Время истинной ночи - Фридман Селия С. (лучшие книги TXT) 📗
Все это вырвалось из него единой волной, взрывом энергии, слишком мощной, чтобы ее могло вместить человеческое тело. И выплеснувшееся из него превратило Фэа в огненную стену, пробиться сквозь которую не удалось и не-мертвому колдуну. Злонамеренное видение, выработанное Таррантом, свернулось в кокон и оказалось намертво запечатано. Образы, один за другим, растаяли как воск и растворились в ночной тиши. Тела и кровь превратились в прах, затем исчез и прах. Продолжая обнимать девочку, Дэмьен разрушил последние фрагменты созданной Охотником ужасной мозаики, при этом он старался не думать о кроющейся за ними мощи. Старался не думать о том, что, когда видение окончательно исчезнет, они останутся наедине с Таррантом и единственным связующим звеном между ними будет ненависть.
И тут ответная ярость Охотника обрушилась на него всею своею мощью. Мощью, порожденной тьмою, смертью, беспредельным холодом. От нее загремело в ушах, словно к жизни проснулся торнадо; огненную стену, созданную Дэмьеном, разнесло в клочья. Это было бешенством, самым настоящим бешенством, это было убийственной яростью человека, столь могущественного, что ни одно живое существо никогда не осмеливалось встать у него на пути; ни человек, ни зверь не смели даже оспаривать его намерения… вплоть до этой минуты. Дэмьен услышал, как зарыдала у него в руках девочка, когда их обоих захлестнуло ненавистью колдуна, и, к собственному ужасу, священник понял, что Йенсени видит сейчас все то же самое, что и он, видит все, что внушает ему Таррант. «Господи, даруй мне силу, — отчаянно взмолился он. Не ради себя, а ради этой девочки. — Помоги мне оберечь ее!» Мысль о ее невинности, беззащитной перед посягательством Охотника, оказалась настолько чудовищной, что он просто не мог не сопротивляться, — но его Творение было расфокусировано, было подавлено тяжестью его собственного отчаяния — и бессильно перед Таррантом. Тьма застлала органы чувств Дэмьена, его мозг, его душу. Не унимая дрожи, которая по-прежнему владела девочкой, он предпринял последнюю попытку восстановиться. Собрав воедино все силы своего отчаяния, взмолившись так, что сами небеса зазвенели, внимая его мольбе, а потоки Фэа преобразились под его натиском…
И что-то ответило на его зов. Некая сила. Некое присутствие. Показавшееся солнечным светом по сравнению с ночью Тарранта, миром — по сравнению с его яростью, водой — по сравнению с пламенем, пожирающим их обоих. Это была утешающая, успокаивающая, очистительная сила; она смывала нечисть, нанесенную Творением Тарранта, как весенний ливень смывает сухую пыль с дорог. Огонь, сжигающий Дэмьена, обернулся холодным ливнем, он почувствовал, как расслабилась у него в руках девочка, и понял, что и она тоже восприняла эту помощь. Прозрачный ливень. Проливной покой. Уничтожающий — одинаково и одновременно — и воздвигнутую им преграду, и нападение, предпринятое Таррантом. Сметающий пыль их противостояния и рассеивающий ее по потокам Фэа. И сила эта была властной, но не насильственной, она напоминала рябь озера в лунных лучах. Гнев Дэмьена растворился в ночи, а вместе с гневом пропал и страх. Таррант не причинит ему теперь никакого вреда, он понимал это, и девочка понимала тоже. Ничто, порожденное естественным образом, больше не могло повредить ни одному из них.
Деревья леса он увидел как сквозь рифленое стекло, их острые ветви смягчились и округлились, — такова была сила, охватившая сейчас всю поляну. На коре и на листьях заиграли цветные блики, Дэмьену показалось, будто ветки затрепетали, хотя ветра не было. Девочка затихла у него в руках, она дышала ровно, и он понимал, что и ее охватил сверхъестественный покой, основанный на беспредельной вере в их безопасность, в их неуязвимость. Что же касается Тарранта… Бледные глаза сузились в две узкие и холодные щелки, и впервые за все совместное путешествие, да и впервые за все их знакомство Дэмьен без труда разобрал, чем дышат сейчас эти глаза.
Страхом.
