Пылающий Север - Коваль Ярослав (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
— Благодарю. — Правитель позволил мне накинуть на себя плащ. — Прекрасно. Прекрасно. Прекрасная охота. Мне это по вкусу. Отменный поединок.
— Позволит ли государь застегнуть на нём перевязь? — кротко осведомилась Аштия.
— Изволь. А сударыне понравилось?
— Я не очень люблю охоту. Но эту можно считать не столько охотой, сколько боевым поединком.
— Мда… Пожалуй. Я знаю, что в этих краях должны водиться кабаны. Серге?
— Да, государь, кабаны здесь есть.
— И прекрасно. Когда мы добирались сюда, я краем глаза отметил кабанью тропу. Значит, можно будет с приятностью продолжить охоту. Так понимаю, всё снаряжение с собой.
— Да, государь, — заверил Фалак, внимательно наблюдая за тем, как леди Солор делает его работу. — Всё необходимое под рукой.
— Прекрасно. Отправляйте загонщиков, пусть они доставят тушу к особняку и могут быть свободны. Кабана я возьму сам. Ну разумеется, от вашего сопровождения отнюдь не отказываюсь.
— Мы можем вернуться в особняк, государь, и завтра с утра…
— Нет. Ни к чему, — отрезал он. — Здесь есть всё, что может понадобиться. Даже если охота затянется. Сударыня может вернуться и дожидаться нас под крышей, — любезно предложил он Аштии.
— К чему это? — удивилась женщина. — Я с удовольствием переночую в лесу, если возникнет такая необходимость.
— Я рад. — Император улыбнулся и вытер руки о форменную куртку Фалака.
До наступления вечера мы успели разведать тропу, действительно оказавшуюся кабаньей, но его величеству в этот день повезло взять в копьё только одного поросёнка — другие вместе со свиньёй успели удрать. Но настроение главы государства осталось радужным. С довольным видом вытирая навершие, государь заявил, что поохотиться на взрослых кабанов можно будет утром, а вечером у костра мы все угостимся его добычей.
Импровизированный лагерь был устроен на холме, поблизости от кабаньей тропы. Гвардейцы, поставленные в дозор, затерялись между деревьев, в густой зелени, но я мог быть уверен, что они не пропустят ни зверя, ни человека. Для большого, по-настоящему большого костра тут не нашлось бы подходящего места, поэтому приближённые и бойцы развели несколько костерков. К моему удивлению, хотя с собой было взято множество всякого снаряжения и припасов, ни палатки, ни тем более шатра не оказалось. Государь и в самом деле всерьёз собирался ночевать прямо так, посреди леса и без каких-либо удобств.
Любопытно, где он мог к этому привыкнуть?
Я присел возле костра. Все были заняты, поэтому выпотрошенную тушку поросёнка (не молочный, уже подросший, нагулявший бока и вес) поручили мне. Не очень я любил это дело, но умел, так что безропотно занялся готовкой. Нарезанное мясо запекли на углях и сварили с кашей. А потом Фалак развернул на складном столике, на хрустящей полотняной скатёрке, несколько походных соусников. Ну конечно, куда уж без них. Я знал, что в тюках при желании отыщется всё что угодно. И если государь потребует паштет с креветками или рябчиков, фаршированных раковыми шейками, ему представят яства в несколько минут. Один из людей, которых я взял с собой, был, кстати говоря, очень хорошим поваром.
Но государь не пожелал. Он с удовольствием утолил голод кашей, потом охотно ел мясо, запёкшееся на углях, протягивал ломти на лезвии ножа то Аштии, то мне, то Хусмину Малешу, то Фалаку. Последний словно бы не решался войти в наш круг, держался всё время поодаль, с деланно равнодушным лицом. Но надо было видеть, как он вздрагивал и настораживался на каждый шум.
А шумов было много. Ходили и переговаривались бойцы, лес жил своей таинственной ночной жизнью, похрустывал валежник в пламени, оранжевом, как восходное солнце, — в общем, хватало. Темнота подступала из глубин чащи… А тут ведь настоящая чаща, людей очень мало, изредка встречаются охотничьи заимки, да ещё бродят самые храбрые из баб — собирают грибы, ягоды… Впрочем, нет, так далеко они не забираются. Зачем им? Намного ближе к деревням есть и ягодные, и грибные места, и валежник есть где пособирать.
