Люди феникс - Ильин Владимир Леонидович (читать книги .txt) 📗
— Ну, вы даете, Кондрат Дорофеевич!.. И как это у вас получается? Прямо — вылитый Слегин. И даже шуточки в его стиле…
Слегин открыл было рот, но Мурьянов продолжал:
— Дело в том, что телефон, на который вы распорядились установить «прослушку», только что ожил… Объекту позвонил какой-то старик, и они договорились встретиться…
— Где и когда? — поинтересовался Слегин. Мурьянов опять замолчал.
— Что-то я не пойму, Кондрат Дорофеевич, — сказал потом он. — С чего это вас сегодня потянуло подражать Слегину?
— Тебе же ясно сказали: ты разговариваешь со Слегиным, — с досадой сказал Слегин.
— А… а где Кондор? — недоуменно осведомился Мурьянов.
— Да тут, — невозмутимо сообщил Слегин.
— И что он делает?
— Ничего. Ушел на покой…
— А почему его коммуникатор у тебя?
— А он мне его подарил, — сказал Слегин первое, что пришло ему в голову.
Сабуров сидел, и на лице его было написано искреннее непонимание того, что происходит.
— Ну вот что, Слегин, — обиделся Мурьянов. — Я не знаю, кто из вас с вашим шефом с утра мертвецки пьян, но если Кондору нужна информацию об этом парне, то пусть потом мне перезвонит!..
И отключился.
Слегин взглянул на Сабурова.
— Почему так бывает? — спросил задумчиво он. — Если говоришь людям правду, они тебе не верят. А ложь принимают за чистую монету… Что ты об этом думаешь, Лен?
Сабуров кашлянул, выходя из ступора.
— Я думаю, — сказал он, — что мы с тобой сейчас отправимся к Мурьянову и вытрясем из него всю информацию об «объекте» до последнего байта!
Вадим сидел, опустив голову и свесив между коленей руки. Металлическая скамейка была жесткой и холодной. Время от времени он косился на замшелое мраморное надгробие, с которого на него пронзительно смотрели глаза матери. Потом отворачивался и смотрел на часы.
Было без трех минут двенадцать.
«Где же ты, отец? Почему задерживаешься? И вообще — придешь ли? А то, может быть, ты решил заманить меня в ловушку? Нет, раньше ты никогда не лгал. Но это было раньше. Кто знает, как тебя изменило обладание новыми способностями? Если ты поверил в то, что представляешь собой наивысшую ценность, то осознание этого вполне могло подвигнуть тебя и на любую ложь, и на любую подлость…
Хотя, если судить по твоему голосу, ты был чистосердечен и искренен сегодня утром. Правда, непонятно, почему ты предпочел позвонить мне, а не явиться самому. Если ты бесповоротно решил поставить точку, то не все ли равно тебе было, где и как это произойдет?
Но ты назначил встречу именно здесь. У могилы человека, который был нам обоим близок и дорог. У мамы…
Неужели ты стал таким сентиментальным, папа?
Одно из двух: либо ты действительно сильно изменился за то время, пока мы с тобой не виделись, либо… либо вместо тебя на встречу со мной придет кто-нибудь другой. Придет, чтобы убить меня. Что ж, я уже не боюсь этого. Но мне не хотелось бы разочаровываться в тебв, отец…»
Двенадцать ноль три.
Вадим огляделся.
Если даже за ним сейчас наблюдали, ничего подозрительного вокруг он не замечал.
Ни единой живой души. Только кресты, металлические оградки и деревья между ними. И еще стаи ворон, кружащих над кладбищем, словно ястребы.
Все те люди, тела которых давным-давно истлели в тесных гробах под землей, были мертвы для этого мира. Но Вадим знал, что они продолжают жить и что они счастливы. Возможно, среди этих покойников есть и те, которым именно он помог уйти в лучший из миров. И ему невольно вспоминались строчки из одной песни, которые запали ему в душу еще со школьных времен:
«Мне есть что спеть, представ перед Всевышним. Мне есть чем оправдаться перед ним»…
Правда, он знал, что ни перед кем оправдываться ему не придется.
Тот, кто послал его на землю, хотел, чтобы он переправлял людей отсюда ТУДА. Иначе зачем бы он наделил его этим странным даром — убивать из жалости и сострадания?
