Пасифик (СИ) - "reinmaster" (мир бесплатных книг txt) 📗
Он был окружён.
Один из парамедиков принёс и положил пакет из обёрточной бумаги, всё так же прищёлкнутый по углам и перевязанный лентой. Второй санитар бережно опустил на стол запотевший контейнер.
— Здесь три, как вы и просили, — сказал Рауш. — Но вам едва ли понадобится даже одна. Максимум четверть кубика и только капельно. Будьте предельно осторожны, помните, что эффект кумулятивен и развивается не сразу. При передозировке мы просто не успеем среагировать.
— Я буду осторожен, — сказал Хаген. — Как никогда в жизни.
***
Должен на что-то решиться…
На что?
Перед тамбур-дверью «шлюза» бурлила толпа, но внутри было тихо и темно, и лишь две живые души — Хайнрих и Ридель — скрючились в три погибели за маленьким раскладным столиком. Углубившись в свой замкнутый подземный мирок, они играли в шахматы. Играли пять минут, и десять, и полчаса. За то время, пока Хаген мялся у порога, ситуация на доске разительно изменилась. Белые уже не наступали победно, а прятались по углам, срывая с себя знаки различия, пакуя золото и перебираясь в Чили. И только вездесущий белый ферзь, пренебрегая своим преимуществом, для чего-то остался защищать почти разбитого короля. Должно быть, понял, что дальше доски не ускачешь.
Тук-тук. Никого нет дома.
Хаген прикоснулся к утопленной клавише переговорника.
— Разрешите войти?
Скажи, что ты занят.
Что ты болен.
Что ты устал.
В действительности, он даже не спросил. Просто подул на мембрану, и она посветлела, запотевая. Хаген провёл по ней пальцем, и она послушно поменяла цвет. Так просто. Туда светлое, сюда тёмное. Влажность. Такая же нежная, бархатистая тканевая выстилка прикрывала микрофон рации. «Отложим, — подумал он. — До лучших времён. Ты не в форме и я, я тоже, слабосильный Давид…»
В горле запершило и…
— Кха-хаа…
Он запечатал рот ладонью, но было поздно.
— Йорген, — прошелестела мембрана. — Заходите. Я жду.
***
Он вошёл — как взошёл на эшафот.
И окунулся в ещё более густой полумрак, прохладный и синий, ночное зазеркалье. Не так уж всё и изменилось. Гортанно ворковали средства связи, и доктор Зима деятельно грезил в своём рабочем кресле, запрокинув голову и полуприкрыв глаза, опутанный затейливой цифровой сетью. Лишь двигались губы, да порхали пальцы на невидимом пианино — прозрачной сенсорной клавиатуре.
Тик. Так. Трак-так-так.
Но скрипнул под ногой пол — и со щелчком погасли лишние экраны, заткнулись певчие птицы; только назойливый какой-то робот всё тараторил про сглаженный потенциал, да изолинию, да усилители, пока на главном мониторе распускался мохнато-алый, бриллиантовый от утренней слезы цветок шиповника.
Распустился — и пала тишина. А в тишине…
— Я опоздал, — сказал Хаген.
Ох, нет же, снова не сказал! Прособирался и охрип, недосчитался гласных. Мучительно отвёл глаза от белых полукружий с вишнёвым терпким ореолом, просвечивающих сквозь тонкое, ажурное… Поди ж ты, взрослый человек — а вот, рубином зажглись уши, и кровь загрохотала в висках.
— Юр-ген, — возвестила драматическим вагнеровским сопрано проказница Тоте. — Хой-хо, хо-хо!
— Йорген, — строго поправил доктор Зима. — Ну, сколько можно-х-х…
И вздрогнул, показал уязвимую шею, ещё сильнее запрокинувшись назад. Задышал по-звериному, загнанно, рвано и часто. «Упрямец», — засмеялась Тоте, что-то вытворяя у него под рубашкой. Из груди тераписта вырвался смешок, похожий на глухое рычание, он дёрнул головой и сказал:
— Брысь!
Но тут же опомнился, сверкнул своими льдистыми фотоэлементами. Босой, с закатанными рукавами, оскаленный, дикий и совершенно стеклянный от жара.
Хаген посторонился.
Проходя мимо, Тоте задела его свистящим шёлком.
— Пиф-паф, — комично округлив глаза, пропела она. — «Враг я веселья, мрачен всегда…» Айзек, у него тут…
— Знаю, — сказал доктор Зима.
