Последняя дверь последнего вагона - Ильин Владимир Леонидович (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Ну, пойдем, Сашут, пойдем, — торопит меня Татьяна. — А то я опять опоздаю на работу…
— А почему — опять? — задаю я очередной дурацкий вопрос, через силу вкушая приторно сладкий батончик, покрытый толстым слоем шоколадной глазури. — Ты что — без меня опаздывала на работу?
— Что ты сказал?! — ужасается Татьяна. — А ну, повтори!..
Она останавливается, словно врезавшись в невидимую стену, и разворачивает меня лицом к себе. Черт, а что такого я ей ляпнул?
— Я спросил… — начинаю я, и тут до меня доходит, что так поразило мою «маму».
— Ну-ну, продолжай, — подбадривает меня Татьяна, завороженно наблюдая за движениями моих губ, испачканных липкой смесью.
— …почему ты сказала, что опять опоздаешь на р-работу, — обреченно заканчиваю я.
Слово — не воробей, как говорится. Можно лишь чуть-чуть компенсировать свой промах, преувеличенно р-раскатисто пр-роизнося эту пр-роклятую букву!..
— Саша! — восклицает Татьяна со слезами на глазах, впервые на моей памяти называя меня именно так, а не похожим на собачью кличку сокращением. — Сыночек мой сладкий!.. Какой ты у меня молодец!.. Ты же научился выговаривать букву «эр», да так чисто!..
Наклонившись, она порывисто притягивает меня к себе и покрывает быстрыми поцелуями шею и щеки.
Ничего, кроме неловкости, я от этих проявлений материнской любви не испытываю.
Но в дальнейшем стараюсь вести себя подобающе своему возрасту. Покоряться буксировке за руку этой энергичной женщиной, которую должен называть своей мамой, лизать осточертевшее мороженое, глазеть по сторонам, время от времени поднимать с тротуара то красивый камушек, то оброненную кем-то монетку и не слушать наставлений Татьяны, которыми она пичкает меня на ходу…
И в какой-то момент я внезапно чувствую, что доволен такой ролью.
Я больше не тот сотрудник Инвестигации, который устал от бесконечной погони за чудесами и аномалиями, и не тот нештатный агент Раскрутки, который выполнял задание по поимке злодея, покусившегося на безопасность планеты, и не тот взрослый мужчина, который ничего не сделал в своей жизни лично для себя, а потому был обречен на одинокую старость, тихое пьянство в домашних условиях и, в конечном итоге, на казенные похороны без рыдающих родных и близких. И я все больше осознаю себя не Владленом Сабуровым, а Сашей Королевым, мальчиком, который в страшные мгновения всеобщей гибели будет не один, а со своими родителями…
Разве это не счастье?
Из состояния эйфории меня выводит тяжелый топот за нашей спиной.
По тротуару, задыхаясь, несется мужчина. Галстук его съехал набок, одна пола голубой рубашки вылезла из-под брючного ремня, растрепанные волосы прилипли к потному лбу. На лице бегуна написано такое отчаяние, будто его преследует маньяк с окровавленным ножом. Однако какие-либо признаки погони позади него не наблюдаются.
А что, если этот тип догоняет нас? Меня мгновенно прошибает холодный пот. Неужели у Астратова что-то стряслось и я срочно понадобился ему?!.
Однако спринтер-любитель проносится мимо нас с Татьяной, не сбавляя хода, и, огибая прохожих, устремляется дальше.
Милый, милый, смешной дуралей — ну куда же, куда он гонится?.. Ах, вот куда…
На автобусной остановке, метрах в пятидесяти от нас, в небесно-голубой «Страйзер» неторопливо входят последние пассажиры.
Не успеет, бедняга: уже предупреждающе мигает желтым светом сигнал поворота… Сейчас зашипят, смыкаясь, створки дверей — и автобус тронется. Другой бы давно сдался и махнул рукой: в конце концов, не последний же это автобус, через несколько минут подойдет другой, — но человек в голубой рубашке с непонятным упрямством ускоряет бег, и вот уже он перестает уклоняться от столкновений с встречными, так что тем самим приходится уворачиваться от него, и вот уже кого-то он толкает в спину, и кричит что-то сердито при этом, и вот уже катятся по асфальту яблоки и апельсины, сбитые им с уличного лотка неосторожным движением…
А мужчина все бежит.
