Исповедь Стража - Некрасова Наталья (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
«…Дошли до меня, Айанто, вести о том, что верховный Король Нолдор Инголдо-финве не так давно возжелал поднять всех подданных своих против тебя. Однако не было в том ему поддержки, особенно от сыновей Феанаро. И все же это сильно тревожит меня, ибо означает лишь то, что война не за горами. Теперь надо готовиться к отражению нападения. Знаю, что не в твоем это обычае, да и не смею советовать, но я бы ударил первым…»
А кто Дагор Аглареб начал? А кто напустил орков на нолдор? Ах да, это же все случайно вышло. Помимо его воли. В первый раз Мелькор вроде как в Земле-у-Моря лечил тоску, а во второй раз опять кто-то другой был виноват. Вот и теперь он ударит первым — но по чужому совету.
Государь Инголдо-финве в последнее время все чаще объезжал свои северные границы, дабы увидеть все самолично. Тяжело и тревожно было у него на душе — если тихо, если Враг затаился — жди войны.
Государь усмехнулся. Горше всего было, что так и не удалось убедить родню ударить первыми. Верховный Король Инголдо-финве… Титул — насмешка. Какой уж тут король, если твой приказ ни во что не ставят… Разве что Финарато, только он понимает… Финголфин так рванул повод, что конь испуганно вздыбился. Сыновья Феанаро пришли сюда вместе со своим отцом за Сильмариллами. А он — он шел мстить за отца…
— Государь!
Финголфин оторвался от своих невеселых раздумий.
— Что там?
— Какой-то человек. Вернее, их несколько, но один хочет говорить с тобой.
Финголфин осмотрелся. Он был почти на выходе из ущелья, что вело прямо на северо-восток, к вражьей стране. Здесь уже была ничья земля.
«Надо же, как увлекся, — досадливо подумал король. — Так и в Ангамандо недолго заехать».
Отряд людей, стоявших в отдалении, был, наверное, не многочисленнее свиты короля. По их одежде и доспехам трудно было судить, из какого они народа. Их предводитель был очень похож на золотоволосых людей Дор-Ломина. Он приветствовал короля, но Финголфин не уловил в нем того почти священного почтения, что было свойственно людям. Оба отъехали в сторону.
— А ты смелый человек, — усмехнулся король.
— Благодарю. Но я не человек.
Никогда не поверю, чтобы эльф эльфа не признал! Если уж они с первого взгляда могут определить, женат ли этот эльф или нет, причем впервые его встретив, то не увидеть, что перед тобой эльф, а не человек, — это же… я не знаю, кем надо быть.
Финголфин сжал челюсти, чуя сердцем недоброе, и усердно заглушаемое воспоминание зашевелилось в нем. Действительно, этот был удивительно похож на самого Финголфина, словно был с ним в родстве.
— Так ты из этих?
— Ты верно догадался.
— И зачем ты здесь?
— Просто поговорить. Он сказал, ты — один из немногих среди Нолдор, с кем он мог бы говорить.
— Он послал тебя?
— Нет. Он бы не позволил мне. Он уже не верит в слова.
— В этом он прав.
— И все же я верю в то, что мы сможем говорить.
— И о чем же? Если это речи о мире, то я их не услышу. Мой отец убит им.
— А ты не помнишь за что? Один — за сотни.
А сколько к тому времени погибло других эльдар? Тут уже не на сотни счет идет. За эти сотни жизней он уже не одну тысячу взял… И за поступок Финве приговорил весь его род. Это как, справедливо? За свою потерю возьму с них тысячами потерь?
— Этот один был мой отец!
— А они были моими родными и друзьями. Я остался один. И все же пришел к тебе. Мы оба слишком много потеряли — неужели и теперь не поймем друг друга?
— И чего же хочет твой хозяин?
— Мой повелитель ничего не знает о нашем разговоре. Но чего он хочет, я скажу. Он хочет лишь одного — уверенности, что вы больше не начнете войны. Он ничего у вас не требует. Живите по своей воле, лишь не переступайте нынешних границ. И пусть будет мир.
— Мира желаю и я. Но только такого, в котором не будет твоего хозяина. Можешь передать ему это. И еще — пусть припомнит, как умер мой отец.
