Противостояние. 16 июня – 4 июля 1990. Том 1 - Кинг Стивен (книги полностью .TXT) 📗

Голос Рэя, вот только самого Рэя Ник уже не видел. За это стоило поблагодарить судьбу, но большую часть сохранившегося у него сознания занимала боль во рту. Он ощущал на языке осколки зубов.

Чьи-то руки толкнули Ника, вышвырнули на середину дороги. Приближающиеся круги света выхватили его из темноты, как актера на сцене. Завизжали тормоза. Ник замахал руками, попытался заставить ноги идти, но те не послушались, бросили его на произвол судьбы. Он упал на асфальт и в визжащем скрипе тормозов и шин, заполнившем мир, молча ждал, когда его переедут. Хотя бы прекратится эта жуткая боль во рту.

Потом ему в щеку брызнули камешки, и он понял, что смотрит на колесо, остановившееся менее чем в футе от его лица.

Один белый камешек застрял в рисунке протектора, словно монетка между пальцами.

Кусок кварца, успел подумать Ник – и отключился.

Придя в себя, он понял, что лежит на кровати. Жесткой – но за последние три года ему довелось лежать и на более жестких поверхностях. С огромным усилием он разлепил глаза. Веки слиплись, и правый глаз, которому досталось от сошедшей с орбиты луны, открылся только наполовину.

Он смотрел в серый потрескавшийся бетонный потолок. Под потолком змеились покрытые теплоизоляцией трубы. По одной из них деловито полз большой жук. Поле зрения Ника пересекала цепь. Он слегка приподнял голову – ее тут же пронзила чудовищная боль – и увидел другую цепь, которой изножье койки крепилось к торчащему из стены стержню.

Он повернул голову влево (еще один приступ боли, но на этот раз не такой убийственный) – и увидел шероховатую бетонную стену. Потрескавшуюся и густо исписанную. Новые надписи, старые, большинство с ошибками. «ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ КЛОПЫ. ЛУИС ДРАКОНСКИ, 1987». «ПРЕДПОЧИТАЮ В ЖОПУ». «БЕЛОЧКА – ЭТО ПРИКОЛЬНО». «ДЖОРДЖ РАМЛИНГ ПРИДУРОК». «Я ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЮЗАННА». «ЭТО МЕСТО СМИРДИТ, ДЖЕРРИ, КЛАЙД Д. ФРЕД 1981». С надписями соседствовали изображения больших обвислых пенисов, огромных грудей, грубых влагалищ. Ник понял, где находится – в тюремной камере.

Он осторожно приподнялся на локтях, перекинул ноги (в бумажных шлепанцах) через край койки, развернулся и сел. Голову вновь пронзила боль, позвоночник тревожно затрещал. Желудок заколыхался, накатила тошнота – та, что предшествует обмороку, из всех тошнот самая неприятная и выбивающая из колеи, при которой хочется криком просить Бога избавить от нее.

Вместо того чтобы кричать – все равно бы не получилось, – Ник наклонился вперед, сжимая щеки руками, дожидаясь, пока приступ пройдет. И через какое-то время он отступил. Ник почувствовал, что щеки залеплены полосками пластыря, и пришел к выводу, что какой-то хирург успел наложить на раны пару-тройку швов.

Он огляделся. Маленькая камера напоминала банку для сардин, поставленную на попа. За изножьем койки – решетчатая дверь. В глубине камеры, за изголовьем – унитаз без крышки и сиденья. Высоко за спиной (это он увидел, очень, очень осторожно изогнув окостеневшую шею) – маленькое, забранное решеткой окно.

Просидев на краю кровати достаточно долго и почувствовав уверенность, что сознание его не покинет, Ник спустил до колен серые пижамные штаны (свою обновку), присел на корточках над унитазом и отливал, наверное, с час. Закончив, поднялся, держась за край кровати, словно старик. С опаской посмотрел в унитаз, боясь увидеть следы крови, но моча была чистая. Спустил воду.

Осторожно дотащился до решетчатой двери и выглянул в короткий коридор. Слева находилась камера для алкашей. На одной из пяти кроватей лежал старик, его рука, будто плеть, свешивалась на пол. Справа коридор заканчивался широко распахнутой дверью. Посреди потолка висела лампа под зеленым абажуром, какие он видел в бильярдных.

