Отныне я - твой меч (СИ) - Ваевский Анджей (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Анаторис славился соляными копями, чем и представлял основной интерес для империи, являясь в тоже время полунезависимым государством в государстве — своеобразным анклавом. Потому и беспокоился император о возникшем мятеже: потерять влияние в Анаторисе — лишиться "белого золота", одного из самых важных стратегических продуктов, монопольно поставляемого империей на мировой рынок. Нерик, единственная провинция Рагарда, являвшаяся непосредственным конкурентом Анаториса по промыслу, заметно проигрывала в качестве, поскольку не владела копями, а производила соль морскую, очищая до приемлемого уровня. Она была заметно хуже, чем каменная соль, употребляемая в пищу, и соответственно — дешевле.
Стратегическую ценность западной провинции понимал не только император, но и Садар, успевший к тому времени изучить экономическое положение обеих империй, противостоящих друг другу. Деля сферу влияния на мировой арене, жадно втягивая в диктаторский ареал более мелкие государства, незаметно, но неотвратимо превращая тех в своих вассалов хотя бы номинально. Просидев несколько месяцев над книгами, вчитываясь в строки о том, как, расколов мир пополам, выросли из мелких стран два таких гиганта, принц неожиданно для себя понял, откуда возникла странная молниеносная вражда, в кратчайшие сроки вылившаяся в войну между Сидеримом и Гидером. И из-за этого понимания сидеримский наследник косился на обе империи, поскольку явственно почувствовал их руку в произошедшем. Узнать, чьими же сторонниками выступили гидериане, ему не удалось, поэтому неприятно-осадочное желание мести затаил и на Рагард и на Мадерек. Если бы новобранцы, выделенные под начало Садара, догадывались о том, какие мысли относительно империи роятся в голове назначенного их командиром, то поостереглись бы настолько проникаться восхищением к незаурядным талантам принца-мечника.
До Лигидеи, столицы Анаториса, оставались еще сутки пути. Отряд мадеран остановился биваком на ночлег рядом с трактом, расположившись прямо на обочине: все равно вокруг лишь бесконечная степь, растянувшаяся по плоскогорью. За водой и дровами отправились самые непоседливые мальчишки, которым на месте не моглось, и любопытство перехлестывало через край: не так уж часто удается покинуть родную пустыню и увидеть настолько разнящиеся от привычного пейзажа места. Если проблемы с водой и имели место в степях, то обеспечить небольшой отряд вполне могла любая балка, которые в бесчисленном количестве разрезали плоскогорье зарослями акаций и абрикосов.
Ранние сумерки окутали скалистую равнину, когда мальчишки вернулись с котелками полными воды и охапками хвороста. Садар одобрительно кивнул, и вскоре несколько костров заполыхали развеселым пламенем, жадно проглатывая сушняк. Легкий ужин, караульные по местам, и несколько сорванцов робко подбираются к палатке принца. Все еще боязливо поглядывают на альбиноса, но восхищение сильнее предрассудков, а он для них в первую очередь — непревзойденный мастер меча, и лишь потом — проклятый. Вспоминают, что проклятье несут лишь младенцы, тем себя и успокаивают. Не задумываются, что таким детям просто не судилось выжить, потому и идет молва лишь о новорожденных. К тому же, столько времени видят того, кто рядом с этим проклятым, кто прикасается к нему и остается при этом живым. Значит — только младенцы. Принц добродушно улыбается, жестом руки приглашая присесть ближе к огню. Разящий ушел проверять посты, поэтому мальчишки смелеют.
— Принц, вот вопрос меня мучает, — парнишка уселся напротив, и отблески костра спрятали его смущение.
— Так спрашивай, раз мучает, — улыбнулся в ответ Садар. Еще со времени тренировок он привык к этим мальчишкам. Все же они были слишком молоды, чтобы воспринимать их иначе. Дети, многим нет и пятнадцати. И понимание этого лишь добавляет злости на Кирита, посмевшего отправить их на резню. А бойня будет, принц нутром это чуял. Иначе не послали бы Разящего. Цель жреца прозрачна: наглядная демонстрация силы. И он готов пожертвовать этими сорванцами, которые и меч-то лишь на плацу в руки брали.
