Белый Дозор - фон Готт Алекс (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
– М-да, – вымолвил наконец Лёша после некоторого молчания. – Красивая песня.
– Красивая, – согласился шофер, – был бы бабой, зарыдал бы, ей-богу. Кроме шуток.
– Иногда достаточно просто ее потерять, – меланхолично заметил Лёша.
– Кого потерять? – не понял шофер. Или сделал вид, что не понял. Шофер был хитрым и мудрым. Видывал виды, что и говорить. Да он и Марину знал: не раз ее отвозил-привозил, катал их на заднем сиденье по Москве, в Питер как-то ездили. С ветерком...
– Простите, Алексей, что я скорее всего... Нет, извините, – лицо шофера отразило досаду от некстати вырвавшихся слов.
– Что? Вы хотели о чем-то спросить? Давайте же! Я настаиваю! – слегка возвысил голос Лёша, который терпеть не мог недоговоренностей.
– Я хотел спросить, как вы с ней познакомились, вот. Простите, что позволяю себе...
Лёша улыбнулся воспоминаниям, рассказал. Была какая-то вечеринка, кажется, юбилей какого-то журнала или что-то в этом роде. И он, и она оказались там по приглашению друзей и подруг, не имея к «виновнику торжества» ни малейшего отношения. Так, эти две чужеродных в незнакомой среде личности по всем законам должны были столкнуться и, разумеется, «столкнулись». Пробираясь среди фуршетствовавших вволю гостей с бокалом шипучего и виноградиной на шпажке, Марина с удивлением заметила весьма симпатичного, (черт побери – очень даже симпатичного!) парня, расположившегося за белым роялем. Рояль этот стоял в клубе, где проходила вечеринка, и служил там скорее деталью интерьера. Лёша использовал рояль по прямому назначению.
Посреди монотонного шума толпы, поверх которого вяло струилась какая-то очень потасканная музычка, вдруг, сперва несмело, а затем, словно цунами, набирая силу в океанских просторах, возникла Музыка. Шопен! Брамс! Гершвин! Да наизусть, да в концертном исполнении, когда голова медленно отклоняется назад, глаза закрыты в упоеньи, и пальцы летают над белыми и черными клавишами, и вот в Музыке наступает кульминация, и лоб в легких бисеринах влаги, и напряженное в своей истовой одухотворенности лицо исполнителя, о котором она сперва подумала: «Смазливый экземплярчик, просто так присел за инструмент, подурачиться». А он не просто так. И дурачиться – не его стиль. Он просто взял и всю эту скучнейшую вечеринку превратил в действо, в спектакль, в концерт!
Он увидел Марину, улыбнулся и вдруг перешел от классики к репертуару Селин Дион, словно знал, что эта великолепная, смотрящая на него во все свои огромные глаза девушка, когда-то больше всего на свете мечтала петь на сцене под аккомпанемент... белого рояля. И она стала петь, и набежала толпа, и кто-то почти скончался от зависти, а кто-то с восторгом раскачивался в такт музыке, и все девушки на той вечеринке хотели тогда от этого пианиста только одного... Но он выбрал Марину, а Марина выбрала его, и вместе они ушли в ночь под восторженный гул признательной публики...
Лёша почувствовал, как в груди полыхнуло огнем. Нет, это не сердце. С сердцем всё в порядке. Это душа болит. То просто притихнет, то вот так напоминает о себе. Ей грустно томиться в одиночестве, пропадать без любви. Душа должна любить. Если она не любит, то быстро начинает хандрить, заболевает, и всё тогда у человека может пойти враскосец. Единственный способ обмануть чувствительную душу – это заставить ее страдать об утрате. Единственное лекарство – найти новую любовь. Но с этим сложнее. В Москве множество одиноких душ, а счастливых по-настоящему людей, любящих не ослепленно и кратко, с последующим разочарованием и опустошенностью, а крепко и долго, встретишь нечасто. Это еще способность надо иметь так любить. Таких людей видно издалека. Что-то такое нездешнее они излучают. Ведь людям, увы, кажется, что любовь – давно уже не самое главное достояние этого мира. Люди не ищут любви, они разучились любить. И любовь ушла куда-то, спряталась в другом измерении, затаилась и выходит на огонек лишь к тем из числа людей, кто избран ею самой, делая их подлинно счастливыми...
– Алексей, вы ее искать не пробовали? – заботливо спросил шофер, прервав поток Лёшиных мыслей.
– Пробовал. А что толку? – отмахнулся Спиваков. – Она не хочет находиться. Квартиру продала, телефон поменяла...
– А вы через милицию попробуйте! У вас что, возможностей нет, что ли? – удивился шофер. – Да вам только пальцем пошевелить!