Он бежит так, словно от того, успеет он на автобус или нет, зависит его жизнь, и эта ситуация заставляет меня вспомнить кое-что похожее, и враз пропадает ощущение безоблачного счастья ребенка, вернувшегося после долгой разлуки к своим родителям, и я вдруг с ужасом понимаю, что совершил глупость, заставив Астратова исключить меня из списка участников операции.
Зачем я это сделал, зачем? Я должен быть с теми, кто, как этот не сдающийся бегун, до конца борется за спасение людей!.. Предатель — вот кто я теперь!.. Предатель и дезертир!..
Словно желая наградить бегуна за его упорство, «Страйзер», уже закрывший две входных двери из трех и наполовину выруливший с места посадки пассажиров, притормаживает на несколько секунд, держа открытой заднюю дверь, и этого времени мужчине хватает, чтобы на подгибающихся от усталости ногах влететь в открытую дверь и прыгнуть на последнюю ступеньку.
А те, кто, как я, наблюдал за этой отчаянной гонкой, еще долго стоят и смотрят автобусу вслед. Точно так же, как люди, оставшиеся на вокзальном перроне, провожают взглядами отправившийся поезд…
— Что с тобой, Сашут? — доносится сверху тревожный голос Татьяны. — Что же ты встал как вкопанный? Почему не доедаешь мороженое? И почему ты стал таким бледненьким? Тебе нехорошо?
Мне хочется ответить ей, что да, мне нехорошо, мне очень нехорошо, мне даже очень-очень плохо, но я говорю ей:
— Мы опоздали!..
— Ну что ты! — улыбается она. — Никуда мы с тобой еще не опоздали, сынок… У нас впереди еще много времени… Успеем, мой маленький, успеем…
За время моего отсутствия в детском саду не произошло особых перемен. И встречают меня там радушно, словно родного.
О том, где я отсутствовал столько времени, ни заведующая, ни Виктория Анатольевна, ни нянечки меня не расспрашивают. Либо их проинструктировали представители Астратова, либо Татьяна успела попросить, чтобы не травмировали расспросами ранимую душу ее сыночка — мол, он и так, бедняжка, столько перенес!.. Знала бы она, что именно мне пришлось повидать… Похуже всяких ужастиков про бандитов, похищающих и пытающих маленьких мальчиков!..
Зато детей никакими запретами остановить нельзя. Наоборот, наслушавшись от своих пап и мам сплетен про меня, они единодушно избирают меня героем дня. Окружив меня со всех сторон, трогают, словно желая убедиться, что это именно я, их Саша Королев, и пищат наперебой, как цыплята:
— А у нас теперь есть новенький! Его зовут Клим, и папа у него работает экскаватором…
— А где ты был, Саша? Ты лежал в больнице, да?
— А зачем тебя пытали? Ты что — нашел какой-нибудь клад и не хотел никому о нем говорить?..
— Да никто его не пытал! "Он просто долго болел ангиной!..
— А Виктория Анатольевна сказала, что у тебя очень опасная болезнь…
— А пока тебя не было, я тоже болел. Краснухой… Но меня не стали ложить в больницу, потому что от этой болезни не умирают…
— А ты будешь с нами играть в какую-нибудь игру?
— А помнишь Павлика, который ел бумагу? Он больше не будет ходить в наш садик, потому что его родители поехали жить в другой город и забрали его с собой…
Одна Ира Кеворкова почему-то не радуется моему возвращению и не принимает участия в спонтанной пресс-конференции. Наоборот, старается держаться как можно дальше от меня и смотрит на меня как на неверного муженька, бросившего ее на произвол судьбы с ребенком на шее. Ревнует, что ли, меня к обступившим девчонкам? Ох уж эти мне будущие женщины!..
На груди у Ирки болтается на медной цепочке игрушечный коммуникатор с аляповатыми кнопками на пластмассовом корпусе. Время от времени из коробочки раздается трель «вызова», напоминающая звонок древних, еще механических, будильников, и тогда Ира подносит коммуникатор к уху и, морща с напускной озабоченностью загорелый лобик, изображает разговор с невидимыми собеседниками…
Не проходит и часа моего пребывания в детском саду, как я считаю своим долгом заступиться за нее, потому что Борька Савельев, ничуть не утративший свой задиристый нрав, зажав Иру в угол, пытается сорвать с нее «коммуникатор» со словами: «Не будь жадиной-говядиной, Ирка!.. Поиграла немножко — теперь дай другим поиграть!»