Смерти нет. Есть лишь череда рождений. И только это имеет значение.
«Что это ты так старательно убеждаешь себя в том, что ты прав? — вдруг подумал он. — Неужели заранее выпрашиваешь у самого себя прощение за то, что тебе предстоит совершить? Неужели все это время комплекс вины таился в глубинах твоей души, разъедая ее не хуже серной кислоты?
Просто смешно противиться тому, для чего ты предназначен.
Игрушка — вот ты кто, Вадик. Не ведающая ни угрызений совести, ни страха, ни раскаяния марионетка…
Господи, ну где же ты, отец?!
Я не хочу и не могу больше ждать!..»
— Ну, здравствуй, Вадя, — послышался вдруг знакомый сипловатый голос за спиной Вадима, и он невольно вздрогнул.
Не веря ушам своим, он обернулся.
Это действительно был отец. Вид у него был такой печальный, что у Вадима больно сжалось сердце, и теперь он окончательно поверил тому, что отец говорил ему утром по телефону…
…Звонок прозвенел, когда Вадим еще спал.
Вчера — а точнее, уже сегодня — он вернулся домой поздно ночью, обессиленный очередной охотой и подавленный. Больше всего его мучило то, что он не сдержал данное себе слово и, едва ему подвернулся подходящий человек, он не сумел удержаться от того, чтобы не пожалеть его.
Вернее — ее, потому что это была семнадцатилетняя студентка. Сжавшись в комок, она глотала слезы в вагоне метро, а люди равнодушно глазели на нее. Как потом выяснилось, девушку предал парень, который, как она верила, горячо любил ее. Он пригласил ее на день рождения к своему другу. Когда Марина — так звали студентку — пришла по указанному адресу, то ее встретила компания подвыпивших молодых людей. И избранник Марины был среди них. Они издевались над ней всю ночь: заставляли раздеваться и исполнять непристойные танцы голышом. Они оскорбляли ее словами и похотливым тисканьем. Нет, они ее не изнасиловали — но то, как они обращались с ней, было хуже насилия. За несколько часов они растоптали ее душу, и теперь Марина не знала, как ей жить дальше. Она твердила, что обязательно покончит с собой, но Вадим, провожавший девушку до дома, знал, что сейчас его спутницей руководят эмоции. Однако уже завтра она не захочет лезть в петлю или глотать пригоршню снотворного. Но что с ней будет дальше? Случившаяся с ней трагедия явно не пойдет ей на пользу. Скорее всего, оправившись от первой душевной боли, она возненавидит весь мир и всю жизнь будет мстить ему за крушение своих жизненных идеалов. Одинокая объявившая тайную войну всем окружающим стерва — вот какая судьба ждет эту Марину, думал Вадим…
И тогда он принял единственно верное, на его взгляд, решение. Улица, где проживала Марина, оказалась тихой и безлюдной. Девушка поблагодарила Вадима тусклым голосом и уже собиралась шмыгнуть в подъезд своего дома, но тут Бурин протянул ей на прощание руку, и, ничего не подозревая, она дотронулась своей ледяной ладошкой до его горячих пальцев…
Открыв глаза, Вадим долго лежал, слушая монотонные трели телефона. Брать трубку не хотелось. Он был уверен, что звонит ему Кондор. Наверное, будет упрекать за то, что опять не предупредил заранее, где, когда и в кого будет «стрелять».
Потом он встал и умылся. Оделся, не глядя, во что одевается.
Телефон не умолкал.
Наконец Вадим не выдержал и, стиснув зубы, схватил трубку.
Но это оказался его отец. «Воскреситель».
Как ни странно, разговор этот Вадиму почти не запомнился. Да и долго они не разговаривали. Отец сказал лишь, что очень устал и что теперь он согласен на то, к чему Вадим его призывал во время последней встречи на кладбище. Вадим пытался узнать, где отец сейчас находится, но тот не захотел вдаваться в подробности. Он даже не сказал, откуда ему известен новый номер телефона сына…
Это действительно теперь не имело особого значения.
Тогда Вадим пригласил отца к себе. Даже назвал свой адрес, но Бурин-старший не принял это предложение.
Он лишь сказал:
— Давай встретимся у мамы… Я хочу, чтобы ЭТО произошло там. Ровно в полдень…
