Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей (читать книги полные .txt, .fb2) 📗

— Ну, не всё так уж и необъяснимо, Матвей Фомич. Будь Цайтхайн полноценным лагерем, как Мюльберг, а не пересылкой и лазаретом, количество патрулей и охраны превышало бы нынешнее втрое, а то и вчетверо. И мы бы безусловно нарвались. А так, шансы вполне реальные.

— Твоя правда, Петро, — кивнул Краснов, — да ещё большая часть охраны стянута к станции. Туго Добрякову придётся…

— Если здесь сладится, Матвей Фомич, думаю, будет нелишним отправить с бойцами и захваченными пулемётами с блокпоста на воротах парочку бойцов на ещё одном Блице. Если я не ошибаюсь, на стоянке их аж пять штук стоит. Ну не оставлять же их немцам?

— Прекрасная мысль, Пётр Михайлович! Осталось поделить шкуру неубитого медведя.

— Что-то настрой у вас не особенно боевой, товарищ старший политрук. Мандражируете?

— Есть немного, Петро. У меня перед боем всегда так. Мысли и сомнения в голову всякие лезут. Прикидываю, всё ли учли. Кстати. Мы не оговорили, как поступим, если что-то пойдёт не по плану. Сам не люблю сюрпризов, но и мешкать в бою всё равно что проиграть.

— Вы о чём это, Матвей Фомич?

— Мнение о диспозиции противника у нас сложилось только из данных внешнего наблюдения, да ещё из того, что видели вы с Семёном раньше. Ты, Петро, при отправке в арбайткоманду месяц назад, а Родин неделю назад, когда сопровождал своего начальника в поездке в Мюльберг.

— И? — не утерпел я, поторопив Краснова.

— За неделю много чего могло произойти. Местный лагерфюрер тип беспокойный. Охране спуску не даёт, всё время какие-нибудь новшества внедряет. То дополнительное ограждение, то скрытые посты по периметру. Да мало ли?

— Думаешь, есть скрытые сюрпризы?

— Хотелось, чтобы их не было. Но неделя — немалый срок, Петро.

— Ну не минные же поля он за воротами расположил? Всё-таки основная дорога к ближайшему городу.

— Минные поля вряд ли. Для подобного разрешение как минимум из Дрездена бы понадобилось. Уж сапёров бы наши никак из внимания не упустили. Но, скажем, вырыть или оборудовать местечко для секрета за воротами. Посадить туда пару-тройку охранников вполне можно. Я бы на его месте так и поступил. Любой, преодолевший ограждение или ворота, неожиданно оказался бы под обстрелом из укреплённой огневой точки.

— Ну ты хватил, Матвей Фомич! Это же не передовая. Хотя…оговорить действия в случае повреждения одного из двух наших грузовиков всё-таки следует.

— Тогда предлагаю следующее: в первом грузовике в кабине водитель и Семён с пистолетом — оба в немецкой форме, десяток бойцов в кузове укроются за бортами до команды. Этот грузовик с началом стрельбы таранит ворота на скорости и вырывается за периметр. Второй следует сразу за ним. В нём буду я, Кирвава и остальные бойцы. Пулемёт Мамуки будет работать по левому борту, а я из пистолета-пулемёта по левому. Пару бойцов в кузове вооружим пистолетами. Второй грузовик с тентом, прицельно бить немцам будет несподручно, а бойцы с тыла прикроют от неожиданностей. Ну и ты, Петро, с Климовым сработаешь. К тому же кузов второй машины прикроет тебя с правого фланга.

— Хм, пожалуй, так будет лучше. Что будем делать, если один из грузовиков подобьют?

— Уходить на единственном. Места хватит. Своих, кто живы, заберём. Двоих бойцов, как договорились, с трофеями отправим к Добрякову на любом из оставшихся на стоянке Блицев.

— Что ж. Так и порешим, Матвей Фомич. И на крайний случай, если немцы успеют нас здесь застать подавляющими силами, целый грузовик с оставшимися в живых уходит в отрыв по ситуации. Задание должно быть выполнено. Надеюсь, это понятно, товарищ Краснов.

— Безусловно, товарищ Теличко.

— Значит так, Сёма, — я обернулся к Родину, — у нас остаётся совсем мало времени, чтобы подготовить для добряковский бойцов пару бочек бензина.

Старший писарь, до этого внимательно слушавший наши обсуждения с Красновым и переодевавшийся в трофейную немецкую форму, молча кивнул, застёгивая китель.

