Дети Эдгара По - Страуб Питер (читать книги онлайн без .txt) 📗

День шёл к концу, и Энн становилась всё беспокойнее.

— Послушай, — то и дело спрашивала она меня, — есть что-нибудь в том проходе или нет? Только говори правду.

После нескольких расплывчатых обещаний («Не могу же я отправить тебя назад голодным. Сейчас я приготовлю нам что-нибудь поесть, если ты сделаешь ещё кофе») я понял, что она боится возвращаться в кухню.

— Сколько бы кофе я ни пила, — объяснила она, — в горле всё равно сухо. Это от курения.

Она часто возвращалась к теме возраста. Чувство старения всегда её бесило.

— Расчёсываешь волосы поутру, и как будто десяток лет проходит, каждый выпавший волосок, каждый кусочек перхоти осыпаются с тебя, точно старые фотографии.

Встряхнув головой, она сказала, как будто связь с предыдущим разговором была для меня очевидна:

— После университета мы часто переезжали. И не потому, что мне нигде не нравилось, нет, просто я всё время должна была что-то отдавать, вроде как приносить в жертву. Если мне нравилась моя работа, значит, я обязательно должна была её бросить. Бедный старина Лукас!

Она засмеялась.

— А у тебя было когда-нибудь такое чувство? — Она скорчила гримасу. — Вряд ли, — сказала она. — Помню наш первый дом, у самого Данфорд Бриджа. Он был огромный и внутри весь разваливался. Его не могли продать целую вечность, и тут подвернулись мы. Все прежние владельцы пытались его как-нибудь перестроить, чтобы сделать обитаемым. Сначала встраивали новую лестницу или сносили перегородку между комнатами. Потом часть дома забрасывали, потому что топить его целиком было слишком накладно. А потом валили куда подальше, не успев довести начатое до конца, и оставляли всё следующим…

Она вдруг умолкла.

— У меня никогда не получалось поддерживать в нём чистоту, — сказала она.

— Лукас его любил.

— Это он так сказал? Не слушай его, — предупредила она меня. — В саду было столько строительного мусора, что у нас никогда ничего не росло. А зимой! — Она содрогнулась. — Ну, ты знаешь, каково там. Отопление было газовое, в комнатах всё время воняло; не прошло и недели, а Лукас уже обзавёлся всеми переносными обогревателями, какие только бывают. Я тоже не люблю холод, но он его просто не выносил.

Она пожурила его рассеянно и нежно — «Лукас, Лукас, Лукас!» — словно он был с нами в комнате.

— Как ты ненавидел тот дом, и какой ты был неряха!

Тем временем снаружи стемнело, но кошка помоложе продолжала смотреть в серый, наполненный мокрым снегом колодец сада, за которым едва различимо — тёмным плавным изгибом под быстро несущимися облаками — чернела пустошь. Энн то и дело спрашивала у кошки, что она видит.

— Здесь по всей пустоши — могилки младенцев, — говорила она животному. Наконец она со вздохом встала и спихнула кошку на пол. — Вот где место для кошки. Кошке место на полу. — Попутно она сбила на пол несколько бумажных цветов; наклонившись за ними, сказала: — Если есть Бог, настоящий, то Он давно уже всё бросил. Не со зла, просто Ему всё безразлично. — Она мигнула, подняла к глазам руки. — Ты не возражаешь, если я выключу верхний свет? — И потом: — Он просочился во всё, и теперь есть только это бесконечно тонкое, напряжённое нечто в каждом атоме, до того уставшее, что больше не может продолжать, до того измученное, что можно только пожалеть его со всеми его ошибками. Это и есть настоящий Бог. А то, что мы видели, просто заняло его место.

— А что мы видели, Энн?

Она уставилась на меня.

— Знаешь, я никогда не могла понять, чего хотел от меня Лукас. — Тусклый жёлтый свет от настольной лампы падал на левую половину её лица. Она то и дело прикуривала сигарету, гасила недокуренную о старые окурки, которых в её блюдце собралось целое гнездо. — Представляешь? Столько лет жила с ним и не знала, зачем я ему нужна.

Минуту-другую она, казалось, думала об этом. Посмотрела на меня, озадаченная, и сказала:

— По-моему, он никогда меня не любил.

