Дети Эдгара По - Страуб Питер (читать книги онлайн без .txt) 📗

Или это был не он? Мигающий приглушённый блеск ещё сильнее искажал моё видение. Что это за предмет на песке, новый кусок плавника? Его форма озадачивала; мой мозг снова и снова видел в нём символ, напечатанный на беловатом листе. Из-за свечения казалось, будто он движется, рывками меняя позу, как будто ища нужную. Из-за света — а может, это глаза подводили меня — казалось, будто вокруг него всё пляшет.

Может, мне изменило чувство перспективы, и я неправильно судил о размерах, то ли фигуры, то ли пляжа? Да, это была фигура, какой бы огромной она ни казалась. Она двигала руками, как висящая на нитках марионетка. И была наполовину зарыта в песок.

Я свесился из окна, зовя Нила, но тут же отпрянул. В небе, должно быть, висела грозовая туча; она душила меня своей массой, огромная, как скала, готовая обрушиться и раздавить. Я заставил себя выйти к кустам, хотя кровь стучала у меня в висках и голова превратилась в сплошной сгусток боли.

Почти сразу я услышал, как кто-то шлёпает по дюнам. Кровь оглушала меня; шаги казались далёкими, словно топало какое-то огромное существо. Я вглядывался в тёмную тропу. За ней настойчиво мерцал пляж. Неизмеримая тьма парила надо мной. Вдруг невероятно близко из темноты вынырнула раздутая свечением голова. На миг мне казалось, что череп мой лопнет от напряжения. Потом Нил заговорил. Вой ветра не давал разобрать слов, но голос был его.

Пока мы шли к освещённым домам, угроза бури миновала, и я списал всё на своё плохое самочувствие.

— Конечно, я в порядке, — раздражённо ворчал он. — Просто я упал и от этого вскрикнул, вот и всё. — Зайдя в дом, я сразу увидел доказательство: песок покрывал его брюки до самых колен.

На следующий день он почти не говорил со мной. Рано ушёл на пляж и оставался там весь день. Не знаю, что это было: одержимость или уязвлённое самолюбие. Возможно, он просто не мог находиться вблизи меня; бывает, что больные находят общество друг друга невыносимым.

Я то и дело поглядывал, как он бродит среди дюн. Он ходил, точно по замысловатому лабиринту, и пристально рассматривал пляж. Искал ли он ключ к таинственной тетради? Или следы загрязнения? Пока найдёт, кисло подумал я, и сам заразится.

Я был слишком слаб, чтобы вмешаться. Пока я наблюдал за Нилом, мне показалось, что он периодически куда-то исчезал; стоило мне отвести взгляд, и я на несколько минут терял его из виду. Пляж белел, точно кость, и всё время шевелился. Я больше не мог объяснять свои зрительные аберрации исключительно дымкой и жарой.

Когда Нил вернулся, уже далеко за полдень, я попросил его позвонить доктору. Он явно был поражён, но всё-таки сказал:

— Кажется, телефон есть у станции?

— Кто-нибудь из соседей наверняка даст тебе позвонить.

— Нет, я лучше пройдусь. Они и так уже, наверное, дивятся, что за лохматый придурок поселился у тебя в доме.

Он вышел, осторожно потирая лоб. Теперь я часто замечал за ним такой жест. Это, да ещё его озабоченность тетрадкой безымянного психа были дополнительными причинами, по которым я хотел вызвать врача: я чувствовал, что и Нилу не повредит медицинский осмотр.

Пока его не было, наступили сумерки. На горизонте в море дотлевал закат. Свечение пляжа уже двигалось; в последние дни оно стало, кажется, ещё интенсивнее. Я сказал себе, что у меня развилась гиперчувствительность.

— Доктор Льюис будет завтра. — Нил помешкал, потом продолжал: — Хочу прогуляться по пляжу. Пойдёшь со мной?

— Господи боже, нет. Я болен, ты что, не видишь?

— Знаю. — Он едва сдерживал нетерпение. — Прогулка может пойти тебе на пользу. Солнце зашло.

— Я не двинусь из дома, пока не поговорю с врачом.

Ему явно хотелось затеять ссору, но нетерпение гнало его прочь. Он ушёл, всем своим видом проклиная меня. Болезнь ли вызывала в нём нетерпимость к моему недугу, или он почувствовал, что я отверг попытку примирения?

