Драконья тень - Хэмбли Барбара (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Он был тут, в расколотых воротах. Сентуивир, голубой с золотом на суставах. В пятидесяти футах впереди, вздыбившийся, вскинув птицеобразную голову. Голубой, как горечавка, голубой, как лазурь и сияние зари, переливающийся голубизной как летнее море, весь усеянный, вышитый и расцвеченный лютиково-желтым, с глазами, подобными двойным расплавленным опалам, золотым как старинное стекло. От этой красоты у него перехватило дыхание, а рука пошла назад, смыкаясь вокруг ближайшего гарпуна, хотя он знал, что было еще слишком далеко, чтобы бросить, и размышлял 60 футов в дюймах – это…
Сентуивир, голубой с золотом на суставах.
Тварь прошла через ворота и раскрыла крылья, и Джон метнул: кистью, спиной, бедрами, каждым мускулом, которым владел. Гарпун ударил по розовой впадине ниже правого крыла, где кожа была нежной, словно бархат, и он жестко осадил Молота Битвы и резко свернул в сторону, уходя, выхватил другое орудие и вскинул его, чтобы швырнуть в пасть.
Алкмар, если ты среди богов, ты мог бы помочь…
Первый гарпун промазал, когда по нему нанесла удар змееподобная шея, гигантская узкая голова, обрамленная защищавшей ее гривой, черно-белой, бледно-желтой и зеленовато-голубой. Молот Битвы пронзительно заржал, упал и завертелся, сбитый с ног резким размашистым ударом драконьего хвоста, а Джон, оттолкнувшись, почти инстинктивно высвободился от стремени и перекувырнулся. Желто-зеленая кислота глухо ударила в вереск под его ногами, и жесткая щетка обратилась в пламя.
Молот Битвы. Он слышал, как лошадь снова визжит от боли, но не отважился повернуться, чтобы посмотреть, только сгреб с земли четыре гарпуна
– сколько смог достать – и побежал.
Сохрани это до ворот. Сохрани это до ворот. Если он остался на земле, у тебя есть шанс.
Звездная птица снова нанесла удар по нему, головой и хвостом, плюнув кислотой, что воспламенялась в воздухе. Джон ринулся под прикрытие разрушенной стены, потом перекатился, быстро приблизившись к ограде, ошеломленный струящейся стеной сине-золотых шипов. Вереск вокруг него горел ярким пламенем, дым жег глаза. Дракон кусался, хлестал, отбрасывал его, беспрепятственно уползая из ограничивавших его стен. Джон ударил его гарпуном, пытаясь остановить; когти, похожие на клинки с золотыми лезвиями, перехватили его ногу, лишив равновесия. Он снова ударил гарпуном, когда эта голова с зубами, похожими на мокрые зубила, и слюной, выжигающей кровь, нагнулась к нему.
Слепящие удары, жар, борьба за свободу. Один раз он упал и скатился в старый оборонительный ров за секунду до того, как в землю ударил шипастый набалдашник на конце драконьего хвоста. Он осознавал, что ранен и сильно истекает кровью, но не знал, когда или как это случилось. Только боль и тот факт, что он не мог вздохнуть. Он всадил второй гарпун, и третий, а затем раздался ужасающий кожистый треск крыльев, и он увидел солнечный свет сквозь золотые перепонки и светящиеся темно-красные вены, когда дракон поднялся, взлетел невесомый, словно лист, гонимый ветром. В отчаянии Джон бросился под прикрытие упавшей стены и где-то даже с удивлением понял, что не может стоять.
Будь оно все проклято.
Он бросился под камень за секунду до того, как на его голову пролился ливень кислотного огня: дым, удушье, яд. Все плыло перед глазами и он пробрался подальше в расщелину, подсчитывая, где может отсюда выйти, как ускользнуть, чтобы подождать, пока подействует отрава. Мог ли порошок, что он обычно использовал для загущения, помешать сделать эту работу? Боль в икрах и бедрах и тошнотоворная слабость сказали ему, куда он ранен. Он нащупал в кармане один из шелковых шарфов Дженни, обмотал ногу жгутом, и тут с небес на камень снова устремились огонь, кислота, яд. Дым. Жар.