— Правда ли то, что если прикоснуться к… Азиту, то умрешь? — новое имя Разящего постепенно становилось его настоящим именем.
— Правда. Не думаю, что он простит кому-либо такую дерзость — убьет любого, кто посмеет, — принц снова улыбнулся. Этот… Зелик, кажется, так звали мальчишку, ему нравился больше всех. Самый неугомонный.
— Но вы же прикасаетесь к нему! — Зелик не собирался останавливаться, видя расположение Садара. Прочие притихли, отдав инициативу разговора своему негласному вожаку. Если и не вожаку, то главному заводиле точно. Некрупный, но ловкий в обращении с мечом и острый на язык нагловатый мальчишка выделялся на фоне более спокойных и сдержанных соратников, и неизменно привлекал внимание, как их, так и тех, кто наблюдал со стороны за подрастающими воинами.
— Мне можно, я его господин, а вот всем остальным пытаться не советую, — принц давно выделил Зелика из общей массы, и ему откровенно нравилось беседовать с ним.
— Но… принц, если вы господин, то, что поделать со слухами о том, что вы… делите с ним ложе и вовсе не в роли мужчины? Разве это достойно господина? — мальчишка попытался быть тактичным, но получилось из рук он плохо, что он и сам понимал, поэтому вжал голову в плечи, готовясь получить отпор.
— Сказав такую глупость, ты оскорбил в первую очередь свою мать, и всех женщин заодно. Можешь ли ты сказать, что бремя женщины, отдающей себя мужу — недостойно? Если да, то ты — плод этой недостойности, — голос Садара не изменился, он даже продолжал доброжелательно улыбаться.
— Но… но… но вы же не сможете из-за этого родить ребенка, — нашелся Зелик, но голову в плечи вжал сильнее.
— Даже более, я смогу возродить страну. Свою страну. Так должен ли я считать, что это недостойно? — улыбка принца стала хитрее.
— Я не думал, что это можно расценивать так, — мальчик притих и задумался.
— Достоинство, Зелик, каждый определяет сам. И если уж говорить о моем понимании, то достоинством является — держать данное слово. И видеть путь для своего народа, сколь мало бы его не осталось. Также — получать силу для того, чтобы пройти этот путь, пройти с высоко поднятой головой, сохранив честь, даже если кто-то счел иначе, не склонить головы из-за пересудов. Словами не запачкать того, кто чист душой. Запомни это, мальчик.
Анаторис, год 2566
Лигидея таяла в лучах заката, когда отряд Садара приблизился к главным воротам столицы. Древки копий стражников скрестились, преграждая путь мадеранам, несмотря на то, что небесно-золотые знамена развевались над ними. Западный Мадерек выказывал непокорность, начиная со стен города. Принц только покачал головой, требуя от постовых позвать главу солепромышленников, являющегося по совместительству и правителем Анаториса.
— Кто ты такой, чтобы требовать? — саркастично поинтересовался начальник стражи, в ответ на что Садар сдернул серый дорожный плащ, демонстрируя белоснежное облачение, разбавленное голубым палантином с золотыми кистями.
— Я, Садар Сидеримский, полномочный посол его величества Нагириеза, императора Мадерека, прибыл для переговоров. И лучше тебе не медлить, — о голос принца можно было порезаться сильней, чем о лезвие бритвы. Мальчишки из отряда недоверчиво переглянулись, словно впервые видели того, кто поставлен над ними. Им более привычен мягкий и дружелюбный тон принца, может и высокомерный иногда и насмешливый, временами — наставительный, но не настолько нетерпимый, и уж точно не угрожающий.
— Да вижу, что птичка имперская. Нагириез прислал армию на переговоры? — из-за спин стражников показался сам глава. Видать его известили о прибытии отряда, едва завидели голубые знамена.
— Да ты никак зрением слаб. Ты где армию увидел? Или в почетном эскорте из мальчишек тебе уже головорезы мерещатся? — если бы Садар мог облить презрением анаторийца больше, то сделал бы это. Шутить принц оказался не настроен.
