Противостояние. 16 июня – 4 июля 1990. Том 1 - Кинг Стивен (книги полностью .TXT) 📗
Неожиданно трудно оказалось избавиться от Джулии – девушки, с которой он начал встречаться в тот период, когда играл на гитаре в вечернем клубе «У Джино». Она знакомила его с разными людьми, из которых он сам предпочел бы общаться лишь с немногими. Ее голос стал напоминать ему голоса сладкоречивых агентов-телефонистов. После долгого, шумного и желчного скандала он наконец расстался с ней. Она кричала, что его голова скоро распухнет настолько, что перестанет пролезать в дверь звукозаписывающей студии, что он должен ей пятьсот баксов за траву, что он – Загер и Эванс [14] девяностых в одном лице. Она угрожала покончить жизнь самоубийством. После разрыва Ларри чувствовал себя так, словно принял участие в затяжной битве подушками, каждую из которых обработали низкопробным отравляющим газом.
Они начали записывать альбом три недели тому назад, и Ларри сумел отвертеться от большинства предложений «для его же блага». Он воспользовался той относительной свободой действий, которую оставил ему контракт. Вызвал троицу из «Тэттерд ремнантс» – Барри Грайга, Эла Спеллмана и Джонни Маккола – и двух других музыкантов, с которыми работал в прошлом, Нила Гудмана и Уэйна Стьюки. Они записали альбом за девять дней, использовав выделенное студийное время до последней минуты. «Коламбия», похоже, хотела, чтобы альбом основывался на песнях, способных, по мнению боссов, обеспечить ему двадцатинедельные продажи, начиная с «Детки» и заканчивая «Держись, Слупи». Ларри хотел большего.
Обложку альбома украшала фотография Ларри в наполненной пеной старинной ванне на ножках. Сверху – на кафельной стене – краснели слова, написанные помадой одной из секретарш «Коламбии»: «КАРМАННЫЙ СПАСИТЕЛЬ» и «ЛАРРИ АНДЕРВУД». «Коламбия» хотела назвать альбом «Поймешь ли ты своего парня, детка?», но Ларри твердо стоял на своем, и они в конце концов согласились на наклейку «ВКЛЮЧАЕТ ХИТОВЫЙ СИНГЛ» на упаковочной пленке.
Две недели назад сингл переместился на сорок седьмую позицию, и праздник начался. Ларри снял на месяц дом в Малибу у самой кромки океана, а все последующие события помнил достаточно смутно. Люди приходили и уходили, и их становилось все больше. Некоторых Ларри знал, большинство – видел впервые в жизни. Он помнил, как его осаждали все новые и новые агенты, желавшие «продолжить его великую карьеру». Он помнил девушку под кайфом, которая, что-то крича, выбежала на пляж в чем мать родила. Он помнил, как нюхал кокаин и запивал его текилой. Он помнил, как его растолкали субботним утром, должно быть, неделю или около того назад, чтобы он послушал, как Кейси Касем прокручивает его запись, впервые вошедшую в число «Сорока лучших синглов Америки» и сразу поднявшуюся на тридцать шестое место. Он помнил, как горстями глотал апперсы и, смутно, как торговался – в кармане лежал полученный по почте чек на четыре тысячи долларов роялти, – покупая «датсун-зет».
А затем, тринадцатого июня, шесть дней назад, Уэйн Стьюки предложил Ларри прогуляться вместе с ним к морю. Несмотря на ранний час – девять утра, – уже гремела стереосистема, работали два телевизора, а звуки, доносившиеся из игровой комнаты в подвале, свидетельствовали об оргии в самом разгаре. Ларри в одних трусах сидел в мягком кресле в гостиной и тупо пытался понять, о чем речь в комиксе «Супербой». Он чувствовал себя очень даже бодрым, но ни одно слово не желало связываться с другими. Целостный образ никак не складывался. Вагнер грохотал из квадрофонических колонок, и Уэйну пришлось прокричать свое предложение три или четыре раза, прежде чем до Ларри дошло. Он кивнул. Энергия так и распирала его. Он мог отшагать многие мили.
Но едва солнечный свет иглами пронзил глазные яблоки, Ларри неожиданно передумал. Никаких прогулок. Нет уж. Глаза превратились в увеличительные стекла, и вскоре солнце, проходя сквозь них, сожжет ему мозги. А судя по ощущениям, его бедные мозги больше всего сейчас напоминали порох.
