Чингисхан. Книга 2. Чужие земли - Волков Сергей Юрьевич (онлайн книга без .TXT) 📗

Поиски чужака оказались недолгими. Все вокруг пришло в движение. Пирующие поднимались на ноги, перекликались, тормошили тех, кто заснул. Вскоре нарушитель спокойствия был найден. Его схватили и поставили перед Чингисханом.

— Зачем ты явился, подобно вору и бродяге? — грозно спросил каган. — Что высматриваешь ты здесь? Ведь подобных тебе мы примерили к тележной оси.

Юноша, тяжело дыша, молчал. На его исцарапанном ветками лице читалось отчаяние. И тут заговорила Есуй:

— Ты видишь, что я стала женой человека, в сотни раз более достойного, чем ты, — обратилась она к своему мужу. — Если бы ты смирился, то сохранил бы жизнь.

— Я гляжу, к одной умной голове добавилась вторая, — с бесстрастным лицом заметила Оэлун.

— Мне не нужна жизнь без чести! — в отчаянии произнес юноша.

Есуй промолчала.

— Достойный ответ, — одобрил Чингисхан. — Субудей!

И он провел рукой по шее. Юноша рванулся в сторону, но сразу несколько рук вцепились в него. Серебряной молнией сверкнул кривой меч Субудея-багатура. Отрубленная голова мужа Есуй покатилась в костер. Кто-то из нукеров, дабы не допустить осквернения пламени, ногой остановил ее и вдавил в землю.

— Нет более народа такого — татары! — возвысил голос Чингисхан и яростно сверкнул глазами. — Но еще скажу: это были доблестные и гордые воины. Так пусть же люди других краев и языков, что отличатся в бою, зовутся так. А теперь мы удаляемся на отдых. Всем остальным велю пить допьяна и есть досыта. Ху-урра!

— Ху-урра!! — громогласно поддержали своего повелителя монголы.

Есуй первой вошла в белую юрту. Чингисхан шагнул следом, но на пороге обернулся и поманил пальцем оставшуюся у костра Есуган. Татарская княжна радостно улыбнулась и скользнула за входной полог.

…Пир продолжался до утренней зари. Багровый край солнечного диска появился над горизонтом, его лучи осветили множество спящих вповалку людей и потухшие костры, чадящие сизым дымом. Лишь стражники-кешиктены оставались на ногах, дозором обходя становище.

Когда солнце поднялось на две ладони от земли, Чингисхан вышел из своей юрты. Боорчу и Субудей-багатур ждали его, коротая время за игрой в кости «тамга хев», с чашками баданового чая в руках.

Подойдя поближе к увлеченным игрой мужчинам, Чингисхан присел рядом на пятки, усмехнулся и произнес:

— Наши старики говорят: нельзя пить из двух чашек, стрелять из двух луков и ездить на двух жеребцах. Наверное, они правы, но я сегодня ночью ездил на двух кобылицах и это лучше, чем на одной.

Боорчу рассмеялся, решительно смешал кости:

— Все, друг Субудей, ты выиграл!

Чингисхан вытащил из колчана одного из стражников стрелу, вертикально воткнул ее в землю, прищурившись, посмотрел на солнце и сказал:

— Поднимайте людей, в полдень мы выступаем. Нужно повидаться с моим названным отцом, кераитским Ван-ханом. Но в эти гости лучше всего ехать с десятью туменами воинов.

Боорчу снова засмеялся, ударил ладонью по рукояти меча и пошел по становищу, зычными криками и пинками поднимая спящих.

…Когда тень от воткнутой в землю стрелы исчезла, войско Чингисхана было готово к новому походу. Повозки и телеги с разобранными юртами уже тронулись в путь и поднятая множеством колес и копыт пыль заволокла половину неба.

Нукеры ждали своего повелителя в седлах. Ровными рядами выстроились они поперек широкой долины реки Улджи. Чингисхан без спешки уселся в седло вороного коня по имени Нейман, заменившего убитого Джебельгу. Шаман Мунлик, седой старец с растрепанными волосами, звеня оберегами, подъехал к нему и вполголоса сказал:

— Темуджин, твой отец перед походом всегда разговаривал с воинами, ободряя их и вселяя храбрость в сердца. Последуй же его примеру.

