Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗

Валентин Сергеевич Маслюков

Рождение волшебницы

Книга первая

КЛАД

Город почернел, улочки превратились в канавы, и в покрытых рябью лужах мокли клочья сорванной с крыш соломы. Всюду хлестала и лилась вода: низвергалась с неба, струилась с наброшенной на плечи рогожи, сочилась за шиворот. Пронизанный брызгами шквал внезапно ударял в лицо – сопротивляясь ветру, прохожий горбился и торопился укрыться, бросив беглый взгляд в сторону бухты, где качали оголенными мачтами корабли. А дома вода подтекала за порог, дребезжали ставни, огонь в очаге припадал к полу и метался, как больной.

День за днем валили тучи. Далеко за морем, где рождалась непогода, давно должны были кончиться запасы дождя и ветра, но, видно, разверзлась бездна. Тучи ползли, стесняя друг друга, ослабевший было дождь припускался с нерастраченной силой.

И люди увидели змея. Потревоженный ненастьем, он поднялся из пучин и, почти не взмахивая распластанными крыльями, плыл по ветру. Сквозь серую хмарь в разрывах туч мерцала грязно-розовая чешуя.

Старики рассказывали, что в переменчивом розовом сиянии, которое источает Смокова чешуя, чудятся призрачные дворцы, оживают диковинные звери и проявляется облик ушедших из жизни людей. Когда не найдешь сил отвернуться – с ума сбредишь. Так толковали седые хранители преданий, сохранившие до глубокой старости твердый рассудок и, значит, – это очевидно! – никогда Смока вблизи не видевшие. С незапамятных времен медлительный, косный в привычках змей не покидал заповедных глубин моря, и люди льстили себя надеждой, что он окончательно погрузился в придонный ил.

А два дня спустя обрушился берег. С раскатистым грохотом обвалилось саженей триста крутого обрыва за Медвежьим Носом. Это невиданное потрясение тверди обратило все мысли и взоры к морю.

На взбаламученном его просторе беспокойная старуха Колча приметила корабль. Крутобокий красный корабль она заметила прежде всяких «портовых крыс», прежде мальчишек, прежде рыбаков Корабельной слободы и корабелов, прежде городского головы и его стражников – прежде всех. И это было немаловажное обстоятельство, потому что корабль с опрокинутой за борт мачтой и бортом к волне, совсем уже вблизи берега, означал поживу.

Беспокойно оглядываясь на свою халупу за скалами Лисьего Носа, Колча семенила к морю навстречу сбивающему с ног ветру Вымокшая, заляпанная красной глиной юбка путалась в ногах, деревянные башмаки скользили на раскисшей тропе. Останавливаясь перевести дух, Колча силилась рассмотреть в пелене водной пыли корабль – свисающий ниже пояса угол платка то и дело вздымался и с мокрым хлопком захлестывал голову, приходилось откидывать его с лица. Но можно было все же разобрать, что на пляшущей палубе мельтешатся люди, валят за осевший в волну борт увязанные веревками тюки и бочки.

Колча пробиралась по оголенной вершине сопки, подгадывая место, куда несет судно. На каменистом спуске она заскользила и, когда падения нельзя было избежать, плюхнулась задом и покатилась, истошно взвизгивая, – через мгновение поворот тропинки сбросил ее на поросли кизила. Исцарапанная и замурзанная старуха кинула взгляд на добычу. Саженей за сто до берега, на бурунах, корабль ударился днищем и сокрушительный вал накрыл кузов. Схлынула пена – на запрокинутой палубе не видно было людей.

Кое-как спустившись к прибою, Колча приметила ныряющий между гребнями волн ящик. Вернее, сундук. Настоящий большой сундук с запертой крышкой. Переброшенный через жуткие камни, о которые разбивалось море, он колыхался на раскатистой, но пологой зыби. Алчная дрожь прохватила старуху, сундук ударился о песок – она ринулась в воду. Убегающая волна тянула в пучину, но Колча успела поймать боковую ручку сундука. Наглотавшаяся воды старуха держалась намертво, и в этом случае жадность служила сходной заменой благоразумию: Колча держала сундук, но и сундук держал Колчу. Она успела перевести дух, когда полный взбаламученного песка поток приподнял ее и увлек под гребень нарастающей волны, которая огрела по макушке чем-то твердым.

