Чужая Земля - Дивов Олег (лучшие книги онлайн TXT) 📗
И пока в ООН бились над законом о научно-техническом и культурном эмбарго, имеющем целью, конечно, ограждение невинных туземцев от тлетворного влияния, – а Россия бессовестно ветировала его раз за разом, – Тунгус выкатил такое эмбарго сам. Он четко обозначил, с кем могут общаться ученые, нарезал нам по нашей же карте сектора для биологических и геологических изысканий и запретил полеты ниже условной линии облаков. Пускай соседи видят, как мы летаем – это полезно, авось задумаются о своем поведении, – но пристально разглядывать беспилотники и вертолеты им незачем.
И что характерно: торговые караваны со всего континента ходят к столице династии Ун регулярно, но ведь ни одна нездешняя аборигенская морда даже близко к нашей базе не сунулась.
Только кочевники заслали парламентеров – тайно, ползком по степи, – с деловым предложением ограбить столицу вместе, барыш пополам. Здесь у своих не воруют, даже если что-то совсем плохо лежит, но другое племя растрясти можно. Подполковник Брилёв, мудрый политический деятель, посоветовал степнякам ползти обратно и даже конфетой не угостил. Назавтра Унгелен передал Брилёву персональную благодарность от отца.
Собственно, последствия неудачного визита делегации ООН мы разгребаем до сих пор. На Земле вокруг «Зэ-два» стремительно развился политический кризис, быстро зашедший в тупик. Если по-простому: никто не знает, как разрешить конфликт интересов великих держав, чтобы все выглядело прилично и земляне не поубивали друг друга на фиг из-за инопланетных папуасов, которых нельзя просто взять и поубивать на фиг, потому что все должно выглядеть прилично.
Единственное, что понятно мировому сообществу, – отчего русские стоят за папуасов горой и всячески рекламируют, настраивая в их пользу рядовых землян: это Хитрый План. Коварство русских общеизвестно.
Увы, немногие знают коварство Министерства внеземных операций. Его так сильно и так регулярно били за перерасход бюджета, что там появился отдел, задача которого – обсчитывать долгосрочные политические тренды, и он с ней справляется получше, чем весь аналитический корпус МИДа. Едва почуяв, что вопрос освоения «Зэ-два» повис в воздухе едва ли не навсегда, в МВО приняли директиву о «разумной экономии ресурсов» и урезании состава экспедиции вдвое. Еще подумали – и рубанули втрое: почему бы и нет? Третью вахту так и не собрали, а меня выдернули из отпуска, присвоили советника первого класса, и в следующую командировку я поехал уже один.
И началось какое-то загадочное бытие в подвешенном состоянии, когда тебя убеждают, что ты герой, что ты уникален и без твоего участия миссия на «Зэ-два» провалится. Но сам ты, хоть убей, не понимаешь, где кончается скромный рабочий героизм и начинается откровенный кретинизм. И наоборот. А что миссия провалится, это к гадалке не ходи, да она уже, считай, провалена.
Но это же не повод все бросить и сдаться.
Конечно, от нашего графика любой осатанеет. По идее, так жить нельзя. Полет на гипердрайве занимает со всеми делами, включая разгон и торможение, около двух месяцев, которые мы почти целиком проводим в спячке. Потом неделю на Земле сдаем отчеты и уходим в месячный отпуск. Дальше – обязательный трехнедельный карантин, будь он проклят. Сидя в карантине, мы издеваемся над врачами, лезем на стенку и валяем дурака, но в основном учимся, повышаем квалификацию и готовимся к новой командировке. Затем грузимся на борт, говорим хором: «Поехали!» – и ложимся баиньки, пока оно и вправду не поехало. Сильно все упрощает недельная передышка, когда корабль тормозит на подлете к «Зэ-два», а мы уже вышли из гибернации и восстанавливаем тонус. За это время можно по дальней связи обсудить с работающей вахтой ее последние новости и принять какие-то решения. Так что придваземляемся мы уже готовые к любым неожиданностям. «Передача вахты» на планете занимает сутки, и главное в этой процедуре – живое общение с коллегами. Очень важно, чтобы обе вахты могли хотя бы денек вместе побродить по базе, подергать технику за разные места и негромко поболтать тет-а-тет. Ведь по ДС всего не скажешь, да всего и не поймешь.
Вот как сейчас.
– А пойдем на реку, – сказал я. – Если ты, конечно…
– Пойдем-пойдем, – легко согласился Калугин. – На реке здорово, я там всегда сижу, когда надо собраться с мыслями. Ты не подумай, что мне здесь не нравится. Я просто больше так не могу.
Я вздохнул – а то вдруг Костя решит, будто я ему не сочувствую, – встал со стола, открыл платяной шкаф. Привычными, отрепетированными движениями, словно и не уезжал, почти не глядя.