Финголфин говорил спокойно, очень спокойно. Может, это спокойствие и обмануло Гэлторна. Люди его отряда увидели, как вернулся к свите король, как они быстро уехали прочь, а Гэлторн все еще оставался на месте, странно неподвижно сидящий в седле. Наконец к нему подъехали. Лишь тогда стало понятно, что он боится шевельнуться — из-за раны в живот. Кто-то закричал, требуя погони, но Гэлторн простонал сквозь зубы:
— Не надо… я же не посланник… не трогайте их… иначе война…
Потом, переведя дыхание, совсем тихо:
— Я еще хочу увидеть его… дожить… отвезите…
Не надо было ничего объяснять. Он чувствовал, что не должен умирать, не имеет права, не увидев своего повелителя еще раз. А за наивность всегда платят…
Он не терял сознания — боялся, что умрет и так и не попрощается. Страшно хотелось пить. «Я попрошу у него. Тогда уже будет можно… Теперь будет искуплено все. Может, и я смогу уйти, как они, вырваться…» Временами боль отпускала, и тогда он засыпал на короткие минуты, и мыслилось ему, что он идет по бесконечным темным коридорам. «Это Чертоги Мандоса», — думал он, а затем живой мир вновь заполнял его глаза, возвращая к боли.
И, вернувшись, он увидел того, кого не мог не увидеть прежде, чем умереть. Они ничего не говорили друг другу — не нужно было слов.
— Дай мне руку…
— Да.
— Пожалуйста, будь со мной… Я боюсь умирать… там ведь будет еще страшнее… не покидай меня… пока можешь…
Да где же — ТАМ? Он вроде бы дал им свободу, так что уходили они не в Валинор… Или и здесь между строк проступает истина? Та истина, что ничего он им не дал, а просто обманул? ЧТО СМЕРТЬ ВСЕ ЖЕ ДАР ЭРУ, А НЕ МЕЛЬКОРА?
И где же теперь их фэар? Наверное, все же в Чертогах Мандоса, ожидают исцеления от страданий…
Вала молчал, не в силах сказать хоть слово. Рана была слишком тяжелой, и слишком долго его везли, чтобы помочь хоть чем-нибудь. Он взял Гэлторна за руку.
— Не бойся. — Он не узнал своего голоса. — Не бойся. Я не отдам тебя. Они ничего тебе не сделают, как им. Я не отдам тебя.
— Я… не… человек…
— Не говори ничего.
Вала провел по золотым волосам дрогнувшей рукой. Еще несколько минут Гэлторн лежал спокойно. Затем началась агония… Мелькор стиснул его запястья — и боль затопила его. Ему казалось — он сам умирает, страшнее боли было это безнадежное — «не уйти»… Внезапно боль отпустила его — он увидел, как Гэлторн приподнялся на миг и, глядя куда-то в пространство широко раскрытыми глазами, растерянно проговорил:
— Звезды… Дальше была пустота.
Никто не видел, как Мелькор оплакивал последнего из Эллери Ахэ. А он просто сидел ветреной ночью под звездным небом, среди черных маков и молча смотрел на звезды. Он сам вырыл могилу, уложил Гэлторна, как на ложе сна, и долго сидел у холмика свежей земли. Утром, с первыми лучами солнца, сквозь землю пробился росток мака…
Я предполагал, что будет что-то в этом духе. Что-то по-детски злорадное было в этом предании.
Я ни слову не верю. Ну как же можно верить — такому? Это даже не ложь. Это что-то вроде «сам дурак».
И неужели Борондир вправду считает, что если оболгать всех наших героев, то я сразу поверю в доброго Мелькора? Да наоборот! Я не субтильный юноша, который мнит себя страдальцем за что-нибудь и оттого млеет от описания чужих страданий. Я не пресыщенная жизнью дама. Я не верю.
Не верю!
И я скажу об этом Борондиру.
Нынче же вечером.
Только дочитаю до конца.
Если спокойствия хватит.
МАЭТ — ПОЕДИНОК
По исчерна-серой равнине, загоняя коня — вперед, вперед, вперед, — пепел заглушает частый перестук копыт. Серебряная стрела — всадник; лазурный плащ бьется за плечами — на север, на север, на север…
Никто не ждал, что Инголдо-финве, Верховный Король Нолдор, отправится сюда один. Он умел владеть собой. В его лице не дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к его груди острие меча. Сталь легко пропорола тонкое полотно рубахи, и из крошечной ранки выступила капля крови… Так же внешне спокоен был Нолофинве, когда небо над далеким берегом Эндорэ вспороли ярые сполохи пожара, хотя первым понял — горят корабли. И в бесконечную ночь Великого Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу не дал он стону сорваться с губ. Даже когда умирала Эленве и Тургон сидел рядом, содрогаясь от глухих рыданий. Она не проронила ни слова упрека — только смотрела печально, большеглазая умирающая птица, смотрела — даже мертвая… Слова были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад… Ее могила — там, во льдах. Некому было оплакать ее — не было сил. Холод выжег слезы. Он стискивал зубы и шел вперед, а над его головой зловеще-праздничными знаменами колыхались полотнища ледяного огня. Не позволял себе думать ни о чем, кроме одного: выжить. Выжить, чтобы отомстить.
