Вокзал потерянных снов - Мьевиль Чайна (лучшие книги без регистрации txt) 📗

По другую сторону лачужки эффектно мерк небосклон; над дышащей миазмами низиной закат выглядел еще красочнее. Солнце зашло не целиком, небо было разрезано воздушным рельсом, проходившим через Мушиную сторону, через милицейскую башню. Силуэт города был многоступенчатым, сложным, изломанным: разнообразные дымоходы, наползающие друг на друга шиферные скаты под черепичными куполами церквей бесчисленных богов; огромные приапические трубы фабрик, извергающие грязный дым и излишки огня; дома-башни – как огромные бетонные обелиски; заросшие чем попало пустыри – бывшие парки.

Они передохнули, худо-бедно счистили с одежды набранную за ночь грязь. Здесь Айзек наконец мог заняться искалеченным ухом Дерхан. Рана болела, хотя уже не так сильно. Дерхан терпела. Айзек и Лемюэль то и дело машинально дотрагивались до собственных рубцов.

С приближением рассвета Айзек собрался идти.

И тут возобновился спор. Айзек был тверд: он должен встретиться с Лин наедине. Надо ее предупредить об опасности; милиция уже наверняка знает об их связи. Надо ей сказать, что прежняя жизнь для нее закончилась. И случилось это по его вине. Надо просить, чтобы ушла с ним. Убежала с ним. Айзеку необходимо ее прощение. И ее любовь.

Хоть одну бы ночь вместе с ней провести. Ради этого и жизни не жалко.

Лемюэль тоже не уступал.

– Айзек, это ведь и наших голов касается. Сейчас в этом городе каждый легаш охотится по твою шкуру. Небось, на всех башнях, распорках и этажах Штыря твои гелио расклеены. Ты же прятаться совершенно не умеешь. А я, сколько себя помню, в розыске. Хочешь повидать свою цыпочку? Я с тобой.

И в конце концов Айзек сдался.

В полдесятого четверо облачились в свои изорванные одежды, спрятали лица под лохмотьями. После долгих ухищрений Айзеку удалось-таки склонить конструкцию к общению. Она крайне неохотно и мучительно медленно написала: «Грисский меандр, свалка №2, 10 вечера. Оставьте меня внизу под арками».

Они понимали, что с наступлением ночи придут кошмары. Никто не спал, однако это не помогало. Психическая тошнота замарала город под стать навозу мотыльков. Все нервничали, раздражались по малейшему поводу.

Айзек затолкал саквояж с деталями кризисной машины за оказавшийся в лачуге штабель досок. Затем все четверо спустились, неся конструкцию. Айзек спрятал ее в укромном местечке, в щели между обломками железнодорожного моста.

– Дождешься нас? – заботливо спросил он, хоть и понимал, сколь абсурден разговор с машиной.

Конструкция не ответила, и он отошел, бросив на прощание:

– До завтра.

Четверка нарушителей закона кралась в распухающей нью-кробюзонской ночи. Лемюэль вел своих спутников тайными путями; улицам они предпочитали переулки, а переулкам – проломы в бетонных стенах. Они тихо ступали по безлюдным дворам, выходили на плоские крыши, будили бродяг, те ворчали им вслед и сбивались в кучки. Лемюэль излучал уверенность. Он легко бежал или карабкался, готовый в любую секунду пустить в ход пистолет. Ягарек уже привык к отсутствию тяжести крыльев, полые кости и тугие мускулы делали его прекрасным ходоком. Он будто скользил по архитектурному ландшафту, без труда перепрыгивая через препятствия. Дерхан выручало ее упрямство, она бы ни за что не позволила себе отстать.

Только по Айзеку было видно, сколь тяжелое испытание он перенес. Айзек тяжело дышал и кашлял, его рвало. Он тащил свой избыточный вес по воровским тропам, ломал шифер неуклюжими прыжками, хватался за живот и без конца ругался на каждом выдохе.

