Час близнецов - Уэйс Маргарет (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗

Маргарет Уэйс и Трэйси Хикмэн

Час близнецов

ВСТРЕЧА (Вместо пролога)

Окутанный мраком и тишиной, человек спешил к отдаленной полоске света.

Звук шагов безответно таял в окружающей темноте. Глядя на бесконечные ряды полок с книгами и свитками, которые являлись лишь скромной частью «Летописи Астинуса», содержавшей подробные сведения об истории Кринна и Ансалонского континента, Бертрем время от времени давал волю своей фантазии.

«Должно быть, это и зовется погружением в поток времени», — со вздохом пробегая взглядом по длинным рядам молчаливых книг, размышлял он. Впрочем, порой Бертрему хотелось, чтобы поток времени смыл куда-нибудь его самого, дабы он смог избавиться от своей нелегкой задачи.

— В этих рукописях собрано все знание мира, — с кривой улыбкой сказал он самому себе. — Но я так и не нашел в них ни единой строчки, одарившей бы меня мужеством бестрепетно войти в рабочий кабинет человека, их написавшего.

Напротив нужной двери Бертрем остановился и глубоко вдохнул воздух, словно собирался нырнуть. Свободная ряса Эстетика, развевавшаяся при ходьбе, теперь свисала с его фигуры строгими прямыми складками. Впрочем, немного подкачал живот, заметно выдававшийся вперед из-под его просторного одеяния. Не в силах собраться с духом, Бертрем торопливо провел пятерней по лысой голове — привычка, оставшаяся с юности, с той поры, когда избранный жизненный путь еще не разлучил его с пышной шевелюрой.

Что же так тревожило его, помимо необходимости побеспокоить Мастера?

Безусловно, одно то, что он не делал этого вот уже…

Бертрем поежился. Да, в последний раз он заходил к нему в тот день, когда юный маг чуть было не умер на пороге их обители.

Смута… грядущие перемены — не в этом ли дело? Казалось, мир вокруг успокоился, замер наподобие складок его свободных одежд, однако теперь Бертрем с тревогой чувствовал, что недалек тот день, когда время вновь придет в движение и Лавина событий сметет привычный уклад. Точно так же он чувствовал себя два года назад, когда…

Как жаль, что он не в сипах предотвратить эти перемены.

Бертрем снова вздохнул.

«Сколько бы ни стоял я тут в темноте, время не остановится вместе со мной», — решил он наконец. Хотя прежняя уверенность отчасти вновь к нему вернулась, он по-прежнему ощущал себя неуютно, словно духи прошлого угрожающе подступали к нему из мрака. Единственным маяком в этом призрачном кошмаре оставалась полоска света, выбивающаяся из-под двери.

Бертрем быстро оглянулся через плечо на размытые тьмою очертания книг, которые подчас наводили его на мысль о покойниках, мирно спящих в своих саркофагах, и, осторожно толкнув дверь, вошел в кабинет Астинуса Палантасского.

Летописец, как всегда, был поглощен работой; он не заговорил и даже не поднял головы, чтобы поприветствовать вошедшего.

Мелким неслышным шагом, осторожно ступая по мраморному, застланному ковром из толстой шерсти полу, Бертрем пересек комнату и остановился перед массивным столом полированного дерева. Довольно долго он хранил молчание, наблюдая за тем, как тростниковое перо Мастера уверенными, быстрыми штрихами движется по пергаменту.

— Ну что, Бертрем? — спросил Астинус, не отрываясь от своего дела.

Эстетик посмотрел на пергамент, где без труда разобрал аккуратные, четкие буквы, хоть они и были видны ему вверх ногами:

«Сегодня, за двадцать девять минут до восхода Темной Стражницы, в мой кабинет вошел Бертрем».

— Крисания из рода Тариниев просит принять ее, Мастер… Она утверждает, что се ждут здесь… — Бертрем смущенно замолчал — всей его отваги едва хватило на то, чтобы сообщить это.

Астинус продолжал писать.

— Мастер… — удивляясь собственной дерзости, слабеющим голосом продолжил Бертрем. — Я… мы все пребываем в растерянности… В конце концов, она — Посвященная Паладайна, и я… мы сочли невозможным не принять ее. Было бы позором…

— Проведи ее в мои покои, — велел Астинус, по-прежнему не поднимая головы и не переставая водить пером по пергаменту.

