В сердце тьмы - Дрейк Дэвид Аллен (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗

Дэвид Дрейк, Эрик Флинт

В сердце тьмы

ПРОЛОГ

После окончания обильной трапезы слуг отослали прочь.

Начальник шпионской сети сообщил плохую новость.

— Велисарий жив, — объявил он резким тоном.

Кроме него в комнате находились еще семеро. Один из них, как и начальник шпионской сети, был иностранцем. Судя по тому, что на его лице не отразилось никаких эмоций, он уже слышал новость. Пятеро из шести римлян привстали на своих местах. На лицах отражалась различная степень ужаса.

Седьмой, тоже римлянин, только презрительно скривил губы и просто перенес вес тела на другой локоть.

Весь вечер он испытывал отвращение.

Двое находившихся в комнате священнослужителей вызывали у него отвращение лицемерной болтовней. Глицерин из Халкедона и Георгий Барсимес были дьяконами и оголтелыми ортодоксами и выступали от лица Руфиния Намациана, епископа Равенны. 1 Однако их ортодоксальность служила только способом прикрытия амбиций. Епископ Равенны хотел стать Папой, а его подчиненные надеялись сделаться патриархами Константинополя и Александрии.

Амбициями руководствовался и этот седьмой, но он не скрывал их за ложной набожностью. (Да и странная это была набожность — объединение с индуистскими язычниками против христианских еретиков с выгодой для себя.) За седьмым человеком в комнате числилось много грехов, как незначительных, так и смертных. Но лицемерия среди них не значилось.

Двое господ благородного происхождения из собравшихся в комнате вызывали у него отвращение своим бахвальством и самодовольным видом. Их звали Ипатий и Помпей. Они были братьями и племянниками бывшего императора Анастасия. Если следовать формальным династическим критериям, то они являлись законными наследниками императорского трона. Но римляне никогда не поклонялись алтарю наследственности. Главным критерием для надевания пурпурной мантии служила компетентность. И если во всей Римской империи и имелась еще пара более бесполезных и нерадивых людей, то они хорошо прятались.

Другой высокопоставленный римский чиновник вызывал у седьмого отвращение иного рода. Его звали Иоанн из Каппадокии и он являлся префектом претория 2 у императора Юстиниана. Определенно — способный человек. Но его жестокость, жадность и порочность не знали границ. Убийца, вор, вымогатель, палач, насильник — Иоанна из Каппадокии называли всеми этими словами. И все это было правдой.

Двое шпионов из народности малва были сами по себе отвратительны, причем льстивый Балбан, начальник шпионской сети, даже больше, чем наемный убийца Аджатасутра — частично из-за их фальшивого добродушия и притворного дружелюбия, но в основном из-за притворной заботы об интересах Рима и представления себя вроде как незаинтересованными лицами, во что мог поверить только идиот. А седьмой человек в комнате совсем не был идиотом и принимал притворную невинность представителей малва за оскорбление своему уму.

Седьмой относился с отвращением и к самому себе. Он являлся главным камерарием 3 Римской империи, одним из самых ценных советников императора Юстиниана; он пользовался очень большим доверием, которое не собирался оправдывать. Он был близким личным другом императрицы Феодоры, которую планировал убить. К своим грехам он добавит еще одно предательство и еще одно убийство — и все ради того, чтобы получить большую власть, хотя и ненамного большую. Он был евнухом и не мог претендовать на трон. Сам не мог. Но мог по крайней мере стать главным камерарием бездарного императора вместо самостоятельного — и обрести истинную власть в Риме.

Благодаря своему острому уму седьмой понимал, что его стремление к власти — само воплощение глупости. Он стар. Даже если он и воплотит эти амбиции в жизнь, вероятно, ему удастся наслаждаться полученным всего лишь несколько лет.

