Чужой монастырь - Краснов Антон (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Гамов, Лейна, Абу-Керим и капитан Епанчин уже закончили расправу с Эльмаутом и были на подлете, когда полыхнуло. Эта вспышка все расставила по своим местам. Она уничтожила все сомнения. Теперь оставалось рассчитывать лишь на самих себя.
Капитану Епанчину и его экипажу оставалось только одно: забыть обо всем и прорываться к шлюзу и далее — в мировое пространство. Так, как еще недавно предлагал Абу-Керим. Собственно, теперь в этом не было ничего крамольного. .
И — ничего невозможного.
Эпилог
Откровение для выживших
Земля, два с лишним месяца спустя
—Вот так,— сказал Гамов, опускаясь на траву и глядя с высокого обрыва на реку с плывущими над ней облаками.
Буксир толкал против течения баржу с щебнем, кружили птицы, струился аромат нагретой солнцем земли и запах молодых весенних трав, и все было таким ярким и родным, что Косте казалось, что это только снится, что сейчас этот приветливый и мягкий сон накроет тяжелая лапа реальности. Сожмет, изуродует, пропустит между пальцев. Рядом стояла дрожащая Лейна, она закусила до крови губу и молча впивалась взглядом в высоченное, голубое небо, которого нет и не было никогда на ее сгинувшей родине.
Капитан Епанчин появился в проеме люка и сел, свесив ноги и словно не решаясь выпрыгнуть на землю из полетного модуля.
— Вот так,— повторил Гамов и счастливо засмеялся, повернувшись к Епанчину,— ну что, Валера, добрались? И не верится даже.
— Сейчас поверишь,— пробормотал тот,— налетят... тут километров триста от Москвы, не больше... «На вертушке» генералы и разного рода кураторы — это как пить дать... Пить, кстати, хочется — жуть... Пойду спущусь к реке.
— Я с тобой,— сказал Гамов.— Не эту же консервную банку сторожить,— кивнул он на корабль.— Ленка, пошли к настоящей реке. Ты ж никогда и не видела. У вас так, имитация, ручейки в узеньких берегах, чтоб гражданам Строителям напоминало утраченную родину...
Лейна, которую назвали вполне земным, более того, русским именем Ленка, опустила запрокинутое к небу лицо. Ее глаза были полны слез. Гамов смутился и, пробормотав что-то, начал спускаться вниз по обрыву. В конце концов сорвался и, пролетев метра три, шмякнулся о песчаный берег. Лейна тихо засмеялась и, вытерев слезы ребром ладони, стала спускаться вниз к реке, вслед за Костей Гамовым, тщательно нащупывая ногой каждую выемку и проверяя ее на прочность. Наконец все трое оказались у воды.
— Сейчас прибегут любопытствующие товарищи и еще какой-нибудь милицейский уазик с пэпээсниками из ближайшего городишки,— предположил Константин, горстью зачерпывая воду, вообще-то не очень пригодную для питья.— Будут задерживать пришельцев.
— Кишка тонка,— сказал капитан Епанчин, разглаживая на груди серебристые одежды Обращенного.— Не думаю, что какой-нибудь сержант полезет с табельным «макаром» на нашего красавца. Нет! Никто не сунется... Вот увидишь, первым сюда пожалуют только люди из ФСБ и кто-нибудь из Администрации Президента. Я же еще при вхождении в атмосферу сумел связаться с Москвой, если ты помнишь, Костя.
Епанчин был совершенно прав. Примерно через полтора часа пришла «вертушка», на борту которой помимо прочих находился российский куратор проекта «Дальний берег» генерал Ковригин. Сейчас у него был вполне выдержанный и спокойный вид, но кто знает, что, впервые выслушав потрясающую новость, он прыгал как мальчишка и тотчас же принялся звонить президенту. Разговор начал воплем: «Дима! Тут такое... Доложили, что совершил посадку...» — и так далее.
Сейчас Ковригин сдержанно поприветствовал спасшихся космонавтов, бросил пристальный взгляд на Лейну, чье фото по понятным причинам не фигурировало в папке с личными делами всех членов экипажа, в папке, содержимое которой въедливый Александр Александрович знал назубок...
— Думаю, нам лучше будет добраться до Москвы,— сказал Ковригин,— а там уж, помолясь, восстановить силы и поговорить. Обсудить...