Это лето выдалось не жаркое, и можно было ожидать, что ночью прихватит холодком, но пока воздух не спешил насыщаться пугающей прохладой, ледком, скрывающимся иной раз в глубинах летних ночей. Гвардейцы разворачивали на на ломанных пышных сосновых лапах толстые меховые полости и толстые одеяла, вытканные как раз из местной шерсти. Отличные одеяла, одним из таких я и сам пользовался. Император не будет разочарован, если, конечно, он в действительности столь скромен в своих запросах, как сейчас пытается показать.
Он был молчалив, бесстрастен, и о чём может думать — даже гадать бесполезно. Смотреть на правителя в упор было недопустимо и невежливо, в этом вопросе тут обстоит примерно как у меня на прежней родине. Взгляд в упор — почти всегда вызов. И здесь, скользя время от времени по лицу суверена, я успевал отметить только, что черты его холодны, монументальны и безэмоциональны. И глаза, кажется, ничего не выражают, но в них тем не менее живёт пламя, настоящее ощущаемое пламя. Прежде встречавшиеся мне равнодушные, бесстрастные глаза обычно бывали рыбьими, пустыми, как окна в ничто. Здесь другое.
В этой полутьме, располосованной яркими пятнами живого огня, не столько освещающего, сколько наводящего тут свои порядки, знакомые прежде лица казались чужими. Можно было подумать, что ночь и пламя ради шалости содрали с людей маски и нарисовали вместо лиц истинные образы их душ — такие, какими представляли их себе или как их понимали.
Вот его величество. О нём никто ничего толком не знает, кроме того что имеются у него фаворитки, жена и сын. Кажется, уже целую эпоху назад он появился в этом мире, перевернул его с ног на голову, покорил своей воле и с тех пор правит твёрдой рукой. Последнее выступление против него даже хоть сколько-нибудь долгой и изнурительной войной не увенчалось. Император расправился с бунтовщиками так быстро, как никто не рассчитывал, и с тех пор больше некому поднять против него голос. Может быть, окружающая его таинственность — составляющая часть его власти, основа для всеобщего поклонения. Легко вообразить себе, что человек, о котором ровным счётом ничего не известно, живёт какой-то иной, не человеческой, а, пожалуй, вполне божественной жизнью. Он — загадка Империи.
А здесь, расчерченное полосами света и тёмными впадинами, лицо его представлялось живым обличьем греха, пресытившегося пороками и склонившегося к добродетели ради стремления к разнообразию, ради пустой фантазии. И вдруг задержавшегося в этом состоянии. Может, свыкшегося, может, увлёкшегося, может, попавшего в колею или даже проложившего её. И в этом повороте чувствовалось истинное величие… А если оно есть, то важно ли, что стало для него основой — власть ли над миром или над собой?
Или вот Аштия. Женщина едва ли менее загадочная, чем её сюзерен. Пламя стёрло с её лица отпечатки возраста — все эти мелкие морщинки, складки, изъяны, отполировало до совершенства линию подбородка и шеи. И вот явилась она, юная, как когда-то (такой я не видел её, уже не застал), но с мудрым светом в очах, накопленным за десятилетия. Тоже своего рода символ Империи и своего времени.
Под рукой этой женщины окрепла и расцвела императорская власть, именно такая, какой она стала. При участии этой женщины мир изменился, и значительно. Теперь никому уже не придёт в голову подвергать сомнению законность власти нынешнего государя, и полудемоны были допущены в круг знати, и права дам из числа Солор стали неоспоримыми, а это, простите, прецедент. Она из тех людей, кто изменил историю, и стоило лишь задуматься об этом, как в моей душе зашевелилось благоговение.
Интересно, каким бы я увидел самого себя, если б только мог посмотреть со стороны и беспристрастно? Впрочем, может, и к лучшему, что не вижу. Мало ли что мне пришлось бы разглядеть в себе.
Ночевать Аштия отправилась одной из первых. Я последовал за нею, чтоб помочь устроиться. Других женщин в отряде не было, и ей предстояло ночевать в одиночестве, на отшибе, чтоб соблюсти минимальное приличие. Но моя помощь вполне укладывалась в рамки приличий. Я ведь был её братом, хоть и названым.
