Страшные сказки о Шгаре. Рассказ девятый: О том, как правитель по имени Бургун сошел с ума - Ниязов Рустам Асанович

Рустам Ниязов

Страшные сказки о Шгаре

Рассказ девятый: О том, как правитель по имени Бургун сошел с ума

Завершая рассказ о жизни славного города Шгар, невозможно умолчать о душевной болезни, постигшей последнего законного его правителя, досточтимого Бургуна из знатного рода Дун Масаи. Совершенно разбитый, с горящими от ужаса глазами, он взобрался на самую высокую дворцовую башню и спрыгнул вниз.

Будучи молодым и честолюбивым, он оставил после себя многочисленную челядь и плачущих жен в гареме. Он стал последним правителем Шгара, которого избирал сам народ. После него, последующих правителей высылали из ханской ставки, а точнее было бы сказать – насылали, как насылают на город мор и несчастья. Великий Шгар не надолго пережил своего эмира, постепенно вымирая и зарастая полынью – вечным признаком запустения. В этом последнем рассказе читатель узнает все надлежащие подробности.

Но, пока не перевернуты последние страницы его славных дней, еще раз повторим, что звали достославного правителя Бургун, и было у него три титула: Наисветлейший среди живых, Мудрейший из мудрейших и Осененный высшим знанием. Проживал он в своем дворце, рядом с прекрасным прудом, образованным в затоне полноводной реки Лим и правил городом – где силой, где умом, а где и просто доверившись всезнающей судьбе.

Ранним утром Бургун появлялся на покрытой коврами веранде, чтобы испить чаю. Затем, после омовений и молитв, приступал к исполнению своих обязанностей. А работы у правителя было много: до самого обеда нескончаемым потоком шли к нему посыльные от управителей и сборщиков податей. Куча деревянных табличек росла перед его светлыми очами, грозясь затопить все вокруг. Затем, ближе к полудню, он принимал и рассматривал прошения и жалобы от посланников купцов и ремесленных гильдий. Свитки из тончайшей телячьей кожи шелестели на столе, под мерным покачиванием опахала слуги. Затем он направлялся в просторный зал, где сидели счетоводы и советники, чтобы собственной рукой заверить указы о новых займах и долгах города.

Уходя в обеденный зал, где слуги разложили на мягких коврах лигяны с дымящейся едой и запотевшие серебряные кувшины с холодным шербетом, он все еще думал о цифрах и указах. Потчуя себя испеченным на углях барашком, правитель продолжал размышлять о написании нового закона для найма базарных водоносов и об отмене старого уложения об учете свадеб и смертей.

Неудивительно, что от такого труда у него пошла голова кругом. И не просто кругом, а совершенно в разлад. Сначала у Бургуна испортился сон. Засыпал он, как и обычно, после десятого часа, который объявлял глашатай с высокой башни храма Ишнар. Но вскоре просыпался посреди ночи и не мог сомкнуть глаз до первых петухов. Следом за этим, правитель почувствовал сильнейший гнет под сердцем, будто на грудь наложили камень.

Его старый дворцовый лекарь по имени Нарихам, он же – знаменитый шгарский знахарь и предсказатель судеб, легко вылечил эти недуги, прописав своему высокородному больному теплые ванные с настойкой зверобоя и особый напиток, который он лично варил в своей темной келье, закрыв дверь на засов. Злые языки из числа дворцовых вельмож поговаривали, что чудодейственная сила напитка заключалась в том, что старик добавлял в него молоко кормящих матерей.

Но недолго наслаждался Нарихам плодами своего врачебного труда. Вскоре, Бургун заболел сильнейшей головной болью. Посреди дня у него начинала болеть одна половина головы, а к вечеру к ней прискорбно присоединялась и другая. Нарихам снова бросился в свою кладовую, отыскивая нужные снадобья. Он испек особые лепешки, в которые замешивал загустевшие мутные капельки «маковых слез». Эти драгоценное снадобье он покупал на самом дальнем из базаров, где промышляли молчаливые и опасные торгаши из горных поселений Адахшана.