Чья-то тень выросла на стене, метнулась к распахнутой двери, а затем в коридоре появился крупный человек в темно-коричневой форме. На кожаном ремне висела кобура с внушительным пистолетом. Сунув большие пальцы в карманы брюк, он с минуту молча смотрел на Ника. Потом заговорил:

– Когда я был мальчишкой, мы выследили в горах кугуара и застрелили его. Потом двадцать миль волокли в город по твердой земле. Ничего более жалкого, чем то, что осталось от зверя, когда мы добрались до дома, я в своей жизни не видел. Так ты на втором месте после кугуара, малыш.

Ник подумал, что это хорошо подготовленная и заученная речь, тщательно отрепетированная и лелеемая, приберегаемая для приезжих и бродяг, которые время от времени заполняли эти банки для сардин.

– Имя у тебя есть, бандерлог?

Ник приложил палец к распухшим и разбитым губам и покачал головой. Закрыл рот рукой, потом рассек ею воздух по диагонали и опять покачал головой.

– Что? Не можешь говорить? Что за бред сивой кобылы? – Слова звучали достаточно доброжелательно, но интонаций Ник не различал. Он изобразил жестом, что хватает невидимую ручку и начинает ею писать. – Тебе нужен карандаш?

Ник кивнул.

– Если ты немой, то почему у тебя нет специальных карточек?

Ник пожал плечами. Вывернул пустые карманы. Сжал кулаки и побоксировал, отчего голову снова прострелила боль, а из желудка поднялась еще одна волна тошноты. Потом легонько постучал кулаками по вискам, закатил глаза, повис на прутьях решетки. Опять указал на пустые карманы.

– Тебя ограбили?

Ник снова кивнул.

Человек в форме ушел в свой кабинет. Через мгновение вернулся с тупым карандашом и блокнотом. Все это он просунул Нику между прутьями решетки. Каждый листок блокнота украшала шапка из двух строк: «ПАМЯТКА» и «От шерифа Джона Бейкера».

Ник развернул блокнот лицевой стороной к мужчине, постучал карандашным ластиком по фамилии и вопросительно вскинул брови.

– Да, это я. А ты кто?

Ник Эндрос, написал он и просунул руку сквозь прутья решетки.

Бейкер покачал головой:

– Пожимать тебе руку я не буду. Ты еще и глухой, так?

Ник кивнул.

– Что случилось с тобой этим вечером? Доктор Соумс с женой чуть не раздавили тебя, как сурка, малыш.

Избит и ограблен. В миле от бара «У Зака» на Главной улице.

– В этом притоне такому малышу, как ты, делать нечего, бандерлог. Тебе и пить-то еще рано.

Ник возмущенно потряс головой. Мне двадцать два, написал он. И я имею право выпить пару стаканов пива без того, чтобы меня избили и ограбили, верно?

Бейкер кисло усмехнулся:

– В Шойо, судя по случившемуся, не имеешь. А что ты вообще делаешь в этих местах, малыш?

Ник вырвал первую страничку блокнота, смял ее в комок и бросил на пол. Прежде чем успел начать писать ответ, сквозь прутья молнией метнулась рука и железной хваткой сжала его плечо. Ник вскинул голову.

– Эти камеры убирает моя жена, – объяснил Бейкер, – и нет никакой необходимости здесь сорить. Подними и выброси.

Ник наклонился, поморщившись от боли в спине, и поднял бумажный комок с пола. Отнес к унитазу, бросил в него, затем вопросительно посмотрел на Бейкера. Тот кивнул.

Ник вернулся к решетчатой двери. На этот раз он писал дольше, карандаш так и летал по бумаге. Бейкер подумал, что, наверное, чертовски трудно научить глухонемого ребенка читать и писать, и у этого Ника Эндроса, должно быть, очень хорошая голова, раз уж он осилил такие премудрости. Здесь, в Шойо, штат Арканзас, хватало нормальных парней, для которых грамота осталась непреодолимым препятствием, и многие из них болтались по вечерам в баре «У Зака». Но он полагал, что парнишка, случайно забредший в город, конечно же, этого знать не мог.

Ник протянул блокнот Бейкеру. Там было написано:

– Ты уверен, что работал у Ричарда Эллертона? Я могу и проверить, знаешь ли. – Бейкер вырвал листок с объяснением Ника, сложил до размеров фотографии, какие носят в бумажнике, и сунул в нагрудный карман.