Стерпор - Егоров Андрей Игоревич (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Единственная женщина, от которой мой отец не захотел, а может, просто не успел, избавиться, была моя мать. Она умерла от наложенного на нее проклятия незадолго до того, как рядом с королем появилась мать моего младшего брата Фаира по имени Тереса. Люди говорят, она была ведьмой. Впрочем, чего только не припишет молва ослепительно красивой черноволосой женщине с белой, словно снег, кожей и горящими, как угли, яркими, черными глазами. Она пришла откуда-то с юга и сразу же привлекла внимание короля своей необычной, нездешней красотой. Стражей присылать не пришлось, Тереса соблазнила Бенедикта сама. Мне кажется, если бы понадобилось, она сама прислала бы к нему вооруженных посланцев, чтобы только заполучить короля Белирии в свои объятия. Между ними вспыхнуло пламя, но, как всегда, быстро угасло – Бенедикт не умел увлекаться на всю жизнь, попросту говоря, любить…
Когда король встретил мать Лювера, Тереса, уже подарившая Бенедикту сына Фаира, не выдержала его измены и, как гласит легенда, бросилась с южной башни фамильного замка в бурные воды реки Кветри, протекавшей через все Центральное королевство… Впрочем, тела ее так и не нашли. В народе поговаривали, что ведьма, дескать, жива-живехонька и приготовила королю Белирии страшную кару. Бенедикт не верил слухам, как, впрочем, и дурным предзнаменованиям, он вообще не был суеверен, даже не горевал по Тересе, потому что весь был поглощен своим новым увлечением. Мать Лювера была очень юна и настолько хороша собой, что казалось, будто солнце всходило, когда она появлялась в обеденной зале. Подозреваю, что отношения с ней у отца не сложились в силу неожиданно развившейся у него мужской немощи. Может, это и было страшной карой, уготованной ему Тересой? Как бы то ни было, вскоре после рождения Лювера, когда уделом отца и матери Лювера стали бесконечные ссоры и скандалы, король отослал красотку в одну из провинций, где она очень скоро вышла замуж за ее наместника, чем немало удивила Бенедикта. Он почти не препятствовал счастью молодых, только отослал вскоре герцога на войну с крошечным государством Гермион, где тот странным образом погиб. После этого к Бенедикту зачастили многочисленные лекари и заклинатели, но, видимо, ни один из них так и не смог вылечить постыдную хворь, потому что красоток король больше не выслеживал, увлекся охотой и проведением воинских состязаний, часто сам упражнялся с Габриэлем Савиньи в искусстве фехтования на мечах…
К своим сыновьям от многочисленных красоток Бенедикт относился более терпимо, чем к остальным людям… Все мы росли при дворе, где получили великолепное воспитание и образование. Детство наше было наполнено духом свободы. Отец считал, что большую часть времени мы должны быть предоставлены сами себе. Сполна оценив его систему воспитания, мы постоянно шлялись по дворам и улицам Мэндома, запанибрата общались со своими менее благородными сверстниками, вместе с ними воровали вишни и яблоки у торговцев на базарной площади, ввязывались в кулачные потасовки с простолюдинами и хохотали над потешными представлениями странствующих артистов.
Многочисленные наши учителя и воспитатели были наделены таким малым кругом полномочий, что порой мне становилось их жалко: они опасались лишнее слово сказать потомственным принцам дома Вейньет. Чего доброго, разгневаешь короля Бенедикта, жестокого деспота, и тебе снимут голову с плеч. Сейчас мне кажется, что отцовская воспитательная метода была в корне неверной, потому что все дети Бенедикта, за исключением, разумеется, вашего покорного слуги, стали носителями серьезных педагогических ошибок: все они проявляли леность, скудоумие, неспособность к фехтованию и наукам, которым, кстати сказать, придавалось весьма и весьма немалое значение при дворе.
