Волчья хватка. Книга 1 - Алексеев Сергей Трофимович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Продрав отаву и стерню ристалища, он приземлился и снова пошёл на сближение. В тот момент Ражный понял, что поединок не закончится этим зачином — будет братание со зверем, как только он сократит расстояние до такой степени, что увернуться от челюстей уже станет невозможно. Сейчас волк находился на крайнем пределе, и Ражный медленно отступал, заставляя его все время менять дистанцию, и, выбрав мгновение, сам прыгнул ему навстречу, тем самым спровоцировав бросок. Молчун чакнул зубами у правого плеча, однако Ражный успел крутануть волчка и достал зверя по задним лапам. Удар хоть и был сильным, валким, но лишь для человека; облегчённый волчий зад откинуло в сторону, зверь полетел боком, но сохранил равновесие. И все-таки это был удар!
В ответ хищник безбоязненно приблизился и переступил черту, за которой даже при мгновенной реакции Ражный не смог бы увернуться от его хватки. Правда, он сам терял силу рывка за счёт потери энергии броска, но кто знает, какая мощь таится в толстой, напружиненной шее?..
Сейчас хотя бы рукавицы! Чтоб вогнать кулак в пасть зверя и, пока он грызёт кисть, задавить другой рукой…
Неужели Гайдамак знал, с кем будет поединок, и потому не прислал рукавиц? Неужели он сам никогда не дрался с хищным зверем?..
Из раскрытой пасти по чёрным брылам стекала, вскипая, белая пена, из сморщенного в рыке, опалённого и разбитого носа пузырилась сукровица. Израненный, ослеплённый зверь жаждал не крови — мести человеку и не хотел разыгрывать схватку. Он мыслил или отомстить, или умереть…
Если вообще способен был мыслить.
Дистанция сокращалась, взбешённый хищник, ведомый древним инстинктом, сквозь плоть, сквозь воняющую потом рубаху не нюхом — иным способом почуял близкую, горячую кровь, а значит, и смерть врага. Бельмастый прищуренный глаз выхватил правый бок, где под кожей и тонким мышечным полотном билась и излучала особое свечение мягкая, уязвимая печень.
Ражный заслонил её рукой, тем самым спасая жизнь…
Клыки замкнулись точно на предплечье, пробили мышцу снизу и сверху, взяли в замок. Он не хотел подставлять десницу; если и жертвовать, то уж левой рукой, а правой найти под шерстью горло и давить, пока не ослабнут челюсти. Но было поздно: зверь повис в мёртвой хватке, совершая мгновенный перехват, а проще говоря, пережёвывая, перерезая клыками мышцу. От рывка Ражный был застрахован костями, толстыми сухожилиями и ещё тем, что волк ударил с короткого расстояния и почти сразу шея его оказалась в локтевом сгибе левой руки.
Но не дотянуться до горла! А хищник, должно быть, почуял вкус крови…
Он не ощущал боли — иное состояние довлело в тот миг! Он вспомнил противника только что родившимся волчонком, которого спокойно посадил в карман. И вдруг с потрясающей остротой почувствовал прикосновение перстов Судьбы. Они показались беспощаднее звериных клыков, режущих плоть: все три его поединка были пирами — Пир Свадебный, Тризный, Судный…
А подаренная ему победа незнакомым засадником Стерховым обернулась поражением в схватке со Скифом.
И зверёныш, некогда увязавшийся за ним, был спасён от смерти, чтоб случился этот, последний. Судный поединок.
Сопротивление в принципе было бессмысленно: никому ещё на земле не удавалось переломить промыслов Божьих. Но повинуясь инстинкту, Ражный сильнее сдавил шею Молчуна и опрокинул его наземь, целя надавить коленом грудь, где слышался стук звериного сердца.
А тот уже вкусил человеческой крови! И вдруг разжал, разомкнул челюсти, сведённые судорогой мести. Кровь из резаных ран ударила фонтаном, обливая морду зверя; избегая её, противясь, волк внезапно легко вывернул голову из захвата, сморгнул наконец мешающее ему бельмо и уставился на Ражного диким, сумасшедшим глазом.
В следующий миг неуклюже, деревянно отскочил на сажень и внезапно выгнулся, захрипел, будто смертельно раненный, и снова воззрился на противника.
— Ты что? — спросил Ражный. Зверь выплюнул сгусток и поднял все время прижатые уши.
— Ну?! Давай, давай! Я готов, — его уже будоражил вид собственной крови. — Никогда не смотри на раны врага…
Волк отскочил ещё на сажень, вперив в Ражного безумный единственный глаз. Он ещё приседал на передние лапы. Но не затем, чтобы сделать прыжок; зверя выгибало и выворачивало.
Теперь он сократил дистанцию, пнул Молчуна в бок.
— Вставай! Это Судный Пир! Вставай!.. Один из нас должен умереть!
Молчун отполз задом, и бельмо вновь заслонило зрачок…
— Но ты же зверь!.. Поднимайся!.. Слышишь? Разве ты не знаешь вкус мести? Я разорил твоё логово! Я навёл стрелков, натравил охотников!
Ражный наступал, окрашивая снежное ристалище в алый цвет. Он уже чувствовал, как вид собственной крови возжигает в сердце неукротимую ярость и жажду победы.
Волк же, сделал два скачка в сторону, покружился и лёг. Голова его не держалась, по телу пробегали конвульсивные судороги.
— Ну что же ты, Молчун?.. Я подставил под ружья твоих братьев. Я застрелил отца твоего! И содрал с него шкуру!.. Отомсти же мне, зверь!
Волк тряхнул головой и с трудом оторвал её от земли — подломившиеся оба уха разъезжались по сторонам. Наконец он приподнялся на передних лапах, взрыл ими землю.
В нем ещё была мощь — крепкий, жёсткий дёрн полетел комьями! — и вроде бы решительно клацнули зубы, но Ражному почудился смиренно-решительный голос:
— Довольно…
— Нет! — почти взревел он. — Пир Судный!..
Прикрыв взгляд бельмом, Молчун вскочил, метнулся в одну сторону, в другую, потом внезапно пошёл по ристалищу штопором — закрутился серый вихрь, побежал по кругу, вместе с собою заворачивая пространство в тугую спираль. Это был дикий, сумасшедший танец, и хотя язык его оставался неясным, Ражного вдруг обожгло горячим степным ветром, слух пронзил древний монотонный напев — вой ли волчий, колыбельная ли песнь без слов? Или это был голос ветреного бескрайнего простора, голос Космоса, ниспадающий на землю и понятный всякому живому существу?
Чудилось, что зверь, как в сказке, закончит это стихийное кружение, ударится о землю и предстанет в новом образе.
А он повертелся, замедляя движение, как теряющий силу волчок, перевернулся через голову и лёг.
На брюхе зияла огромная рана, которую может оставить лишь волк особой хваткой снизу вверх…
Полежал и пополз, разматывая по ристалищу остатки жизни, тянул её за собой, как после рождения не отрезанную ещё волчицей пуповину…
Ражный догнал его, опрокинул на бок и зажал рану руками. Молчун попытался вырваться, стряхнуть человеческие руки, и когда не вышло — оскалившись, потянулся к ним…
И не посмев тронуть, откинул голову.
А Ражный заталкивал, забивал назад рвущуюся из волчьей плоти жизнь и озирался, чтобы позвать на помощь людей.
Однако в этот час ни в дубраве, ни вокруг уже не было ни единой души — ни птичьей, ни человеческой.
Разве что тяжело покачивались насиженные и оставленные ветви…
ВОЛОГДА — РАЖНОЕ УРОЧИЩЕ, 1999 г.