Он вырвет этот камень сверху…
У него был за поясом топор, он его вытащил и вонзил в когти, что продирались сквозь камень и корни над его головой. Громадная пятипалая рука восемнадцати дюймов в поперечнике, по которой он и ударил со всей силы, так что кровь, вырвавшаяся наружу, опалила лицо. Над ним, над защитными камнями, слышался визг Сентуивира, а под ударами этого чудовищного хвоста на голову рушились камни.
Будь ты проклят, от этого яда тебе бы к этому времени следовало, по меньшей мере, неважно себя чувствовать.
Стена над ним подалась. Кровоточащее тело пожирали тьма и боль.
Безмолвие.
Его власть над сознанием ускользала, как будто он цеплялся за скалы над пропастью. Он знал, что именно лежит в этой пропасти, и не хотел заглядывать туда.
Лицо Яна, искривленное дымом и ядовитыми испарениями, блестевшее от слез. Он не мог представить себя проливавшим слезы из-за собственного отца ни в двенадцать, ни в шестнадцать, когда этот драчливый, раздражительный, краснолицый человек умер, ни в любое другое время. Видения изменились, и какое-то время дым, обжигавший глаза, был дымом от пергамента, который скручивался и чернел в очаге Алин Холда. А боль была болью от треснувших ребер, что не позволяла ему вдохнуть, когда он наблюдал за огромной, черной на фоне света камина медведеобразной фигурой. В камине горели его книги: древняя рукопись Полибуса, которую он умолил торговца продать ему, два тома пьес Даригамба, чтобы купить которые он ездил неделю назад к Элдсбаучу…
Пьяный голос отца: – Людям Алин Холда не нужен идиотский учителишка. Им не нужен какой-то хлыщ, который может рассказать, как пар крутит колеса, или какие камни нашлись на дне этого вонючего моря. Чем это, к черту, поможет, когда с севера спустятся Ледяные Наездники, или в самый разгар мертвой зимы совершат набег черные волки? Это Уинтерленд, глупец! Им нужен кто-то, кто защитит их тело и кости! Кто умрет, защищая их!
Позади него, в стене неясного огня – в игре света и теней от очага и близорукости все было неясным – горели книги Джона.
В огне он видел еще и другие вещи.
Смутный образ высокой хрупкой женщины, черноволосой, холодноглазой, стоявшей на зубчатой стене Холда рядом с седым волком. Ветер трепал мех ее воротника, а она вглядывалась поверх вересковых пустошей и рек этого каменистого неблагодарного запустения, что было границей государства Короля. Его мать – хотя он не помнил ни ее голоса, ни прикосновений, ничего, только годами мечтал ее найти и никогда не встречал снова. Одна из деревенских девчонок была ее ученицей, худенькая, маленькая, с тонким загорелым лицом, наполовину скрытым бездонным мраком волос, и причудливой угловатой улыбкой.
Он как будто слышал ее голос, произносивший его имя.
– Яд не удержит его внизу надолго, – казалось, говорила она. – Мы должны с ним покончить.
Она говорила не о голубом с золотом драконе. Это был первый дракон, золотистый дракон, прекрасное создание из солнечного света и ярких как драгоценности пурпурных, красных и черных узоров.
И она была права. В том, первом, сражении в глубоком овраге на другой стороне Большого Тоби он тоже был ранен. Теми словами она привела его в себя. Никто не знал, убьют эти яды дракона или он только на время впадет в оцепенение. Он не знал этого до сих пор. Теперь, как и тогда, он вынужден был решать этот вопрос топором.
С огромным трудом он заставил себя прийти в сознание. Известка, что скрепляла стену над ним, испортилась от времени. Пятная гранит, сочилась едкая муть; вспыхивая, тлели кустарники и сорняки. Его тело болело, словновсе кости сломаны, он чувствовал слабость и головокружение, но знал, что лучше покончить с этим делом, если он не хочет пройти через все это снова.
Тело и кости, сказал его отец. Тело и кости.
Вонючий старый ублюдок.
Он поднял руку и нашарил очки. Каменная плита, оглушившая его, сбила очки с лица, но стекла не разбились. Заклинания, которые Дженни наложила на них, пока работали. Он втянул воздух и равнодушная боль рассекла его от пальцев ног до макушки через желудок и пах.
Снаружи ни звука. Потом волочащийся скрежет, частое царапанье металла по камню.
Дракон все еще двигался. Но он был на земле.
Нет времени. Нет времени.
