Дело о лазоревом письме - Латынина Юлия Леонидовна (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Юлия Леонидовна Латынина

Дело о лазоревом письме

Часть первая

Сирота

Глава первая,

в которой рассказывается об удивительной находке уличного мальчишки, а также о том, как господин Нарай, войдя в сердце молодого государя, стал очищать страну Великого Света от скопившейся в стране грязи, от зла и несправедливости, зависти и обиды и причины их – частной собственности

Позади главной городской управы, между каменной потрескавшейся стеной и каналом, стоит памятник государю Иршахчану. Возле памятника день и ночь горят четыре светильника, защищенных от дождя стеклянными капюшонами, а перед государем стоит миска с кислым молоком.

В полночь, с которой мы начинаем свое повествование, в третье тысячелетие царствование государя Иршахчана и в первый год правления государя Варназда, у подножия памятника появился мальчишка по имени Шаваш. Шаваш постучал по постаменту, чтобы привлечь внимание бога, оглянулся, отцепил от пояса крючок, сделал из волоса леску и закинул леску в канал.

Тем проницательным читателям, которые удивятся, что Шаваш вздумал ловить ночью рыбу, мы должны пояснить, что дело было накануне праздника Пяти Желтоперок. В этот праздник царствующий государь берет пять рыб-желтоперок и, скормив им золотое кольцо, пускает при народе в Западную Реку.

Обычная желтоперка живет семь лет, а та, которой государь скормил кольцо, живет две тысячи, так что сейчас в реках империи вполне могут плавать желтоперки, выпущенные еще государем Иршахчаном. В полночь накануне праздника Пяти Желтоперок все эти рыбы собираются у подножия статуи государя Иршахчана и обмениваются сведениями о поведении народа. Пойманная в это время желтоперка исполняет любое желание.

Из этого следует, что Шаваш поступал не так глупо, удя ночью рыбу. Пробили полночь, взвизгнул забежавший в предместье шакал, – Шаваш сидел, сжавшись в комочек, и глядел на лунную дорожку и леску. Леска не двигалась.

Шаваш понял, что сегодня ему не удастся поймать священную рыбку. Он вздохнул, свернул леску, зацепил за пояс крючок и пошел домой.

Жил Шаваш совсем неподалеку от государя. Напротив памятника стоял дуб, а в дубе было дупло. Шаваш выжил из этого дупла священную белку и устроил в нем нору. Это была очень хорошая нора. У нее было два выхода, – один к каналу, между спускавшимися к воде корнями, а другой – поверх высокого сука на каменную стену, и никакой взрослый вор не позарился бы на эту дыру, потому что взрослый вор не мог там уместиться.

Людей на площади было мало, так как это было казенное место. Государь же Иршахчан ни разу не выругал Шаваша за то, что тот выжил священную белку. И то, – государь всегда заботился о сирых и убогих, не то что нынче.

Итак, Шаваш прошел по суку и уже собирался было скользнуть внутрь, как вдруг пьедестал статуи скрипнул и растворился. В государе образовался проход, а в проходе – трое человек. Они тащили за уголки тяжелый мешок.

«Эге-ге!» – подумал Шаваш.

Люди, сопя от натуги, перебежали через площадь к каналу, взошли на мост, развернули мешок…

– Ты куда запускаешь руки! – услышал Шаваш.

Что-то грузное полетело из мешка в воду. Миг, – и убийцы, топоча, снова исчезли внутри государя.

Шаваш тихо, как мышь, проскользнул к корням дерева и высунул мордочку наружу. По каналу, жутко скалясь в лунном свете, плыл покойник. На шее его, выбившись из-под узорчатого кафтана, блеснула золотая цепочка.

Убийцы, по-видимому, не ограбили его.

Шаваш неслышно скользнул в воду и снова вынул из-за пазухи крючок и волос. Когда мертвец проплывал мимо, Шаваш бросил в него крючок и пошел за покойником вдоль берега канала. Он изо всех сил старался держаться так, чтобы государь Иршахчан его не увидел.

Он еще никогда не обирал покойников, да еще перед самым носом государя. Наставник его, Свиной Глазок, говорил, что даже кошелька не стоит резать, если на шее человека висит кусочек иршахчанова камня. Одна девка срезала так кошелек и купила на деньги в кошельке петуха. Только она его зажарила и съела, как петух в животе разорался: «Меня съела воровка, меня съела воровка!»