Это был деревянный башмак. Собственный Колчин башмак своевольно носился в чуждой ему стихии. Вечно придавленный к земле, он обнаружил вдруг завидные мореходные качества: перекрутившись в пене, неизменно становился он, так сказать, на ровный киль и взлетал навстречу опасности. Отплевываясь, Колча извернулась поймать беглеца, но выпустила на мгновение сундук, и новый вал, вспучивая юбки, подхватил ее и, как рыхлую груду водорослей, швырнул на отмель.

– Ах ты, безмозглая деревяшка! Липовое же ты отродье! – надсадно откашливаясь, просипела Колча. Она сидела на гальке, сжимая в руке башмак. Забитые песком сивые космы ее топорщились вокруг головы наподобие змеиного клубка.

Между тем волны забросили сундук на мелководье и неспешно его ворочали. Едва Колча сообразила, что не надо тащить тяжелый сундук, если только удастся открыть крышку, – набежали два дюжих парня, подхватили добычу и вынесли ее на сушу. Лихие парни в высоких сапогах и коротких куртках, в одинаковых шапочках со спущенными ушами имели, судя по всему, на Колчин сундук свои собственные виды. Резво подхватившись, старуха задрала юбки и, припрыгивая на одном башмаке, кинулась на того из охальников, кто подставил спину. Он не ожидал нападения и только охнул, когда увесистый башмак чмокнул его в затылок. Второй охальник, с чернявой бородкой, невольно попятился. Колча вспрыгнула на сундук, уселась и, растопырив руки, облапила крышку.

– Вашего тут нет! Что в сундуке – мое!.. Не подходи! – взвизгнула она, еще крепче вцепляясь.

– Послушай, Колча! – сказал Поплева – а это был именно Поплева, тот, что потирал зашибленный затылок. – Вот что, дрянная ты старушенция, – с упреком сказал он, – чего это ради стану я терпеть, когда меня колошматят чем только ни попадя?!

– Что в сундуке – мое! – повторила Колча, уклоняясь от ответа.

– Нет, Колча, – убедительно сказал Поплева. Широкое лицо его с маленькими глазами и маленьким вздернутым носом все еще хранило на себе следы потрясения. – Нет, Колча, – проговорил Поплева, – я чувствую, хорошо это чувствую, – он осторожно потрогал затылок, – не по справедливости будет, когда тебя трахнут по голове, а ты будешь стоять пень пнем… И вот что я тебе скажу, дрянная ты старушенция, вот тебе мое слово: одерживай! Одерживай, старуха, не так круто к ветру! Круто ты забираешь! Ой, круто!

– Что в сундуке – мое! – возразила Колча, уловив в рассуждениях Поплевы намерение отобрать добычу.

– Шут с тобой, будь по-твоему, – вступил в разговор Тучка, младший из братьев, который отличался особенной рассудительностью и потому молчал, пока Поплева с вполне понятной горечью изъяснял свои чувства. – На том и сойдемся: что в сундуке – твое. А сундук наш – раз мы его вытащили.

Десятки людей уже разбрелись по побережью, вылавливая в бурном прибое останки крушения. Колча поняла, что выбирать особенно не приходится. К тому же Тучка стащил ее с сундука.

Когда откинулась крышка и все, сталкиваясь лбами, сунулись смотреть, то увидели младенца. Плотно закутанный в пеленки ребенок чихал, посинелое личико его сморщилось, он захныкал. Ребенок был едва жив. Или, если взглянуть на дело с другой стороны, вполне жив. Даже изумительно жив – если принять во внимание, что вода в сундуке стояла высоко. А сверху хлестал дождь, все так же, со стонущим грохотом, катились на берег волны.