Его искусство вновь взяло верх над болезнью, и Бургун почувствовал облегчение. Но, увы! В третий раз навалилась на правителя уж совсем неведомая доселе хворь. На этот раз, эмир долгое время не мог рассказать о своих жалобах лекарю, скрывая свой недуг. Но однажды, достигнув пика страданий, он вызвал Нарихама в свои покои.

Лежа посреди пуховых подушек, заботливо прикрытый теплым мехом, в окружении своего визиря и девяти советчиков, Мудрейший из мудрейших тихо постанывал, страдальчески закатив глаза.

– Уйдите все, кроме визиря! – приказал он, едва Нарихам показался у его ног.

Советчики молча покинули зал.

– О, великая рука судьбы, повелевающая лучшим из городов! До чего больно видеть эту руку ослабшей! Подобно поверженному барсу, лежащему на вершине горы... – залепетал знахарь, подползая и целуя бессильно опустившуюся руку повелителя.

– Ой, прекрати! – недовольно прервал его скорбь Бургун и одернул руку. – Лечи нас быстрей! В наших залах растет гора приказов, доносов и расписок! Если мы проболеем еще семь дней, то будем заживо погребены!

– Как же велик он, осветленный небесной мудростью! Даже во власти болезни, думает о своих подданных, боясь за их судьбу! – продолжал лекарь изливать свою скорбь вперемешку с лестью.

– Хватит болтать, давай перейдем к делу! – зашипел на него Бургун. И рассказал лекарю о новой своей хвори. Все это время Нарихам беспрестанно кланялся каждому его слову и перебирал бусы из собачьих клыков, нанизанных на кожаный шнурок. Наконец, Бургун закончил рассказ и бессильно откинулся на подушки.

– Я весь в заботе и в страхе за драгоценное здоровье солнцеподобного владыки! Но... – Нарихам осекся, жалобно глядя в глаза повелителя.

– Что «но»?!

– Дозволит ли мне сиятельный повелитель задать вопрос, который, несомненно, поможет мне приблизиться к природе его болезни, столь же великой и непостижимой, как велик и непостижим он сам?!

– О, как же он надоел со своей мерзкой лестью! – покачал Бургун головой и страдальчески посмотрел на своего визиря, ища у него поддержки. Визирь в ответ глубоко поклонился, полностью согласный с мнением своего начальника. Звали визиря Саирбоб, и за свою жизнь он не мало приложил усилий, чтобы вознестись на самый верх, к вожделенным золоченым ножкам эмирского трона. Саирбоб недолюбливал придворного лекаря, как любой грубый и свирепый нравом человек не любит людей образованных и утонченных. Во всех этих мудрых книгах и молитвах визирь видел лишь способ хорошо устроиться в бурном потоке жизни, избежав тяжелого труда.

– Спрашивай, досточтимый Нарихам, да побыстрее! Не испытывай терпение горы, будучи мелкой песчинкой! – прикрикнул он на старика.

Впрочем, Нарихам уже многое знал о загадочном недуге правителя. Задолго до того раннего часа, как его призвали к постели больного, он отправил на кухню свою старую служанку Закрибу, молчаливую строгую женщину, помогавшую старику отбирать травы и коренья. Принеся поварам и слугам горсть семян конопли, столь ценимой простолюдинами за способность возбуждать воображение, она выведала у них все, что говорят во дворце о новой загадочной болезни Бургуна.

– Наш правитель страдает от страха! – прошептала Закриба на ушко своему хозяину, когда вернулась в его темную келью. – Его мучают опасения быть убитым врагами! Но кто же его убьет, сидящего в крепости и окруженного стражниками? Визирь? Так ведь по закону Шгара, если будет умерщвлен эмир, то будут казнены все его приближенные!

– О, великая Ишнар! – воскликнул старик. – Страх – вечный попутчик и бедного и знатного! Как же извести его?!

Старуха в ответ лишь пожала плечами. Она не сомневалась, что Нарихам что-нибудь придумает. Ведь выкручивался он доселе, значит, выкрутится и сейчас.

– Мой вопрос таков: не порожден ли страх владыки весомой угрозой? – пролепетал лекарь перед поблекшим величием правителя.

– Нет, конечно, нет! – слабо отмахнулся Бургун. – Это лишь болезнь нашего бедного натруженного ума...

– Тогда дозволь мне заняться поисками лекарства, моя отрада и моя гроза!