Врата Атлантиды - Николаев Андрей (книга регистрации .TXT) 📗

Андрей НИКОЛАЕВ, Олег МАРКЕЕВ

ВРАТА АТЛАНТИДЫ

Глава 1

Он парил над узким перешейком, разделяющим исходящую смрадными испарениями трясину. Слева к перешейку подходила холмистая равнина, покрытая чахлым кустарником, справа почти вплотную к болоту подступали горы, вершины которых прятались в грязно-желтых, будто подсвеченных изнутри облаках. Две армии втягивались на перешеек, и он ясно видел, что они сойдутся на середине узкой полоски земли, как две реки, стремящиеся объединиться в одно русло. Справа надвигалась стена рослых воинов. Светлые, будто полинявшие длинные волосы падали на плечи, тусклые глаза с яростью взирали на врагов, свет играл на бледных, едва прикрытых мускулистых телах, блестевших от пота. Короткими мечами они били в круглые металлические щиты, отбивая такт шагам.

Навстречу им, с равнины, катилась армия смуглых бойцов. Вздымая над головами боевые топоры и шипастые палицы, они надвигались, подобно гонимому по степи пожару. Такие же мускулистые и полуголые, облаченные в минимум доспехов, они казались полной противоположностью своим противникам: темные волосы накрывали покатые лбы; из-под кустистых бровей горели злобой угольно-черные глаза; выпирающие вперед клыки раздвигали тонкие губы, отчего казалось, что они постоянно скалятся то ли в надежде устрашить противника, то ли в природной ярости. Сутулые, с длинными руками, покрытые жестким коротким волосом, они напоминали бы животных, не будь у них в руках оружия.

Общей у врагов была только ненависть, гнавшая их навстречу друг другу.

Они должны были сойтись на середине перешейка, в самом узком месте, сжатом смрадным болотом. Обломки костей, покрывавшие перешеек и белеющие сквозь болотную воду, показывали, что сражались за этот узкий проход через топь не в первый раз.

Словно два потока устремились на перешеек: светлый сбегал с гор; темный, струясь по равнине, рвался навстречу. Мерный рокот тысяч шагов звучал, как далекие боевые барабаны, зовущие к битве.

Он осмотрелся, пытаясь увидеть, кто же гонит войска навстречу смерти: слева, на невысоком холме, стоял одетый в легкие одежды мужчина. На лице его играла благостная улыбка, глаза были прикрыты, руки с узкими кистями и длинными пальцами были сложены на груди. Справа, на обломке скалы, сидела, откинувшись чуть назад и опираясь на руку, женщина в тонкой кольчуге, облегающей высокую грудь. Короткая кожаная юбка открывала длинные стройные ноги. Ветер шевелил кольца черных волос, на смуглом лице горели черные, приподнятые к вискам глаза. Полные губы кривила усмешка. Скалу, на которой сидела валькирия, окружали, плотно сомкнувшись, чешуйчатые чудища. Растопыренные лапы с кривыми когтями поддерживали могучие туши, багровый отсвет играл на боках, словно кошмарные создания только что вырвались из пламени. Погасшие глаза и прогнившая кое-где плоть, неподвижные, словно у скульптур, позы, показывали, что чудища мертвы и готовность вступить в битву поддерживается в них только неведомым приказом, не позволяющим огромным телам превратиться в гниющие туши.

Две армии замерли, сблизившись на расстояние последнего броска. Воины пожирали друг друга глазами, ловя каждое движение, каждый взгляд противника.

Женщина сделала ленивое движение кистью, и светловолосые воины, словно подгоняемые этим жестом, с яростным криком рванулись вперед. Мужчина на холме расплел лежавшие на груди руки и сделал движение, будто отталкивая что-то от себя. Его бойцы ринулись на врага. Две армии сшиблись в бешеной схватке. Лязг и крик взлетели к облакам, взметнулись и обрушились палицы, мечи и топоры.

Он словно оказался в гуще боя: светловолосый воин принял удар топора на щит и по гарду погрузил короткий меч в живот противнику. Не успел воин выдернуть оружие, как удар палицы расколол его голову, будто перезрелый арбуз, брызнули осколки черепа, хлестнула фонтаном кровь. Веером разлетелись горячие брызги. Лязг, хруст, крики… Вокруг рубились, разваливая топорами черепа, с треском крушили кости, катались по земле, вцепившись зубами в глотку, выдавливали пальцами глаза, а он стоял по колено в бьющихся в агонии телах, не в силах осознать свое бессилие…

Он закричал, запрокидывая голову, выплескивая к облакам охвативший его гнев: остановить, во что бы то ни стало прекратить дикую бойню!