***
«Моргенштерн» заметало.
В треугольном разрезе неплотно сошедшихся штор мельтешила суетливая бумажная круговерть. Метель так и льнула к стеклу, как будто тщилась заглянуть внутрь; даже окруженный стенами, Хаген чувствовал напор, от которого прогибались ветрозащитные экраны, а здание покачивалось на ветру и скрипело корабельными рёбрами, по сотой градуса, но неуклонно меняя курс.
Рулевая рубка остывала. Накалившиеся за ночь электронные потроха потрескивали как угольки в камине. На дверце шкафа повис бессильно скомканный белый халатик, кресло-сугроб утонуло под наброшенным на него апельсиновым пледом, а в моторном отсеке пахло резко и странно — озоном, горькой кожей, йодоформом…
Вот же чёрт! Чёрт… чёрт!
— Опять глаз не сомкнули, — медленно сказал доктор Зима.
— И вы.
— Туше́, — признал терапист и украдкой застегнул пуговицу. Кажется, он был смущён. Хаген тоже. Внутренне подбираясь, переодеваясь в чистое, совершая чудовищное над собой усилие, чтобы переступить порог, он был готов очутиться на ристалище, плахе, электрическом стуле… Но уж никак не в родительской спальне.
Все эти фокусы… капкан… ловушка памяти.
Без умолку, без счёта, как песок…
— Разоружайтесь, — резко приказал человек в кресле.
Что тут у нас? С сосущим чувством физической — сердечной — боли Хаген увидел вещи, оставшиеся от Франца. Преодолевая упругость загустевшего воздуха, послушно приблизился к столу и начал методично опустошать кобуры и карманы.
Он выложил: раз — волоконный шестизарядный лазерный револьвер, медицинский модификант боевого оружия «Штралленваффе», два — автоматический облегченный адаптируемый мини-пистолет «Модель P-99», три — дистанционный дротиковый инъектор с системой радиолокационного определения цели, четыре — два безыгольных шприца, пять — выкидной десантный нож, шесть — маленький перочинный нож, и, поколебавшись, — семь — полукастет со встроенным шокером.
— Ещё?
— Больше нет.
— Даже странно, — процедил Кальт. — Я-то рассчитывал увидеть как минимум реактивный миномёт. — Он скрипнул зубами, с волчьей тоской посмотрел на графин, стоящий слишком далеко.
— Мне вас недоставало, эмпо-техник, гуманист с ведром металлолома и баночкой гвоздей… Где-то шлялись опять… набирались ума по тёмным углам. Так каков результат, мой бедный Йорген? В изобилии принесённых вами данных я прямо потерялся. Сразу виден комплексный подход, университетская школа… С кем же вы решили танцевать, бесталанный карьерист, — с художником или с Мартином, любителем честной игры?
— С вами.
— Ну… и ладно. Правильно. А это что?
— Подарки, — сказал Хаген. Он аккуратно перебросил оба пакета человеку, сидящему в кресле и попросил: — Не разворачивайте пока.
— Не буду, — помедлив, согласился Кальт.
***
— У меня тоже есть для вас подарок, — сказал он позже.
Проглянувшее солнце заливало золотом его глазницы, и стеклянные шпангоуты, и стену с неразличимым в белизне эстампом. Корабль вздыхал, томился, поводил боками; в графине бултыхались звёзды, а доктор Зима пил и не мог напиться. От высокой температуры поглощённая жидкость сразу же проступала росой и испарялась; это был кризис, но дело шло на поправку.
— Не хороните любимых раньше времени, — посоветовал Кальт, что-то заприметив. — А лучше поднимите-ка зад и возьмите вон, на тумбочке. Наденьте сразу, при мне. Зарубите себе на носу: теперь в этом вы будете и есть, и спать, умножать столбиком, любиться, упражняться… даже испражняться…
— Что это? — изумился Хаген.
«Это» выглядело как футболка из какого-то шелковистого, текучего материала. Бесшовная ткань ласкала кожу как машинное масло, вынутое из холодильника. Когда терапист заговорил, в его голосе определённо прозвучали горделивые нотки:
— Одежда мастеров, «лёгкая броня». Вентилируемый бронежилет на базе углеродных нанотрубок. Полифункциональная эластомерная мембрана, садится под размер и, между прочим, правит осанку. Не мнётся, не рвётся и отлично пачкается — как раз для вас. А ну-ка, примерьте!
