Соавтор (СИ) - Далин Максим Андреевич (серия книг txt) 📗

Макс Далин

Соавтор

Я безнадежно пытаюсь найти точную формулировку.

Мое дело существует в словах, словами, ради слов — и с их помощью. Обычно слова приходят сразу за образами, иногда — даже раньше образов; я редко мучаюсь с выбором формулировки, но сегодняшний выбор меня совсем измучил. Эти муки досаждают больше, чем больной зуб — я смертельно устал, но не сдвинулся ни на микрон.

Как сказать о принципиально важной и почти неописуемой надобности в двух стандартных фразах?

«Требуется проводник по другому миру»?

Проводник! Я не Октябрьская железная дорога…

«Отсутствует ключ»? «Профессионал, способный открыть дверь между…»? Судя по этому тексту, мне нужен слесарь.

Я доведен до отчаяния. Я совершаю фатальные глупости, как старая дева, решившая познакомиться с миллионером через Интернет. Я дошел до точки.

«Ищу человека, умеющего проходить сквозь барьер»…

Будь у меня хоть тень надежды обойтись без этого унижения! Я честно пробовал. Я, как та самая старая дева, искренне пытался усовершенствоваться до охмурения незнакомцев и незнакомок. В баре. В автобусе. В чате. Черта с два! Вскоре выяснилось, что охмурить — не проблема.

Проблема — их возможности. Помноженные на мои возможности, они должны были бы дать всемогущество, а не давали ни шиша. Совершенно бесплодные потуги.

Среди моих случайных партнеров были красивые девочки, на которых я особенно надеялся. Откровенно говоря, был момент, когда только на девочек я и надеялся. С ними было легче разговаривать. Мне представлялось, что с такой не искра, а целый пожар вспыхнет — и совместные усилия будут иметь массу дополнительных преимуществ. Поэтому самые тяжелые разочарования случались из-за девочек.

Они кажутся разумными. Они кажутся чувствительными. Все хорошо, кроме упомянутой искры, которая все одухотворяет. А без нее, как бы ты ни бился — ничего не выйдет. Я хочу сказать — без искры.

Разве что твоя злость и ее слезы.

Девочку зовут Татьяна.

У нее прекрасные волосы, русая копна русалочьей пышности, и беличьи зубки, открываемые такой же ярчайшей кукольной улыбочкой, как у Мэрилин Монро. Она не глупа. Мы сидим у меня и так болтаем о других мирах, что я набираюсь смелости ей показать. Тем более что она слегка пьяна.

Я решаю, что настоящая экзотика тут не подойдет, и открываю красивое местечко. Девчачью прелесть.

Она шарахается в сторону и тут же подается обратно. Глядит жадно, почти так же страстно и жадно, как я сам.

— Господи, — шепчет она. — Как ты это делаешь?

Я впервые сделал это в пять лет. Тогда дырочка была размером с горошину — только заглянуть одним глазом. Чтобы научиться раздвигать ее до размеров двери, мне пришлось дожить до двадцати пяти.

Я понимаю, как завораживает это зрелище — тем более, если видишь его впервые.

Я открываю выход в своей комнате. Обои старые, выцветшие, их давно пора переклеить, мне лень, влом, неважно — они пропали, а за ними пропала бетонная стена. И там, где должна быть моя крохотная кухня, выкрашенная бледной масляной краской, газовая плита в кофейных пятнах, стол советского образца, пара табуреток и холодильник «Норд» — там лес.

Это как смотреть в окно. Только окно на пятом этаже, за ним валит снег, а выход — у самой земли, и на земле трава, жесткая лесная трава, папоротник и осока, земляника под июньским солнцем, люпин цветет… во всяком случае, мне эти цветы, синие и розовые, напоминают люпин. Пространство комнаты обезумело и перекосилось. Время пошло вразнос.

Мое сердце колотится так, будто я взбежал на крышу небоскреба по крутой лестнице. Моим пальцам холодно, а спине горячо. И мне хорошо. Я не могу описать, насколько это хорошо. Я задыхаюсь от восторга. Кто-то, возможно, сравнил бы ощущение с наркотическим приходом, но любой наркотик по сравнению с этим — дешевый суррогат.