Однако Уэйн, решительно взяв Ларри за руку, настоял на своем. Они вышли на берег, пересекли полосу нагревающегося рассыпчатого песка, добрались до плотного темно-коричневого, который оставляли после себя откатывающиеся волны, и Ларри решил, что идея, в конце концов, была неплоха. Шум прибоя успокаивал. Чайка, энергично машущая крыльями и набирающая высоту, напоминала белую букву «М», перемещающуюся по синему небу.
Уэйн вновь потянул его за руку.
– Пошли.
Перед Ларри лежали те самые многие мили, которые он мог отшагать. Только вот желание у него отпало. Жутко болела голова, позвоночник будто стал стеклянным. Глазные яблоки пульсировали, почки ныли. Амфетаминное похмелье не так болезненно, как утренние ощущения после литра «Четырех Роузов» [15], но трахать Ракель Уэлч все равно куда приятнее. А будь у него еще парочка апперсов, он бы запрыгнул на гребень волны, которая пыталась сбить его с ног. Ларри полез за таблетками в карман брюк и лишь тогда впервые понял, что на нем только трусы, которые он последний раз менял три дня назад.
– Уэйн, я хочу вернуться.
– Давай пройдем чуть-чуть подальше.
Ларри пришло в голову, что Уэйн как-то странно смотрит на него, со смесью раздражения и жалости.
– Нет, чел, я же в одних трусах. Меня арестуют за появление в общественном месте в непристойном виде.
– На этой части побережья ты можешь повязать свой член банданой и сверкать яйцами, не опасаясь ареста за непотребный вид. Пошли, чел.
– Я устал! – раздраженно бросил Ларри. Он начал злиться на Уэйна. Уэйн ему мстит за то, что он, Ларри, написал хит, а Уэйн в новом альбоме указан всего лишь клавишником. Уэйн ничем не отличается от Джулии. Теперь все его ненавидят. Все стремятся вонзить нож в спину. Глаза Ларри тут же затуманились слезами.
– Пошли, чел, – повторил Уэйн, и они потащились дальше по пляжу.
И отшагали, должно быть, еще милю, когда бедренные мышцы Ларри свело судорогой. Он вскрикнул и рухнул на песок. Боль кинжалами пропарывала обе ноги.
– Судороги! – завопил он. – О Господи, судороги!
Уэйн присел рядом с ним на корточки и выпрямил его ноги. Агония повторилась, и тогда Уэйн принялся за работу, массируя мышцы, которые, казалось, завязались узлом. Наконец истосковавшиеся по кислороду ткани начали расслабляться.
Ларри, у которого перехватило дыхание, теперь жадно хватал ртом воздух.
– Ох! – вырвалось у него. – Спасибо. Это было… это было чертовски больно.
– Само собой. – Особого сочувствия в голосе Уэйна не слышалось. – Держу пари, что было, Ларри. Как ты сейчас?
– Нормально. Но давай присядем, хорошо? А потом пойдем назад.
– Я хочу поговорить с тобой. Мне пришлось вытащить тебя сюда, чтобы ты немного оклемался и понял, что именно я тебе говорю.
– В чем дело, Уэйн? – спросил Ларри и подумал: «Вот оно. Шантаж».
Но следующие слова Уэйна не имели к шантажу ни малейшего отношения, и на мгновение Ларри почудилось, будто он снова смотрит на раскрытую страницу «Супербоя», не в силах сообразить, что все это значит.
– Праздник пора заканчивать, Ларри.
– Чего?
– Праздник. Вернувшись, ты положишь конец веселью, выдашь всем ключи от автомобилей, поблагодаришь за приятно проведенное время и проводишь каждого до парадной двери. Избавься от них.
– Но я не могу этого сделать! – изумленно воскликнул Ларри.
– Уж постарайся, – ответил ему Уэйн.
– Но почему? Дружище, праздник только-только раскочегарился!
– Ларри, сколько тебе заплатила «Коламбия»?
– А что? – лукаво осведомился Ларри.
– Ты думаешь, я хочу поживиться за твой счет? Подумай еще раз.
Ларри подумал – и с удивлением понял, что Уэйну Стьюки незачем зариться на его кровные. Да, Уэйн еще не заработал кучу денег, наоборот, он получал крохи, как и большинство тех, кто помогал Ларри записывать альбом, – но в отличие от многих и многих Уэйн Стьюки происходил из богатой семьи и прекрасно ладил со своими стариками. Его отцу принадлежала половина третьей по величине американской компании по производству электронных игр, и жила семья Стьюки в Бель-Эйре, в особняке, который тянул на скромный дворец. Вот тут Ларри осознал, что неожиданно свалившееся на него богатство в глазах Уэйна выглядело сущей мелочовкой.