Ради этих глупых, мелких амбиций седьмой и рисковал — ведь вместо желаемого он может быть казнен и навеки проклят. Он презирал себя за мелочность, собственная глупость вызывала у него отвращение. Но он не мог поступить по-другому. Несмотря на то что седьмой всегда гордился своим железным самоконтролем, он никогда не мог справиться с честолюбием. Оно властвовало над евнухом, как похоть над сатиром. Оно двигало его вперед, сколько он себя помнил, с тех дней, когда другие мальчики насмехались над ним и избивали его после кастрации.

Но больше всего у него вызывало отвращение то, что реакционеры из малва и римлян, собравшиеся в комнате, настояли на ужине в архаичных традициях, вместо того чтобы сесть на стулья, расставленные вокруг стола, как делают все современные разумные люди. Постаревшее тело седьмого уже давно потеряло гибкость, необходимую для трапезы в полулежачем состоянии.

Его звали Нарсес, и у него болела спина.

Индус, начальник шпионской сети, не сводил глаз с Нарсеса с того момента, как сделал свое объявление. Несколько месяцев назад Балбан понял, что этот евнух пока является самым серьезным из римских союзников — и единственным ни в коей мере не простофилей. Священнослужители были провинциальными фанатиками, императорские племянники — безмозглыми пижонами, Иоанн из Каппадокии — несмотря на несомненные способности — слишком опьяненным своими собственными пороками, чтобы отличить факты от вымысла. Но Нарсес точно понимал смысл заговора малва. Он согласился к нему присоединиться просто потому, что не сомневался: он сможет одурачить малва после того, как захватит власть в Риме.

Балбан не был полностью уверен, что евнух ошибся в своей оценке. Получивший власть Нарсес станет гораздо более опасным врагом для малва, чем Юстиниан. Поэтому Балбан давно начал планировать покушение на Нарсеса. Но он всегда считал себя методичным человеком, который знает ценность терпения, и был готов идти вперед маленькими шажками. На текущий момент требовалось союзничество с евнухом.

И поэтому…

— Как тебе новость, Нарсес? — спросил индус. Он бегло говорил на греческом, правда с сильным акцентом.

Евнух сморщился: принятие сидячего положения доставило ему боль.

— Я говорил тебе, что план был глупым, — проворчал он. Как и всегда, Балбана поразил низкий, грудной, сильный голос невысокого пожилого человека. Да к тому же еще и евнуха.

— Нет, не был, — проскулил Ипатий. Его брат судорожно закивал, показывая свое согласие. Он пытался вести себя достойно и уверенно — правда, с напомаженными волосами и раскрашенным лицом, с головой на тонкой шее, этот господин благородного происхождения напоминал скорее куклу, которую трясет карапуз.

Евнух сфокусировал взгляд болотно-зеленых глаз на племянниках. Благодаря костлявому лицу, испещренному множеством морщин, он напоминал рептилию. Смертоносную и хладнокровную. Братья отпрянули от его взгляда, как мыши.

Нарсес удовлетворился этим молчаливым устрашением. Несмотря на частые искушения, Нарсес никогда не оскорблял братьев. В будущем один из них потребуется, чтобы стать марионеточным императором. Любой, какой именно — не играло роли. Тот, который наберется достаточно мужества, чтобы вместе с Нарсесом спланировать убийство второго. Поэтому, как и всегда, евнух формально выказывал уважение и позволял лишь одним глазам демонстрировать свое превосходство.

— Я с самого начала говорил вам, что план безнадежен и жалок, — сказал он. — Если вы хотите убить такого человека, как Велисарий, то следует использовать не обычных преступников, а кого-то другого.

Впервые за вечер заговорил Аджатасутра. Он являлся главным агентом индийской миссии, специалистом по непосредственным акциям, человеком улиц и темных переулков, в то время как Балбан манипулировал из-за кулис. Аджатасутра также бегло говорил по-гречески, но в отличие от Балбана — с минимальным акцентом. Аджатасутра мог сойти за римского гражданина из одной из более экзотических, дальних провинций империи — он напоминал темнокожего сирийца или полукровку-ассирийца.