У Бертрема язык прилип к гортани от неожиданности — на некоторое время он утратил дар речи. Тем временем на пергамент легла еще одна строка:

«Сегодня, за двадцать восемь минут до восхода Темной Стражницы, Крисания Таринская прибыла для встречи с Рейстлином Маджере».

— Рейстлин Маджере! — ахнул Бертрем, от изумления и ужаса вновь обретший голос. — Мы принимаем у себя…

Тут Астинус приподнял голову, и лицо его выразило неудовольствие и раздражение. Тростниковое перо, перестав скрипеть, остановило свой проворный бег, и в кабинете наступила пугающая тишина. Бертрем побледнел. Лишенное примет возраста лицо летописца было по-своему красивым, однако никто из тех, кому удавалось увидеть его, не в силах был его описать. Все, кто близко сталкивался с Астинусом, запоминали только его глаза — темные, настороженные, пристальные и, казалось, способные проникать в самую суть предметов. Сейчас эти глаза давали собеседнику ясное представление о досаде и нетерпении их обладателя, яснее и строже слов сокрушаясь о том, что драгоценное время уходит впустую: пока они разговаривали, прошло несколько минут, которые не были зафиксированы для истории, и все по его, Бертрема, милости.

— Прости меня, учитель! — Бертрем почтительно поклонился, пятясь, выбрался из кабинета в темный коридор и неслышно затворил за собою дверь. Оказавшись снаружи, он вытер с лысины выступившую испарину и быстро зашагал прочь по молчаливому мрамору коридоров Большой Палантасской Библиотеки.

В дверях своей комнаты Астинус на мгновение задержался, предварительно окинув с порога взглядом дожидавшуюся его женщину.

Расположенное в западном крыле огромной библиотеки, жилище хрониста было невелико по размеру и, подобно веем остальным помещениям здания, заставлено всевозможными книгами в самых разнообразных переплетах. Книги стояли на полках вдоль всех четырех стен, наполняя скромное пространство комнаты легким запахом пыли и тлена, — такой запах, вероятно, источают не открывавшиеся долгие годы склепы. Мебель в помещении была старинной работы, но простая: деревянные кресла покрывала искусная резьба, однако мало кто из гостей летописца назвал бы их удобными, низкий стол у окна, лишенный каких-либо украшений, стоял пустым — ни скатерти, ни книг, — только лучи заходящего солнца играли на его полированной черной поверхности. Все предметы здесь словно бы знали свои места и не противились заведенному образцовому порядку: даже дрова в камине — несмотря на то что весна подходила к концу, ночи в этом северном краю по-прежнему выдавались прохладные — были сложены аккуратным колодцем наподобие погребального костра.

Однако каким бы холодным, строгим и чистым ни было обиталище летописца, оно, казалось, лишь отражало холодную, строгую и чистую красоту женщины, которая, расположившись в кресле и сложив на коленях руки, ожидала Астинуса.

По всему было видно, что терпения Крисании Таринской занимать не приходилось, Она не вздыхала и не поглядывала на клепсидру в углу, она даже не читала, хотя Астинус был уверен, что Бертрем наверняка предлагал ей книгу, ее не интересовали немногочисленные резные украшения и безделушки, которые попадались кое-где на полках среди рукописей, — она просто неподвижно сидела в кресле с жесткой деревянной спинкой, устремив взгляд прозрачных серых глаз за окно, на кроваво-красные отблески заката, озарявшие зловещим светом повисшие над горами облака. Вид у нее был такой, словно она созерцает первый — или последний — закат над Кринном.

Она была настолько увлечена заоконным пейзажем, что даже не заметила, как в дверях появился Астинус. Тот, в свою очередь, ничем не привлекая внимания, разглядывал ее столь же пристально. В этом не было ничего необычного, ибо именно таким взглядом, проницательным и непроницаемым одновременно, удостаивал историк каждое живое существо, обитающее на Кринне. Необычным было лишь выражение жалости, глубокой потаенной печали, промелькнувшее в глубине его зрачков.