Лёша покачал головой. При чем тут милиция, если человек не хочет, чтобы его искали?
– Виктор, она мне эсэмэску отправила, где всё очень понятно написано. Отправлено с ее номера, ошибки быть не может, никто ее ни к чему такому принудить не смог бы. Она сама так решила и ушла. Значит, не любила она меня, так получается.
– Кто ее знает… – уклончиво ответил шофер. Помолчал немного, собираясь с мыслями, и выдал: – Вот был такой в советское еще время телесериал. Хороший. «Вечный зов» назывался. Так там мужику на войне обе ноги оторвало, вот он и не хотел возвращаться домой, не хотел, чтобы жена его таким увидела.
Лёша встрепенулся.
– Да вы что?! Что вы такое говорите?! При чем здесь безногий мужик и... Марина? Как можно сравнивать...? Вы что, Виктор, что-то знаете о ней? Знаете, где она?
Шофер часто-часто, словно фарфоровый китайский болванчик, замотал головой. Нет, ничего он не знает. Просто предположил. Мало ли? Ведь всякое бывает в жизни.
– Вы больше не пугайте меня так, – попросил Спиваков. – А то знаете... Нет, здесь всё ясно. Встретила кого-то, полюбила, не смогла мне признаться, глядя в глаза, ведь уже почти была моей женой – и тихо ушла, – с упрямой ожесточенностью заявил Алексей.
– Лёша, вы сами-то в это верите?
Алексей потянулся вперед, открыл перчаточное отделение, увидел, что там ничего нет, кроме каких-то бумажек, захлопнул дверцу и только потом сказал:
– Мозг верит, а душа нет. Знаете, мне иногда кажется, вернее, я даже уверен, что уход Марины – это такая... своего рода компенсация за мои успехи в работе и карьере. Она не просто ушла. Она похитила у меня способность искренне радоваться и любить. Я это чувствую. Извините за подобные откровения, Виктор. Просто ночь и песня эта... Разбередило.
– Я понимаю. Знаете, Лёша, я вот уже в годах, а всё за баранкой. Получается, что карьеры никакой не сделал, армейская не в счет, – Виктор рассмеялся. – Ну, может, только шоферскую карьеру. В том смысле, что не мусор по дворам собираю, а вас в такой вот замечательной, государством данной, – он погладил руль «Ауди», – машине вожу. А так, оно, конечно, карьеры никакой. Вот вроде бы и можно обо мне подумать: «Да что он видел? Войну, казарму и баранку». Но нет, всё не так. Я когда из Афганистана вернулся, то моя меня дождалась, хотя претендентов было, я вам скажу, о-го-го! И вот мы с ней уже почти тридцать лет вместе. Троих детей прижили, все при деле, учатся, работают. Нормально всё, хоть и нету палат белокаменных. Счастлив ли я? Вот вы меня спросите, Лёша. Спросите!
– Счастливы ли вы? Конечно, счастливы, – Спиваков ухватился пальцами за переносицу, словно хотел снять невидимое пенсне. Ему вдруг стало казаться, что глаза словно ветер запорошил песком.
– Черт знает, что за лето такое? – пробормотал Алексей. – Дожди, холодно. Осень начинается в июне. Знаете, я с уходом Марины стал каким-то другим человеком. Точно на ступень выше поднялся. Странное чувство. Вот что, Виктор, у меня просьба, домой не надо. Вы меня вот прямо здесь высадите. Не бойтесь, я потом доберусь как-нибудь.
Это был бывший дом Марины. Шофер без слов свернул во двор, занял свободный проем между машинами:
– Вы идите, Алексей Викторович, я вас тут подожду, – шофер старательно не смотрел на Лёшу, упрямо выпятил мощный волевой подбородок. – И не просите, чтобы я уехал. Во-первых, я за вас головой отвечаю, сами знаете, перед кем. Во-вторых, вы промокнете, а у меня есть термос, а в термосе чаёк с лимоном, – он прищелкнул языком. – Горяченький.
Лёша чуть не вспылил, хотел даже послать шофера за этот его «чаёк», но, конечно, сдержался. Он никогда не разрешал себе ничего подобного. Происхождение не позволяло и воспитание. Да и благодарным надо быть Виктору за его заботу. Лёша устыдился собственной слабости, молча кивнул, вышел из машины с непокрытой головой прямо под дождь. Прошел в глубь двора, укрылся под грибком на детской площадке, посмотрел на три неосвещенных окна на восьмом этаже. Вспомнил лирика Митяева: «Посмотри, в каком красивом доме ты живешь», стало противно и совсем муторно на сердце, хоть вой в голос. В утомленном воображении появились двое Спиваковых. Они спорили. Вышло, словно у Макаревича в его «Вагонных спорах».
