Город. Хроника осады (СИ) - Резвухин Евгений Юрьевич (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Весь день командира батальона не покидают слова старого товарища. Максим. Если Дорошенко и начальник штаба первого драгунского знакомы, что такого находит капитан в этом офицере? С виду педант, вот даже выглядывают из кармана перчатки, белее белого, а подчиненные распущены до уровня шайки.
– Вы позволите? – Швецов берет со стола сильно мятые клочки бумаги.
Каково же удивление узнать в кривом подчерке едва читаемыекурхские закорючки. И ни что бы то ни было, а стихи. Подполковник бросает любопытный взгляд на тетрадь – неужели майор берется переводить труды безымянных поэтов гор?
– Осуждаете? – Максим скрещивает руки и чуть откидывается назад, тоном явно готовый ощериться штыками.
– Отнюдь, – удивляет майора Алексей, кладя рукописи обратно. Он некоторое время молчит, что бы, наконец, перейти к самому важному. – Что вы думаете о нашем переводе?
Начальник штаба снимает очки и устало растирает покрасневшие глаза.
– Полагаю это война, барон, – ужасные слова, произнесенные мягким голосом Максима, не дают сразу все осознать.
Майор тем временем роется в столе, извлекая наружу карту. Перед подполковником всплывают подробные данные о приграничной с Готией местности.
– Вы знакомы с полковникомКураховым? – быстро глядя на Алексея и тут же возвращаясь к карте, говорит Максим. – Вот, – он указывает на точку, обозначенную как крепость Ника. –Сколько километров способен держать батальон?
– Около четырех, – растерянный от вопроса о прописных истинах, сбивчиво отвечает Швецов, – если с натяжкой можно и пять.
Максим ухмыляется и небрежным взмахом руки отстраняет карту.
– Десять, – с долей презрения шокирует начальник штаба. – НаКурахова взвалили то, что прикрыть силами батальона невозможно. У нас не граница, а решето, – он размашисто водит по карте, – Нику спокойно обойдут и с севера и с юга. Если нас переводят в Ольхово, это означает только одно…
Спокойная речь майора обрывается грохнувшим о стол кулаком Швецова. Подполковник скрежещет зубами, еле сдерживая все более закипающую ярость.
– Это не означает ничего, – выпаливает он, не боясь быть услышанным и уже тише. – Готия наш стратегический партнер. И более того, я не потерплю распространение паникерства в нашей части и провокаций в адрес соседа. Потому приказываю, – видя по инертному лицу майора, что слова не достигают эффекта, добавляет, – под страхом уголовной ответственности, прекратить эти разговоры.
За спиной спешно уходящего подполковника громко хлопает дверь.
«Вот и поговорили»
Глава 3 Вести из столицы
Симерийское царство. Ольхово
24 мая. 1853 г. Ок. 7 — 00(27 дней до часа Х)
– Газеты! – звенит юношеский голос среди еще только просыпающихся улиц. – Кому газеты?
Молоденький, на вид пареньку исполнилось не более четырнадцати лет. Одежда не по размеру, сильно застиранная и выцветшая, явно доставшаяся по наследству. Из большой кепки едва можно увидеть круглое лицо со вздернутым носом, да космы криво обскобленных волос. Молодой человек шлепает босыми ногами, демонстрируя на весь свет крупные мозоли и въевшуюся грязь. Через плечо, заставляя сильно прогибаться под весом, перекинут на ремне чемодан.
– Не проходим мимо! — не унывает юный продавец. – Покупаем газеты.
Ольхово выросло практически на голом пустыре. И все благодаря относительно недавно найденным угольным залежам. Приобщение Симерии к индустриализации проходит сантиметровыми шажками, но находка раскручивает механизм в кратчайшие сроки. Провели железную дорогу, среди бескрайних необжитых мест возвели первые бараки. И вот, спустя годы, все еще крохотный городок радует глаз утопающими в зелени аллеями и аккуратными улочками.
Паренек оглядывается на проезжающий мимо, цокающий копытами экипаж. Шмыгнув носом, грузно ставит тяжелую ношу на мостовую, разминая руки. В этот момент чья-то трость легонько постукивает по плечу.
– Газету, господин? – услужливо интересуется подросток.