Мне было слишком плохо, чтобы следить за ним из окна. Бросая редкие взгляды, я не всегда видел Нила и не мог понять, что он делает. Мне показалось, что он медленно ходит, пробуя моей палкой почву. Я подумал, что он, наверное, нашёл зыбучие пески. И снова его маршрут напомнил мне лабиринт.

Я дремал куда дольше, чем хотелось бы. Доктор навис надо мной. Глядя прямо в глаза, он тянулся ко мне. Я сопротивлялся, как мог: заглянув в его глазницы, пустые и безжизненные, как пространство меж звёзд, я увидел в них бездну. Не надо мне вашего лечения, со мной всё в порядке, только оставьте меня в покое, пустите. Но он проник в самую глубь меня. Я чувствовал себя лопнувшим пузырём, чьё содержимое перетекало в него; я чувствовал, как бескрайняя пустота впитывает мою сущность и моё «я». Смутно я понимал, что это вовсе не пустота — просто мой ум отказывался осознавать, какая жизнь в ней бурлила, настолько чужеродной и пугающей она была.

Светало. Лился приглушённый свет. Пляж пульсировал. Я задохнулся от удивления: на нём был человек, он съёжился так, что его нельзя было узнать. Он встал, опираясь на мою палку, и зашагал наобум. Я сразу понял, что он ночевал на пляже.

После этого я не сомкнул глаз. Я не представлял, что творится у него в голове, и опасался спать в его присутствии. Но когда, несколько часов спустя, он вернулся в дом и совершил набег на кухню в поисках сыра, он меня почти не заметил. И всё время бормотал себе под нос одно и то же. Пляж точно ослепил его, безумные глаза запали.

— Когда обещал прийти доктор?

— Позже, — буркнул он и бросился на пляж.

Я надеялся, что он пробудет там до прихода врача. Время от времени я поглядывал, как он вышагивает по какой-то замысловатой траектории. Дрожание раскалённого воздуха деформировало его силуэт; его тело выглядело зыбким, готовым потерять форму. Каждый раз, когда я бросал взгляд на пляж, он словно бросался мне навстречу, пугающе живой. Светлые трещины рассекали море. Пучки травы приподнимались, словно дюны вставали на цыпочки, следя за Нилом. Больше пяти минут у окна я не выносил.

День пожирал время. Всё кругом было безжизненно и вяло, как в четыре утра. Доктор не появлялся. Напрасно я высматривал его через парадную дверь. Ничто не двигалось внутри полумесяца коттеджей, кроме намёков на присутствие пляжа, которые приносил ветер.

Наконец я решил позвонить. Хотя раскалённый тротуар обжигал даже сквозь обувь, день выдался сносный; только дёргающая боль в голове время от времени давала о себе знать. Но ни в одном доме никого не оказалось. Щеголеватые бунгало озарял вечерний свет. Стоило мне попытаться дойти до телефонной будки, как мою голову сжало, точно петлёй.

В холле своего дома я вздрогнул, так резко Нил распахнул дверь гостиной, когда я вошёл. Он был красен и зол.

— Где ты был? — требовательно спросил он.

— Я же не лежачий больной. Пытался позвонить доктору.

Непонятно почему, он вдруг успокоился.

— Я сейчас схожу и позвоню.

Пока он ходил, я наблюдал, как погружается в сумерки пляж. Это было единственное время суток, когда я мог на него смотреть, — время, когда все очертания теряют чёткость и могут обернуться чем угодно. Возможно, из-за этого ужимки пляжа становилось легче выносить, они как бы обретали естественность. Пляж походил тогда на облака, плывущие перед лунным диском; он менялся медленно и прихотливо. Если я задерживал на нём взгляд, он вздрагивал, как от вспышки молнии. Неизмеримая громада ночи наплывала с горизонта.

Я не слышал, как вошёл Нил; наверное, меня заворожил пейзаж. Обернувшись, я увидел, что он смотрит на меня. И снова вид у него был довольный — оттого, что я оказался на месте?

— Он скоро придёт, — сказал он.

— То есть сегодня вечером?

— Да, вечером. Почему бы и нет?

Немного я знал докторов, готовых на ночь глядя идти к пациенту, страдающему — как ни прискорбно, но всё же приходится признать, — довольно заурядным недугом. Возможно, в провинции всё иначе. Нил уже направлялся к задней двери, к пляжу.

— Может быть, посидишь со мной до его прихода? — спросил я, нащупывая повод, чтобы удержать его в доме. — На случай, если мне станет хуже.