Глядел я в основном на портрет Унгали. Оторваться невозможно, до чего хорош.
До чего хороша.
Была бы она просто красивая – но, увы, все намного хуже.
– Ты сам подумай, кто сюда охотно едет и почему, – брюзжал Калугин у меня за спиной. – И какие резоны тут болтаться у дипломата, которому надо расти.
Широкополая легкая шляпа лежала на месте, рядом – «мухобойка», крошечный отпугиватель насекомых. Очень важно, чтобы все было точно там, до миллиметра, где ты оставил, уезжая. Это у нас ритуал.
– Ну мы-то с тобой не за карьерой летели, – заметил я, вешая пиджак на плечики и снимая галстук. – Давай совсем откровенно – мы просто были рады приключению и считали, что нам очень повезло. Напомнить, кто радовался больше всех?
– Приключение кончилось, тебе не кажется?
– Ну так оно должно было кончиться… И началась обычная работа…
Я копался в шкафу, думая, что переодеться в камуфляж было бы разумно, но сейчас каждая минута на счету – Калугин может остыть, а ему хочется многое сказать мне, и надо ловить момент, пока напарник готов откровенничать.
– Это не работа, а профанация. Топтание на месте. Тебе хорошо, тебя хотя бы любят!
– Да кто меня любит, когда экспедиция поголовно уверена, будто я стукач! Это с тобой все обнимаются!
– Я не про наших, – процедил Калугин.
– Хочешь сказать, тебя местные не любят?!
– Не так! – отрезал верный мой коллега.
Я высунулся из шкафа, уже в шляпе, с пристегнутой на воротник «мухобойкой», и хотел поймать Костин бегающий взгляд – глаза у напарника не на месте, он чувствует себя виноватым передо мной и теперь старается переложить вину на людей и обстоятельства. Что значит – не так его любят? А как его должны любить?.. Но Калугин стоял у дверей, а со стены на меня смотрела Унгали.
Ничего, кроме «вот такая хреновая у нас работа», в голову не шло.
– Вот такая хреновая работа! – пробормотал я, уставившись на портрет, словно загипнотизированный.
– Если хочешь, я сниму его. Это два слоя герметика, черный поверх белого, их можно просто срезать и скатать в рулон.
– Даже знать не хочу, откуда у русского дипломата герметик в таком количестве.
– Со склада, вестимо.
– Коррупция?
– Я бы скромно назвал это бесхозяйственностью.
– То есть банальная кража. Во дворце тебя такому не учили.
– Во дворце плохому не научат. – Калугин подошел и встал рядом. – Хочешь верь, хочешь, нет, еще и поэтому я не хочу возвращаться сюда. Они совсем как мы, но гораздо лучше нас. Особенно новое поколение, дети Тунгуса и их ровесники. Чистые, верные долгу, порядочные…
– Ага, и голову проломят любому, кто показался им непорядочным.
– А почему бы и нет!
– Очнись, Кость, это мафия, – сказал я. – Мафия всегда со стороны выглядит намного привлекательней, чем любая госструктура.
– Но мы-то знаем ее изнутри!
– Ну знаем. Обязаны. Задача у нас…
– Да к черту такие задачи! – отрезал Калугин. – Буду сидеть в офисе, а эти кукольные черные мордашки забуду как страшный сон.
И отвернулся от портрета несколько резче, чем полагается в приличном обществе.
Унгали смотрела на нас и, наверное, думала, до чего же мы смешные.
Беда с местными аристократами, очень славные они люди. Мы с Калугиным знаем их, как никто. Уверен, разведка изучила их повседневную жизнь намного подробнее и может посекундно доложить, что происходило во дворце и его ближайших окрестностях тогда-то и тогда-то. Зато наша работа – хреновая, прошу заметить, – предполагает тесные и даже неформальные контакты с объектом. В идеале – доверительные и теплые. Но каждую секунду ты обязан быть начеку и помнить, что с тобой работают тоже. Увы, дружба официальных лиц – не более чем удобный инструмент решения вопросов, и вся история Земли это доказывает. А пресловутая «ценностная политика» со всеми ее гуманными лозунгами была такой же выдумкой пиарщиков, как и сами «общечеловеческие ценности», ради которых так легко начинаются ковровые бомбардировки. Не бывает дружбы между странами, и братских народов не бывает, забудьте. Есть только интересы выживания нации, и поступиться ими ради личной симпатии немыслимо. «Хороший парень» – наша профессия, но совсем хорошим парням, наивным или легко управляемым, в нее путь заказан. Съедят. И плевать, что съедят тебя лично – страну твою могут слопать, а ты и не заметишь как.