Чингисхан одарил шамана недовольным взглядом — в последнее время Мунлик стал раздражать его своими нравоучениями и советами. Однако каган сдержал гнев. Привстав в седле, он сунул руку за пазуху, огладил висевшую на перевязи фигурку волка и весело прокричал:

— Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоят в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага! Вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет! Заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами! Сесть на его хорошего хода с гладкими крупами коней! Превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать! [18]

Монголы захохотали, высоко подняв копья в знак одобрения. Шаман недовольно прошипел что-то, но Чингисхан не обернулся. Вытянув Неймана плетью, он пустил коня рысью. Войско двинулось следом и воины, покачиваясь в седлах, продолжали смеяться, пересказывая друг другу слова великого кагана…

— Ну, давай, братан, колись — где был, че было… — Витёк откидывается на подушки, присасывается к мундштуку кальяна. Похоже, он не заметил, что я некоторое время находился очень далеко.

Залпом проглатываю полстакана виски, закуриваю, собираюсь с мыслями. Как я не оттягивал эту минуту, все равно она наступила. Понятное дело, все рассказывать нельзя. Точнее, Витьку Галимову я бы мог поведать многое. Авторитету Галимому — нет.

Поэтому выдаю даже не лайт-версию, как в свое время Нефедову, а практически ненаучную фантастику. Лишь о службе в Афганистане и последнем бое я повествую чистую правду. Дальше начинается то, что дядя Гоша называет «цирк с конями» — пакистанские моджахеды, американские наемники, лагеря для военнопленных, уговоры работать на ЦРУ, попытки побега, карцер, международный Красный Крест.

Я вру беззастенчиво. Моя уже отработанная на разных людях ложь не имеет под собой корысти. Она чиста, как слеза младенца, и никому не вредит. В этом я похож на героев любимой книжки моего детства — «Фантазеров» Носова.

Витёк слушает внимательно, время от времени затягиваясь — в кальяне булькает, сливы и виноградины крутятся в хрустальном шаре, как планеты вокруг солнца. Иногда он задает уточняющие вопросы:

— Чё, реально шмалял из снайперки?

Его вообще больше всего заинтересовала именно история моей службы. Когда я рассказывал про учебку, про занятия по физо и боевой подготовке, он несколько раз восторженно выкрикивал:

— Вот как надо бойцов готовить!

Я не выдерживаю, спрашиваю:

— Что, специалистов не хватает? Ты бы Маратыча пригласил.

— Отказался он, — мрачнеет Витек. — Сволочь идейная. Он теперь вообще того… мутит чего-то.

— А где он? В городе?

— Сейчас — не знаю. Полгода назад виделись мы… При отягчающих обстоятельствах. Все, Артамон, завязали! Гони дальше — чё там с Красным Крестом?

И я гоню — про воспаление легких (тут я практически не кривлю душой), госпитализацию, перелет в Индию. Рассказываю, как меня выписали и без средств к существованию выпихнули за ворота после выздоровления. Про жизнь в Индии в течение нескольких лет приходится сочинять на ходу — где работал, где и с кем жил. Вроде получается достоверно.

— Так ты по-индийски говоришь? — удивляется Витек. — Силен. А ну, скажи чего-нить.

— Нафига? — я улыбаюсь, а внутри все обмирает. — Ты ж все равно не поймешь.

— Эт-точно! — Витек тянется к бутылке. — Давай махнем за Индию.

Чокаемся, пьем. Виски напоминает хорошо очищенный самогон с привкусом дубового веника. Чувствую — начинаю плыть. Достаю из пачки «Парламента» сигарету, но не прикуриваю. Если я сейчас буду курить — совсем окосею.

Берусь за шампур с шашлыком. Надо закусывать. Я чувствую, что наши с Витьком посиделки просто так не закончатся. Стало быть, надо держаться, быть в форме.

Финал моей выдуманной одиссеи проговариваю на скорости: мол, когда СССР распался, и открыли границы, познакомился с нашими летчиками, и они согласились добросить до Перми на чартерном рейсе вместе с грузом.

— Че везли-то? — интересуется Витек.

— Обувь какую-то — кроссовки там, тапочки. Холодно было. Самолет грузовой, кресел нет, стюардессы не ходят.