты отстреливались в Варфоломеевскую ночь.
— Никита, ты напрямую говори, — попросил я, начиная терять терпение. — Мы же с тобой не первый год лямку тянем, знаешь ведь, что если по делу — то и ругаться не буду. А коли и буду, так бить не стану. Ну, если и побью, то не очень больно. Ты у меня чекист, или где?
— Такая вот штука у нас, товарищ начальник, — перешел Кузьменко на казенный тон. — Евгений Кожевников у меня стал вызывать подозрение. Кажется, ничего такого, предосудительного, придраться не к чему. Но…
Евгений Кожевников — тот самый сотрудник, который имел неосторожность появиться в нетрезвом виде, надерзить начальнику, то есть мне, за что был наказан — отправлен на мытье полов в торгпредстве. Вместе с ним тогда понесла наказание и Светлана Николаевна, ныне ставшая Исаковой. Но полы они мыли не слишком и долго — не больше недели, а потом я уборщиц нанял. Понятно, что трудотерапия нанесла урон самолюбию парня, но это его проблемы. Если уж сильно обиделся, кто мешал ему написать рапорт о возвращении в Россию? А там бы сидел и жаловался Чичерину на начальника-самодура. Авось, из Москвы бы попытался мне немножко напакостить. Сильно бы не получилось, а по мелочи — святое дело. Скажем — задержать отправку ко мне специалистов, «потерять» отчет… Ну, мелкие чиновники умеют такие дела творить.
— Придраться, говоришь, не к чему, но что-то вас смущает, да? — перешел и я на деловой тон.
— Смущает. Кожевников за последнюю неделю начал опаздывать из увольнений. Ладно бы, если девушку себе завел, в ресторане выпил — понятно, дело житейское. Я бы даже вам не стал докладывать, а дал бы вздрючку. А когда по делу куда-нибудь в город уходит — тоже не все ясно. Позавчера сказал, что собирается партию лекарства заказать, мол — с продавцами договорился, нужно по сумме уточнить, поэтому вернется не раньше одиннадцати.
— И…?
— Так он эти лекарства еще на прошлой неделе заказывал, и по деньгам уже все готово, банковский чек выписали — а не наличку, чтобы вы не ругались, лекарства уже на нашем складе лежат, отправки ждут. Поэтому, у меня вопрос — где он болтается, и почему врет? И очень уж он задумчивым стал. Раньше такого не водилось. Я бы ему хвост приладил, но где людей взять? Самому идти, так он меня в момент вычислит, а использовать кого-то из наших — так тоже не выйдет. Мы тут все друг дружку знаем.
— Понял вас, товарищ Кузьменко, идите. Теперь это моя головная боль.
Никита, довольный, что спихнул на плечи руководителя проблему, ушел, а я, разумеется, остался думать. Отчего-то запомнилось, что Кожевников стал «задумчивым». А люди задумчивые могут представлять опасность.
А может Никита просто запаниковал раньше времени? Может и так, но я Никиту еще с Архангельска знаю. Он зря докладывать не станет.
Итак, Евгений Кожевников. Его личного дела у меня здесь нет, но кое-что помню. Постарше меня года на три. Стало быть, двадцать пять-двадцать шесть лет. Из семьи рабочих, но высококвалифицированных, коли папа смог платить за обучение в гимназии. В университете не учился. Во время империалистической на фронт не попал ни как доброволец, ни по мобилизации, потому что трудился в Земгоре, то есть, в Главном по снабжению армии комитете Всероссийских земского и городского союзов. В Земгоре обожали военную форму, поэтому их именовали «земгусарами». И был Женечка на какой-то мелкой должности, но из-за этого в действующую армию не попал. А потом, после революции, из-за дичайшей нехватки образованных людей, особенно, владеющих иностранными языками, в органах власти, оказался в наркомате иностранных дел, а не в пехотном полку или маршевом батальоне. А там, сколько помню, занимал должность целого начальника отдела, но командировку в качестве рядового сотрудника в Париж воспринял как повышение. Правда, некая начальственная фанаберия оставалась, но я ее быстро вывел.