Толпа смяла его. Он рухнул на колени, повалился лицом в землю, чувствуя, как скрипят на зубах пыль и растертые в порошок кости. Пытаясь подняться, он перевернулся на спину, отталкивая погребающие его под собой агонизирующие тела. На него — вскрытой грудной клеткой прямо на лицо — рухнул воин. Осколки ребер раздирали рот, кровь заливала глаза и нос, он давился ею, пытаясь вздохнуть и с ужасом осознавая, что это не удается. Сознание ускользало, в ушах нарастал гул… Рыча и захлебываясь кровью, он рванулся вверх последним отчаянным усилием, пытаясь проложить слабеющими руками дорогу к свету, к воздуху, к жизни…Он почувствовал, что падает, летит куда-то в черную мглу, и закричал, проталкивая сквозь глотку хриплые каркающие звуки.

Удар был жесткий, выбивающий дыхание…

Что-то белое покрывало голову, забивалось в рот, пеленало, как младенца, стесняя движения. Всхлипывая и судорожно хватая ртом воздух, Корсаков сорвал с головы плотную ткань с бахромой по краям. Он сидел возле кровати на полу. Упавший с поддерживающих столбиков балдахин укутывал его, словно саван. В комнате было душно, тлевшие всю ночь ароматические палочки съели кислород, зато наполнили комнату приторным запахом.

Привстав на карачки, Игорь ухватился за кровать и поднялся на ноги. Сквозь щели в закрытом фанерой окне пробивались солнечные лучи. Он шагнул к окну и чуть не упал, запутавшись в балдахине. Размотав ткань, он с ненавистью отбросил балдахин в сторону, добрался до окна и одним движением оторвал фанеру. В комнату хлынул свежий воздух. Игорь вдохнул полной грудью, ощущая, как жизнь возвращается в измученное ночными кошмарами тело.

— Я тебе покажу: создадим интимную обстановку, — пробормотал он, разламывая прикрывавшую окно фанеру на куски.

Анюта, несмотря на его просьбы, забила окно фанерой, чтобы: во-первых, никто не подглядывал — комната находилась на втором этаже и до окон соседних домов можно было при желании легко доплюнуть; а во-вторых, чтобы в комнате царил интимный полумрак.

Солнце, показавшись из-за соседнего дома, заглядывало в комнату. В переулке, куда выходило окно, за ранним для туристов часом никого еще не было. Это позже гуляющие по Арбату зеваки станут осматривать окрестности, бродить по переулкам, открывая для себя изнанку самой знаменитой московской улицы, а пока за окном было пусто, тихо и прохладно. Вот ближе к вечеру подтянется народ: и те, кто приходит на Арбат, как на работу — художники, музыканты, продавцы с лотков, шашлычники, мороженщицы, карманники, переодетые «опера», — и те, кто предпочел душные улицы города сомнительной свежести московских парков и пляжей.

Вернувшись к кровати, Корсаков скомкал балдахин и зашвырнул его в угол. Видимо, под утро он спал беспокойно, и ткань упала на него, добавляя в кошмары недостаток воздуха. Сколько раз он просил Анюту снять эту хрень, так нет, ей хотелось экзотики. Но теперь все, баста. Он подергал столбики, поддерживающие балдахин над кроватью. Столбики держались крепко. Ладно, решил Корсаков, это можно и потом сломать.

Шлепая босыми ногами по чисто вымытым доскам пола, он прошел к столу. Под трехсвечевым подсвечником лежал листок бумаги. Корсаков прочел записку и пожал плечами: Анюта писала, что поехала за антикварным креслом, которое ей предложили накануне, а чтобы сделать Игорю сюрприз, ушла из дома пораньше, пока он «нахально дрых, не обращая внимания на тоскующую рядом женщину».

Они перебрались в этот особняк, половину которого занимал антикварный магазин, месяц назад, после того как сгорел дом, в котором Корсаков жил и работал последний год. События описаны в романе «Черное таро». За этот месяц Анюта натащила в дом всякой ненужной, по мнению Корсакова, дребедени. Александр Александрович, ее отец, не ограничивал дочь в расходах, и теперь две комнаты на втором этаже особняка, в котором они поселились, представляли собой помесь лавки старьевщика с магазином бытовой техники. В большой комнате (она же холл, она же кухня, а также столовая) появилась электрическая плита, холодильник, посудомоечная машина, обеденный стол конца девятнадцатого века и скрипучие венские стулья. Хрустальная люстра, в которой не хватало половины подвесок, нависала над столом, бросая по финским обоям радужные блики. По стенам Анюта развесила картины Игоря, которые не сгорели при пожаре. Картин было немного — уцелело только то, что он в свое время продал коллекционерам. Анюта, вернее ее папаша, картины выкупил и вернул Корсакову. Отношения с родителем девушки у Игоря так и не наладились, но Александр Александрович, видимо, в надежде, что «дщерь неразумная» опомнится и выберет себе более подходящую, чем полузабытый художник, партию, вел себя вполне прилично. Во всяком случае с Корсаковым здоровался и даже заказал ему картину — собственный портрет на фоне Кремлевских стен.