Единственное, что не дает счастью быть полным — барьер.

— Она настоящая? — шепчет Татьяна.

Она настоящая. В золотом солнечном сиянии неподвижно стоят облака. Забавное создание, напоминающее белку, с короткой зеленоватой шерстью и веером роскошного хвоста, темно-зеленого с белым подбоем, висит на стволе вниз головой, остановленное в стремительном движении. Летящая птица врисована в небосвод. Бабочки замерли, залитые в воздух, как в прозрачный пластик. Остановленный миг живого мира.

— А почему… — начинает Татьяна, и я запускаю время за барьером.

Это тоже тяжело описать. Я напрягаю мысль, словно бицепс — и вижу, как в листве срывается ветер. Птица взмахивает крыльями. «Белка» суетливо спускается по стволу, исчезает в осоке…

Татьяна делает то, что сделал бы кто угодно — пытается протянуть руку в жаркий солнечный день чужого мира. Ее пальцы натыкаются на барьер.

Холодная гладкая стена. Как невидимое стекло. Как полированная сталь.

Через барьер ветер пахнет прелой хвоей и подсохшими ягодами. Еще миг спустя — слышен мерный шум листвы и крики птиц. И мне хочется врезать по барьеру кулаком.

— Иди туда! — шепчу я. — Войди. Вот что я имел в виду.

У Татьяны кровь приливает к щекам. Она распластывает по барьеру ладони. Прижимается к нему телом. Я еще надеюсь. В конце концов — это ее первый раз…

— А что это за место? — спрашивает Татьяна, скребя барьер длинным отполированным ногтем.

— Не знаю, — говорю я. — Север того мира. Видишь, хвойные деревья? Кажется, они вроде лиственниц или пихт. Зимой с них опадает хвоя…

— Зиму ты тоже видел? — спрашивает Татьяна.

Я видел зиму, весну, лето, осень. Животных. Людей — только издалека. Я предполагаю, что неподалеку — нечто вроде поселка. Я предполагаю, что в этом мире водятся драконы — как-то промелькнула, на миг заслонив солнце, крылатая тень. Я видел ночами блуждающие огоньки, а днем — порхающих над цветами крохотных девочек со стрекозиными крылышками и отвратительными головами стрекоз. Люди показались мне монахами, показались мне солдатами — то, что я видел, показалось мне людьми, но я так и не смог рассмотреть подробно и отдал бы правую руку за возможность узнать, что там, за зеленой шелестящей массой листвы…

— Идти туда?

Я киваю.

Татьяна оглядывается. Ее взгляд светлеет.

— Господи, другой мир?! Неужели правда?!

Я снова киваю. Я слушаю.

И она кидается мне на шею, прижимается ко мне, как только что — к барьеру, жарко дышит в ухо — ее сердце колотится часто-часто, она шепчет:

— Господи, как я об этом мечтала!

Я — ее личный господь.

— Я им всем покажу, как надо, — шепчет Татьяна. — А у меня будет меч? Я там получу магические способности, да? Я там стану ведьмой? Или королевой? Ну что ты молчишь?!

— Ты сначала войди, — говорю я.

— Мне сначала надо переодеться…

«Бронелифчик, ваше высочество!»

Она целует меня с искренней страстью — она целует целый мир, целует свой триумф, возможности ведьмы-амазонки-богини. Ее язык отдает на вкус дынной жевательной резинкой.

Она целует личного бога. Он сейчас сделает все по ее слову. Апорт! Золотая рыбка будет у нее на посылках.

Она отпускает меня, выдергивает из пачки бумаги «Светокопия» листок, выщелкивает стержень из авторучки, торопливо рисует. Платье. Ее костюм для прогулок по другому миру.

Ее руки дрожат от восторга и спешки. Я слежу за ней; она отрывается от набросков, чтобы поцеловать меня. Ее трясет от жадности: она думает, что весь мир за барьером будет принадлежать ей.