Сзади стоит почтенного возраста мужчина, облаченный в сюртук и постепенно выходящий из моды цилиндр. Усы-щетки почти скрывают губы, впрочем, они и так плотно сжаты, не произнося ни слова. Он молча подбрасывает монетку, исчезнувшую в ладонях парня.
— Я могу почистить вам туфли, это не займет много времени, — быстро тараторит юноша, мигом щелкая застежками чемодана.
Не обращая внимание на суету простолюдина, господин не спеша разворачивает газету.
«Курхская война наконец окончена» – громадными буквами отпечатано на бумаге. На всю первую страницу красуется большая черно-белая фотография. Гордые и непокорные курхи, все как один бородатые, в папахах и кафтанах расшитых газырями. Вот только потухшие глаза опущены вниз, где грудой сложены стяги горных племен. Месячная осада Капу-Кале заканчивается капитуляцией повстанцев. Последний из бунтарей, Руслан Джемилев под вспышки фотокамер передает саблю облаченному в белый китель генералу Кутасову.
Мужчина переворачивает страницу, едва посмеиваясь от увиденного. В углу размещено небольшое размытое фото. Активно жестикулирующий с трибуны джентльмен, где целая толпа во фраках совсем неподобающе одеяниям размахивает руками. Легко представить, как все эти господа торопятся вскочить со скамей, чтобы свистом и криком поддержать выступающего.
«Премьер-министр Готской Республики выступил с нотой протеста. Цитата: В очередной раз Симерийский царизм доказывает империалистическую политику. Когда все цивилизованные страны пытаются решить внутренние проблемы дипломатическим путем, Екатеринградская хунта не знает другого пути кроме насилия. Произошедшее в Курхистане трагедия мирового масштаба и без сомнения страшное преступление. Крохотный безоружный народ, выступивший против гнета династии Брянцевых безжалостно уничтожен. Мы, Готия, скорбим о всех курхах, погибших в ходе карательной операции»
Газета никак не комментирует заявление западных соседей. Вместо этого размещает фотографии. Те самые угнетенные курхи-башибузуки. Улыбающиеся и счастливые, позирующие рядом с обезглавленными и изуродованными пленниками.
По-прежнему не прибегая к словам, мужчина касается старательно полирующего кожу мальчишку тростью.
– Готово, господин, – у того аж одышка от усердия.
Мальчуган вытирает тыльной стороной ладони нос, лишь больше размазав по лицу обувной крем. Подброшенная монета, ускользнувшая меж пальцев, со звоном подскакивает от мостовой. Господин уже уходит, когда с обезьяньей ловкостью юноша спешит за катящейся копейкой.
– И почем нынче опиум для народа? — на железную симерийскую монету наступает рваный башмак.
Молодой разносчик газет поднимает голову, уставившись на зеркальную копию себя. Разве только старше года на два и заметно выше. Рост лишь подчеркивает худобу юноши, сквозь шахтерскую робу видны тонкие лодыжки и запястья, на лице лишь нос и торчит. Под глазами и меж ногтей сильно въелась угольная пыль.
— Опять в забой, Мишка? -- спрашивает, складывая щетки, полотенца и крема газетчик.
– Да, – как бы равнодушно, глядя с прищуром на солнце, отвечает тот, – кто-то же в нашей семье должен зарабатывать деньги.
Его брат обидно дует щеки и бросает косые взгляды на впечатавшийся в камень башмак.
– Я тоже, знаешь ли, работаю, – с вызовом заявляет парень.
– Ну-ну, – Михаил поднимает монетку и несколько раз подбрасывает. – Да не обижайся ты, Толька, – шахтер смеется и возвращает копейку. – А вообще ты молодец. Папа бы тобой гордился.
На сияющем от счастья лице Анатолия, кажется, то ли солнце взойдет, толи дождь из глаз польется.
– Пойдем, – Миша шутливо натягивает младшему брату кепку на глаза.
Тот отбрыкивается, но вот уже хохоча во всю, следует вслед за шахтером. Разве что в рот не заглядывает. Трагедия на шахте лишает семью кормильца и опоры, но Анатолий переживает смерть отца тяжелее других. Проходят годы, прежде чем замкнутый мальчик отрывает руки от портов брата. Заново учится говорить с окружающими, смеяться и просто идти по жизни дальше.