Она спрятала лицо в ладони. Я встал, думая её утешить. Внезапно она, пошатываясь, поднялась с кресла и на ощупь, совершенно потерянно, сделала несколько шагов ко мне. Посреди комнаты наткнулась на старый ажурный столик, привезённый кем-то из Кашмира лет двадцать назад. Две-три дешёвые книжки и вазочка с анемонами полетели в разные стороны. Цветы были растрёпанные, привядшие. Она поглядела на «Конец Шери» [34] и «Миссис Палфри в Клермонте» [35], усыпанные крупными красными и синими лепестками, точно грязными салфетками; задумчиво тронула их носком туфли. От вони застоявшейся цветочной воды её чуть не стошнило.

— О, Господи, — прошептала она. — Что же нам делать, Лукас?

— Я не Лукас, — мягко сказал я. — Иди присядь, Энн.

Пока я поднимал книги и вытирал обложки, она, похоже, одолела свой страх перед кухней, — или, как я сообразил позже, просто забыла о нём, — потому что я услышал, как она шарит в поисках совка и щётки, которые хранились под раковиной. Я думал, что она уже ничего не видит из-за мигрени, и нетерпеливо окликнул её:

— Я сам всё сделаю, Энн. Будь благоразумна.

Вскрик, грохот и дважды — звук моего имени.

— Энн, ты как там?

Нет ответа.

— Э-эй! Энн?

Я нашёл её рядом с раковиной. Совок и щётка лежали на полу, а она выкручивала влажную половую тряпку с такой силой, что мышцы на коротких предплечьях выступили, как у плотника за работой. Вода с тряпки капала прямо ей на подол.

— Энн?

Её взгляд был устремлён в окно, в узкий проход за ним, где, ясно видимое в свете флуоресцентной лампы под потолком кухни, в воздухе висело что-то большое и белое и вертелось то в одну, то в другую сторону, точно куколка, подвешенная к листу живой изгороди.

— Господи! — сказал я.

Она ещё повертелась и затихла, как будто её содержимое устало от попыток освободиться. В следующий миг куколка изогнулась от острого основания вверх, будто раскололась надвое, и снова слиплась. Тут я увидел, что передо мной два организма, два человеческих существа висят в воздухе без всякой опоры — совершенно голые, они сплетаются в объятии, разлучаются и сплетаются вновь, никогда не поворачиваясь к зрителю дважды под одним углом: то мужчина сзади, то женщина сзади, то оба с одного бока, то с другого. Когда я увидел их впервые, женщина целовала мужчину в губы. Её глаза были закрыты; позже она положила голову ему на плечо. Ещё позже внимание обоих сосредоточилось на Энн. Кожа у них была очень бледная, с интересным оттенком — точно белый шоколад; впрочем, так могло казаться из-за освещения. Мокрый снег хлопьями проносился между ними и окном, никогда не скрывая их полностью.

— Кто это такие, Энн?

— Страданию нет предела, — сказала она. Её голос звучал невнятно и хрипло. — Они преследуют меня повсюду.

Я с трудом оторвал от них свой взгляд.

— Ты из-за них так часто переезжаешь? — Больше я ничего не мог придумать.

— Нет.

Две фигуры сомкнулись в чём-то, что можно было бы назвать любовным объятием, будь их глаза прикованы друг к другу, а не к Энн. Покачиваясь, они медленно вращались на фоне чёрной, мокрой стены, как рыбы в аквариуме. Они улыбались. Энн застонала, её стало шумно рвать в раковину. Я держал её за плечи.

— Убери их, — еле слышно сказала она. — Чего они на меня всё время смотрят? — Она закашлялась, вытерла рот, открыла холодный кран. Приступы крупной дрожи стали сотрясать её тело.

— Убери их.

Я видел их, но допустил ошибку, решив, что они ненастоящие. Я подумал, что она может успокоиться, если не будет их видеть. Но она не позволила мне выключить свет или закрыть шторы; а когда я стал уговаривать её отпустить край раковины и пойти со мной в гостиную, она только жалобно затрясла головой, и её снова начало тошнить.

— Нет, уходи, — сказала она. — Ты мне уже не нужен.

Её тело стало неподатливым, она сделалась неуклюжей, как ребёнок. И очень сильной.