Они торили себе дорогу в ночи, как в лесу. С каждым шагом все тяжелее делался воздух, гнело чувство ненормальности происходящего, глухая тревога – как будто чьи-то длинные ногти царапали лик луны, отчего не по телу, а по самой душе шел зуд. И со всех сторон доносились крики – жителям города снились плохие сны.

Путники остановились на Мушиной стороне, в нескольких улицах от милицейской башни, умылись и напились у колонки. Потом двинулись к югу сплетением переулков между Седрахской улицей и Селчитским бульваром, направляясь к Пряной долине. В этом почти нежилом, сверхъестественно жутком квартале Айзек обратился к спутникам. Задыхаясь от изнеможения, хватая горящим ртом воздух, упрашивал их обождать, дать ему полчаса для разговора с Лин.

– Мне понадобится чуток времени – объяснить ей, что происходит... – оправдывался он.

Товарищи неохотно согласились и затаились во мраке у стены здания.

– Полчаса, Айзек, – четко сказал Лемюэль. – Потом мы поднимаемся. Понял?

И Айзек медленно двинулся вверх по лестнице.

В доме было прохладно и абсолютно тихо. На седьмом этаже Айзек услышал первые звуки. Это были сонные шорохи – взмахивали крыльями галки. И снова – вверх. Через сквозняки, гуляющие по ветхому и небезопасному восьмую этажу. И к гребню кровли.

Он остановился перед знакомой дверью. «А ведь Лин может и не быть дома, – подумал он. – Может, она сейчас с тем парнем, со своим заказчиком, работает. В этом случае придется... придется оставить записку»

Он постучал в дверь, та отворилась. У Айзека заперло дыхание. Он бросился в комнату.

Пахло протухшей кровью.

Айзек окинул взором маленькое чердачное помещение.

Счастливчик Газид невидяще смотрел на него. Он сидел на стуле; силуэт был очерчен скудным светом, идущим снизу, с площади. Руки Газида лежали на столе. Кисти были тверды как камень. Открытый рот чем-то набит. Чем? Не разглядеть. Спереди Газид был весь залит кровью. Поблескивала кровь и на столе, она глубоко впиталась в древесину. Газиду перерезали горло. На летней жаре в рану мигом набились голодные ночные насекомые.

На миг Айзек ухватился за спасительную мысль, что это всего лишь кошмар, дурной сон из тех, которыми заражен город. Он зажмурился и открыл глаза. Но Газид не исчез. Газид был реален. И мертв.

Айзек отвел взгляд от застывшего в смертной муке лица. Посмотрел на скрюченные пальцы. Газида удерживали у стола. Перерезали горло и держали, пока не умер. А потом в рот, раскрытый в последнем крике, что-то засунули.

Айзек осторожно двинулся к трупу. Стиснул зубы и протянул руку, выдернул из сухого покойницкого рта большой конверт. Расправив, прочитал имя, выведенное аккуратным почерком. Свое имя. Испытывая самое тошнотворное предчувствие, сунул пальцы в конверт. Секунду – даже меньше, чем секунду – он не понимал, что вынул. Нечто тонкое, почти невесомое, на ощупь будто истлевший от времени пергамент или высушенный лист. Он поднял руку и в слабом свете луны увидел пару хеприйских крылышек.

Айзек вскрикнул. Исторг вместе с воздухом из легких возглас шока и боли. Глаза округлились от ужаса.

– О нет!.. – воскликнул он, выдавливая остатки воздуха из легких. – О нет! Нет... нет...

Нежные крылья были скатаны в рулон, растрескались при изгибании. От них большими чешуями отваливалась прозрачное вещество. Айзек попробовал их разгладить. Подушечки дрожащих пальцев задевали за трещины. Из его рта рвался протяжный звук. На единственной ноте. Вибрирующий стон. Он снова Порылся в конверте и вынул сложенный вчетверо лист бумаги. Отпечатано на машинке. Вверху шапка: то ли шахматный узор, то ли какая-то мозаика. Читая, Айзек тихо заплакал.