Впереди показался мост Семи Зернышек. Под мостом Шаваш остановился и притянул покойника к себе.

Убитый был из чиновников или из людей, подозреваемых в богатстве. Было ему лет сорок. На нем были замшевые сапожки, шитые в четыре шва, и дорожный, крытый синим шелком кафтан. За расстегнутым воротником можно было разглядеть синюю полосу вокруг шеи и синяк под левым ухом. Он был толстоват и лысоват, и пухлая не по-мужски грудь его вся поросла густым черным волосом.

Шаваш сунулся под кафтан и вытащил оттуда кошелек в виде кожаной позолоченной уточки. В кошельке было десять золотых монет и множество бумажных денег.

При виде золота Шаваш восхищенно задышал. Вслед за кошельком Шаваш вытащил изящный кинжал с костяной рукоятью, и потом – золотой бубенчик для погребальной службы.

Шаваш прислушался: все было тихо. Лунный свет отражался от воды под мостом.

На пальцах чиновника были два витых перстня, на шее – золотая цепочка. Шаваш снял перстни и цепочку и стал щупать потайные места в кафтане и сапогах. Не прошло и минуты, как мальчишка взрезал подкладку левого сапога и вытащил оттуда целый ворох бумаг, завернутых в навощенную кожу. Там же лежал серебряный медальон. Шаваш раскрыл медальон: внутри был стальной ключ и серебряное кольцо с красным камушком.

Шаваш развернул сверток и вытащил оттуда пачку плотных и глянцевитых бумажек: двадцать штук. Лунный свет плясал на воде и в кошачьих глазах Шаваша, ловкие пальцы уличного мальчишки гладили прямоугольные бумажки.

Великий Вей! Если это письма, то чего они такие короткие? А если это деньги, то где же на них государев лик?

Шаваш сощурился. Вдруг, изогнувшись по-кошачьи, он сунул мертвецу обратно кинжал, бубенчик, перстни и кошелек. Подцепил какую-то плывшую мимо дощечку, завернул ее в непромокаемый сверток, а сверток – в сапог.

Документы же положил себе за пазуху, снял мертвеца с крючка и тихо пихнул его от себя.

Через пять минут мертвец выплыл из-под широкой тени моста и отправился вниз по каналу, в направлении веселых кварталов, и любой, кому бы вздумалось наблюдать за плаванием мертвеца, – даже сам государь Иршахчан – мог бы поклясться, что тот выплыл из-под моста непотревоженным.

Шаваш вернулся в свою норку, положил документы в расщелину в дереве, задернул расщелину дощечкой, свернулся клубочком и заснул. «Надо позаботится о будущем, – подумал он, засыпая, – экое стало тесное дупло. Надо отыскать дупло попросторней.»

Шаваш жил в дереве не один. Кроме него, в дереве жил хомячок Дуня. Это был очень симпатичный хомячок, с золотистыми глазами-бусинками, серой шелковистой шерсткой и голым хвостиком. Шаваш держал Дуню в клетке, но никогда не запирал дверцу. Впрочем, он часто носил Дуню с собой. Он выпускал Дуню перед прохожим и, пока прохожий любопытствовал, глядя на Дуню, Шаваш любопытствовал в его кошельке. Шаваш очень заботился о Дуне и всегда отдавал ему лучшие из очисток, которые подбирал на улице, а худшие ел сам.

Кроме хомячка Дуни, у Шаваша никого не было: отец его давно помер, а сам Шаваш сбежал из деревни в столицу.

Сколько было Шавашу лет – сказать трудно. В деревне его годам вели тщательный счет, и год, в который Шаваш родился, называли так: «Год, когда в Синей Лощине старый Лох вздумал вставать из могилы». Но в чиновничьих временных описях происшествие со старым Лохом упомянуто не было: и посему установить соответствие между крестьянским и государственным летоисчислением было трудно. Человек опытный в таких делах, гадатель или лекарь-пиявочник, дал бы мальчику одиннадцать, а то и двенадцать лет, а случайный прохожий не дал бы и девяти, – такой был тощий мальчишка.

Был Шаваш щупл, как ветка, и проворен, как ящерка, и золотые его глаза были как два голодных воробья, приметливых до всякой земной крошки, и волосы его, если бы их отмыть, тоже были бы золотистые, словно свежесрезанная ржаная солома.