Так мы росли и мужали в древнем фамильном замке королей дома Вейньет, лишенные родительской ласки. Отец был с нами суров, а порой даже жесток, и так продолжалось бы еще очень и очень долго, но однажды случай на охоте изменил все в одночасье…
В этот день Бенедикт отправился на дальние рубежи: туда должна была вскоре прийти дичь. Загонщики дули в медные трубы, лошади храпели, собаки брали след – все было как всегда, как повторялось каждый девятый день на протяжении вот уже нескольких десятков лет. И вдруг небо неожиданно стало меркнуть, его затянуло свинцовыми тучами, поднялся сильный ветер, закруживший в дьявольском хороводе осеннюю листву. Бенедикт в недоумении поднял голову, разглядывая черноту над головой, а потом небосвод с яростным треском прорезала молния и попала в королевского коня. Бенедикт Вейньет почти бездыханный упал и сильно ударился о землю. Многие подданные, бывшие в тот день с королем, утверждали, что в небе, там, где сходились свинцовые тучи, чтобы поразить монарха стремительной молнией, можно было различить разъяренное лицо Тересы, но им, конечно, никто не поверил. Откуда в небе взяться лицу бывшей возлюбленной короля, если она много лет назад утонула в Кветри? А может, это было второй частью проклятия?
Отца принесли домой на деревянных носилках и положили в постель. Там он, мгновенно постаревший и почти неживой, лежал, а запах обгорелого тела разносился по всему замку.
– Фу, – сказал Лювер, зажимая нос рукой, – это что, папа так воняет?
– Заткнись, – побагровев от гнева, Дартруг отвесил ему сильный подзатыльник, – а то ты сам сейчас у меня завоняешь.
Лювер захныкал и убежал, а Дартруг отправился наверх, чтобы выслушать последнюю отцовскую волю. Из комнаты отца он вышел в растерянности и уставился на меня, выражая всем своим видом искреннее сочувствие.
– Не понимаю, что такого ты натворил, – сказал Дартруг, – ты вроде, как всегда, был сообразительным, ничего плохого не делал, иди, он хочет тебя видеть.
Я быстро поднялся по лестнице. Запах гари все больше усиливался, он стал совершенно невыносим, когда я вошел в королевские покои и приблизился к постели, которая стала смертным ложем сурового деспота – Бенедикта Вейньета. Отец смотрел на меня с неведомым мне раньше чувством. Глаза его светились теплотой и скорбью угасания. Он устало проговорил:
– Садись, Дарт.
Я поспешно уселся на стоявший возле его постели стул.
– Дарт, – сказал отец, – ты, без сомнения, мой самый любимый сын… Во всех дисциплинах ты преуспел более своих братьев, ты умнее, сильнее, лучше их, а потому я уверен, – тут он грустно, со скрытой скорбью, вздохнул, – что ты о себе сможешь позаботиться. Они же нет. Им я оставляю в наследство герцогства, которые после моей смерти станут королевствами… Северное королевство Дагадор – для старшего, упрямого Дартруга, продуваемый ветрами Вейгард – инициативному Виллу, трусливый Преол получит плодородный Гадсмит, глупый Алкес – грязный Стерпор, красочный Невилл достанется Люверу, а Центральное королевство, наш дом и наш оплот, я планирую отдать Фаиру; бедняжка, он самый неустроенный в жизни, да он – просто сумасшедший. Без владения обширными землями и большим количеством людей он непременно пропадет. Ты же, Дарт, получаешь от меня самое ценное – мудрый совет: не теряй времени даром – и возьмешь от жизни больше, чем они унаследуют.
Тут Бенедикт надолго закрыл глаза, мне показалось, что он умер. Я поднялся и отправился восвояси…
– Ты куда, Дарт? – услышал я вдруг его скрипучий голос.
– А-а-а. Никуда, я так, размять ноги. – Я вернулся и снова занял место на стуле возле смертного одра…
– Не знаю, понимаешь ли ты, Дарт, что я хочу тебе дать? – проговорил он, чуть помолчав. – Я хочу дать тебе настоящее счастье, счастье добиться всего самому. Ведь то, что зарабатываешь потом и кровью, обычно приносит куда больше радости.
«Да ну?!» – подумал я, но отец так кротко на меня смотрел, одержимый своей безумной «мудростью», что я стал сам себе неприятен со своей неуемной алчностью; приподняв холодную ладонь отца, я поцеловал ее и проговорил:
– Конечно, папа, огромное тебе спасибо, я так ценю этот бесценный дар, я буду стараться, чтобы оправдать твое доверие.
Отец просиял.
– Я в тебе не ошибся, – прохрипел он, глаза его закатились, и он умер.