— Помолясь...— усмехнулся Костя Гамов.— Мы в последние месяцы только этим и занимаемся... Полгода мы на Земле не были, да? А словно целую жизнь прожил. Совсем другую — непохожую... Вот и Абу-Керим говорил... на подлете к Юпитеру...
— Абу-Керим? — переспросил генерал Ковригин, а люди в одинаковых серых костюмах, стоявшие за его спиной, быстро переглянулись.— Он что, с вами?
— Да. Вылетал с нами,— глядя в лицо генералу, ответил Гамов.— А теперь его нет.
— А где?.. Он, конечно, участник полета, в некотором роде стал легендой... Но это ничего не меняет: он должен понести наказание.
— Не получится... Он не долетел. Понимаете, товарищ генерал, на подлете к Юпитеру очень хотелось есть, а то, что припасли люди Акила, закончилось... Хорошо, хоть воду залили в резервуары.
Генерал все понял. Об Абу-Кериме больше не было проронено ни слова. Конечно, Гамов мог рассказать ему, как все было на самом деле. Он мог и передать ему тот душераздирающий разговор, что произошел в модуле на подлете к Юпитеру, когда большая часть дороги до Земли была уже выбрана, преодолена, но оставался последний, самый страшный и самый безнадежный отрезок пути... Тогда в модуле царила мертвая тишина. Только тихо пели приборы. Только слышался гул вспомогательного двигателя, осуществлявшего корректировку курса (в то время как основные отвечали за разгон и торможение)...
Гамов мог бы попытаться передать Ковригину хотя бы отголосок той выматывающей, серой безнадеги, отчаяния, которому не было конца. Он мог бы рассказать ему о муках голода после того, как кончились запасы. Епанчин, Абу-Керим и Лейна полулежали в креслах, стараясь не делать лишних движений. Силы истощились. Восполнить их нечем. Сам Константин голода не чувствовал по понятным уже причинам, но он знал, что цена за то, что его отрезало от всех человеческих мук — вот от этого голода, от боли,— что она, эта цена, будет огромной. И что лучше бы ему корчиться вместе с остальными.
Глядя, как растет в иллюминаторах крупнейшая планета Солнечной системы, Абу-Керим сказал тогда:
— Ну что же... Я решил вот что. Вы вольны презирать меня за мое решение или недоумевать. Так вот: я не увижу Землю. Мне это не нужно. Понимаете?.. Моя жизнь была большой игрой, и что толку мне жить теперь, когда выиграна самая большая ставка — бессмертие? Или вы еще не поняли, что мои единоверцы УЖЕ чтут меня как никого, как нового пророка, как знамя веры, вынесенное в космос? Я легенда. Зачем же мне возвращаться? Что меня ждет, если я вернусь живым? Суд, пожизненное заключение, имя, вынесенное в заголовки всех мировых газет? Все это слишком мелко после того, ЧТО мы пережили, ЧТО мы узнали. Как я могу подвести миллионы людей и вернуться?
— Ты фанатик,— сказал Гамов тихо и на этот раз без всякой злобы.
— Нет. Просто я человек, который достиг предела желаний. Да, жизнь — это большая игра, а в ней, как во всякой игре, нужно уметь остановиться и не играть дальше. Чтобы не спустить огромный выигрыш. Да. Я останавливаюсь. О, мое тело!.. В конце концов, вы тоже сопричастны легенде!..— вскинув голову, произнес Абу-Керим.— Так что вы можете извлечь свою жизнь из моей смерти. В известном смысле мы будем квиты.
— О чем... о чем это он? — произнесла Лейна слабым голосом.
Мужчины не стали уточнять. И никто не стал делать негодующих ремарок о том, что людоедство омерзительно, а пожирать труп врага было свойственно лишь самым кровожадным дикарям, совершенно не затронутым цивилизацией.
Потом Абу-Керим вытянул из ножен трофейный сардонарский клинок и спокойно, буднично всадил себе в живот. Его губы на мгновение скривились от боли, а потом выпустили несколько слов: «Бисмиллахи рахмани рахим...»
Путешественники молча наблюдали за агонией. Наконец Абу-Керима согнулся и, упав ничком на пол, замер.
Это в самом деле была будничная смерть. В иных обстоятельствах она, быть может, и потрясла бы даже такого закаленного и опытного человека, как капитан Епанчин. Но сейчас уход Абу-Керима настолько вписался в череду смертей, что никто не выказал ни возмущения, ни страха, ни печали.