Их взгляды на мгновение встретились, и тут же Охотник, отвернувшись, уставился в глубь леса. Дэмьен хотел было окликнуть его, но на мгновение лишился дара речи. Онемело и все тело, впитывая невероятную мощь, на него обрушившуюся. Медленно и с трудом он восстановил контроль над собственным телом. Он и не представлял себе, что эта сила охватила его всецело, он понял это, лишь когда она схлынула. Не представлял он и той блаженной полноты и самодостаточности, которые испытал в эти мгновения. И теперь, когда сила схлынула, тело разболелось, тоскуя по ней. Он подумал, что, наверное, девочка испытывает сейчас то же самое. И подумал: интересно, а что почувствовала Хессет? И еще подумал: чего же испугался Таррант?
— Возьми ее, — еле вымолвил он, и Хессет бросилась к нему забрать из рук дрожащую девочку. Но теперь он не сомневался в том, что дрожит она вовсе не от страха, а от благоговения, хотя дрожала она от этого еще сильнее. — Возьми ее, — повторил он, на этот раз в его голосе было больше силы, и Хессет взяла девочку на руки, прижала к груди и забормотала ей на ухо какие-то ракханские утешения, меж тем как сам Дэмьен не без труда поднялся на ноги.
Земля была на ощупь странной. Воздух был странным. Даже такое простое дело, как заговорить, оказалось странным и непривычным.
— Таррант…
И это все, что удалось ему сказать. Но Хессет кивнула, уловив его мысль. И ему кое-как удалось сдвинуться с места и, еле-еле волоча ноги, побрести через весь лагерь в ту сторону, где исчез Таррант. Применив минимальное Творение, он Увидел тропу Охотника и пошел за ним. В глубь леса, вдоль потоков Фэа, навстречу любым исчадиям, которые могла породить эта колдовская ночь.
Однако никаких порождений Фэа вокруг не вилось, да и Таррант не предпринял никаких усилий Затемнить свой след. Дэмьен нашел его на крохотной полянке примерно в полумиле от лагеря. Так темен был сейчас Охотник и так тих, что Дэмьен едва не прошел мимо него. Но нечто заставило его вглядеться в ночные тени среди деревьев, лишь самые верхушки которых озаряла Кора, и тут он его увидел.
Таррант стоял, прислонившись к высокому ветвистому дереву, его бледные руки упирались в темную кору ствола. Вокруг Владетеля и вокруг священника, над головами у них, трепетала листва, чем только подчеркивалась полнейшая тишина происходящего. Положив голову на руку, Таррант уперся в ствол дерева лбом. Черные, как ночь, выплески силы плясали, подобно крошечным огонькам, вокруг него и исчезали в глубине его темного существа.
Понимая, что Охотник должен был расслышать его шаги, Дэмьен остановился. Странный покой, охвативший его в лагере, уже испарился в ночи, но ярость, владевшая им в ходе схватки, не возвратилась. На смену и тому и другому пришло некое смутное чувство — не совсем страх и не вполне благоговение.
Наконец Охотник обратился к нему. Не открывая глаз и не поворачиваясь к священнику. Не отрывая головы от ствола, к которому она приникла.
— К чему это вы подключились? — хриплым голосом спросил он. — Вы когда-нибудь проделывали такое раньше?
Дэмьен неторопливо покачал головой, не сомневаясь в том, что Таррант, даже не глядя на него, уловит его реакцию. Казалось, Охотник заполнял собой всю поляну, его присутствие распространялось и на окрестный лес, и даже за его пределы. И было в этом присутствии нечто вопросительное. Нет, не совсем вопросительное. Нечто… алчущее.
— Вы хоть поняли, что вам удалось накликать? — вновь спросил Таррант. Ему было трудно говорить, слова, казалось, душили его.
Дэмьен несколько замешкался с ответом.
— Силу, порожденную верой.
Это определение представлялось и ему самому в высшей степени неадекватным, но он не смог придумать ничего более внятного. Некоторые понятия просто не переводятся на человеческий язык.
Охотник медленно повернулся к нему. В призрачном свете Коры его лицо было бледным и испитым, как после тяжелой болезни — и телесной, и психической одновременно. И хотя Дэмьен понимал, что отчасти виною тому бледный туман, вьющийся на поляне, все равно это измученное лицо потрясло его. От одного взгляда на Тарранта священника бросило в дрожь.