Мы с Родиным тихо перебежали к сараю. Разросшиеся на складских задворках сорняки прекрасно скрыли звуки шагов. Строение предназначалось никак не для защиты от воров, скорее всего, для временного хранения. Мне же не составило никакого труда отодрать три-четыре доски от задней стены. Теперь я уже почти точно знал границы силовой составляющей своего аватара.

Характерный запах шибанул в ноздри, едва я залез в проделанную щель. Н-да-а, негусто. Шесть бочек. Какой-то шанцевый инвентарь. Пустые ящики. И всякое барахло, хоть и сваленное на подобие деревянных стеллажей, тем не менее вызывающее озадаченность своим непонятным назначением.

Полными под пробку оказались всего три бочки. Провозиться пришлось больше четверти часа, больше старался серьёзно не испачкать китель. Роль обер-лейтенанта ещё не отыграна до конца.

Все три бочки прикатили с Семёном к сидевшим в засаде бойцам, к которым уже присоединился вновь прибывший десяток военнопленных. Краснов на этот раз не обошёлся молчаливым качанием головой.

— Ох и силён же ты Петро, право слово. И откуда при таких статях что берётся?

— Наши лучшие друзья: солнце, воздух и вода, товарищ Краснов. Гиревым спортом увлекаюсь много лет, — решил я слегка закамуфлировать шуткой свои способности. Уже обращаясь к вновь прибывшим, произнёс: «Ну что, хлопцы, принимайте бочки. И передавайте наш пламенный пролетарский привет господам полицаям!»

Угрюмые осунувшиеся лица лагерников озарились скупыми улыбками.

Вот такие дела, Миротворец. Не один я такой кровожадный. На войне, как на войне.

Начальник караула в чине фельдфебеля вышел нам навстречу гораздо раньше, чем я предполагал. Пришлось ускорить шаг. Небрежно помахивая зажатыми в кулаке перчатками Кригера. При этом свет одного из прожекторов на правой от ворот вышке неприятно ослепил глаза, которые стали некстати слезиться. Несколько нестерпимо долгих минут я чувствовал ледяной холод нарастающего напряжения, постепенно охватывающий меня изнутри.

— Хальт! — я всё же не слишком-то и ошибся. Остановили нас почти в десяти шагах от шлагбаума. Ну что ж, импровизировать мне не привыкать. Я полуобернулся к Климову и недвусмысленным жестом указал ему на пятачок у полосатой будки.

— Займите пост! — сам же, небрежно козырнув, медленно продолжил приближаться к стоявшему начкару.

— Господин фельдфебель, я обер-лейтенант Вагнер! — короткий кивок, — ваш телефон почему-то не отвечает: я командир охранной роты из Мюльберга. У нас чрезвычайная ситуация. Поджог нескольких бараков и попытка группового побега. Меня прислали известить вас устно. Почти вся охрана и хиви брошены на усиленное патрулирование. Даже мой взвод подняли по тревоге и прислали от станции. У вас всё в порядке?

— Господин обер-лейтенант, почему вы без сопровождения начальника караула? — похоже, этого фельдфебеля на мякине не проведёшь. Шаг, ещё шажок вперёд.

— Я же объяснил, — добавил я в голос немного обиженно-чванливых ноток на тупого солдафона-фельдфебеля, — пожар: все на усилении. Господин оберст Альтман приказал поднять мою роту по тревоге и усилить патрули у бараков русских заключённых. А с вашим постом нет связи! — ещё немного начальственного гнева и лапши на уши бдительного фельдфебеля — и я уже в двух метрах от его категорично выставленной в мою сторону ладони. Краешком глаза ловлю момент, когда Климов занимает картинную позу с пистолетом-пулемётом у караульной будки, широко улыбаюсь в лицо нахмуренному фельдфебелю. Какое это всё-таки удовольствие, когда, наконец, можно позволить себе пошуметь.

— Юстас — Алексу! — мир замедляется в расплавленном янтаре. Брови начкара тянутся вверх, а рот начинает распахиваться в немом крике, ствол карабина охранника, стоящего за спиной фельдфебеля, начинает разворачиваться в мою сторону. Поздно, ребятушки!

— В следующее мгновение я уже рядом с фельдфебелем и мой первый выстрел из люггера направлен практически прямо в лицо немецкому солдату. Правки не требуется. Я лишь немного раздосадован: летящую в цель пулю таки не удалось увидеть. Всё-таки я не мультяшный Спиди Гонзалес, а всего лишь начинающий анавр. Следующий выстрел в голову оборачивающемуся фельдфебелю. Спи спокойно, дорогой геноссе. Я бы, может, сказал: «Ничего личного. Это война!» Но не скажу, так как имею чрезвычайно много «личного» ко всей вашей фашистской сволочи.