Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ) - Семенова Вера Валерьевна (читать книги онлайн без .txt) 📗
— И ты не испытываешь гордости, что твой товарищ один являет собой образец незыблемости и неизменности среди полного хаоса? Раньше тебя его милые привычки не заботили.
— Он считает, что вполне достаточно собрать вокруг себя всех способных как-то воспринимать силу Ордена, и вместе с ними отгородиться от происходящего. Все равно ничего изменить невозможно.
. — Может быть, я выскажу еще более необычную точку зрения, — Гвендолен задумчиво подняла голову к луне, и на мгновение ее лицо стало таким же бледным и отрешенным, как у Логана, — но в мире вообще ничего изменить невозможно. Иначе в Чаше не было бы того источника силы, который вы считали моим. Не было бы жалости.
— А меня ты могла бы пожалеть, Гвендолен?
Некоторое время они шли молча, не глядя друг на друга. Улица заканчивалась небольшой круглой площадью, ее с двух сторон словно обхватывали два темных флигеля. В одном из них сбоку сквозь неплотно прикрытые ставни пробивался качающийся свет. Фонари не горели, и Гвендолен искренне радовалась, что в Круахане берегут масло для светильников, и поэтому Логан не видит ее закушенной нижней губы. Она стиснула пальцы, изо всех сил стараясь, чтобы ногти вонзились в ладонь.
— Наверно, это пройдет… со временем… — тихо произнесла она, — но пока что… в общем, постоянно такое ощущение, будто мне проводят по спине ножом. Хотя швы убрали две недели назад. А ты… чувствуешь нечто подобное от того, что не можешь ступить на землю Эмайны? И сколько дней подряд ты не спал?
— Ты все-таки сохранила силу Чаши, — сказал Логан скорее утвердительно.
— Нет, — Гвендолен покачала головой, — все, что у меня осталось, это умение ощущать боль, свою и чужую. Но я не это хотела сказать, Луйг. Несмотря на все, ни тебе, ни мне жалости не положено. Мы сами выбрали и сами пришли к тому, что есть сейчас.
— Получается, нам можно только позавидовать?. — Логан криво усмехнулся. — Как истинно свободным людям?
— Неужели ты тоже стал ощущать себя человеком, сын Дарста? Тогда ты должен понимать, что свободных людей не бывает.
— Наверно. Но есть безумцы, которые сами решают, что им нужно, и идут к этой цели, невзирая ни на что. Никто не заставляет их выбирать свой путь, но они не сворачивают с дороги, даже когда по ней приходится ползти, обдирая руки в кровь.
— Если тебе это так хорошо известно, ты должен понимать, что они выбирают ту дорогу, без которой не могут жить, — Гвендолен судорожно вздохнула, обхватив себя руками за плечи. — Или могут, но совсем другими, а неизвестно, что лучше.
— Допустим, — Логан остановился, повернувшись к ней. — Допустим, чужой жалости нам не достанется. Но может быть, мы достойны хотя бы собственной? Ты никогда не жалела, что встала на свою дорогу, Гвендолен Антарей? Что не бежала без оглядки в свои холмы, что не упросила родичей связать тебя по рукам и ногам и увезти насильно?
— Никогда.
— Ты даже не задумалась перед тем, как ответить, — в голосе Магистра знаний и ремесел прозвучала легкая зависть. — И пусть все светлые силы, что есть на земле, помогут тебе никогда не задумываться. Мы пришли, Гвендолен. Вот дом протектората.
— Скажите, Лэнтри, откуда эта привычка постоянно подделывать мою подпись? Тем более, что сходство получается очень отдаленное.
— Я подумал… зачем протектору тратить свое время и утруждать себя?
— Мне не трудно, — сказал голос, от которого у Гвендолен до сих пор по спине бежали мурашки, а в лицо ударял теплый ветер, — А то вашими усилиями в канцелярии протектората скоро не останется ни одной бумаги с моей истинной подписью. Не этого ли вы добиваетесь?
Баллантайн говорил, не поднимая глаз от разложенных на столе бумаг, но даже не видя его лица, Гвендолен прекрасно чувствовала его усталость, с примесью какого-то безнадежного отчаяния, словно каждое действие он совершал по привычке, без всякой уверенности в его пользе. Внезапно ей стало очень страшно, но она качнулась вперед, не давая себе задуматься.
— И почему эбрийская флотилия до сих пор не доплыла до Тарра? — протектор Круахана бормотал вслух, не рассчитывая на ответ. — Через неделю в городе не останется и горсти муки. А может, эбрийцы давно прибыли, но их груз местные чиновники растащили на взятки? Последнее письмо с южного берега пришло месяц тому назад. Вряд ли все почтовые гонцы переселились на баррикады. А что тогда?
— Скорее все почтовые голуби закончили свои дни в бесплатном супе для народа, — Гвендолен кашлянула, но голос ее все равно звучал хрипло. Оба собеседника подняли глаза, невольно вздрогнув. На любителя подделывать подписи по имени Лантир Гвендолен даже не посмотрела, поэтому он так и останется для нас человеком без особых примет. Она не отрываясь глядела на Эбера — осунувшегося, с каким-то землистым цветом кожи и такими же покрасневшими веками, как у Логана. Видимо, все нынешние правители Круахана состязались друг с другом, кто меньше времени потратит на сон и еду. И вряд ли утомленное лицо сьера протектора, обрамленное потускневшими волосами, которые теперь были не светло-пепельными, а почти седыми, с резко проступившими морщинами, могло бы кому-нибудь показаться прекрасным и достойным бесконечного созерцания. Кроме, разумеется, Гвендолен.
— Ты!… Гвен…! Где ты так долго… — Эбер запнулся, покосившись в сторону, и только легкое движение показало, что он хотел вскочить из-за стола ей навстречу. Но на его губах медленно проступила прежняя улыбка — та самая, что для стоящей когда-то за его креслом девушки-толмачки надолго заменила отблеск солнца. Гвендолен задохнулась, прижимая к груди стиснутые руки. Исчезло все, даже дергающая боль в лопатках, или Гвен перестала обращать на нее внимание. Остались только широко расставленные глаза, в которых светилось все, что она хотела увидеть.
— Гвендолен, это так замечательно! Мне… нам… тебя так не хватало… так нужно было… Я понимаю, что ты, наверно, устала с дороги, что я не вправе тебя просить… но в Тарре творится что-то непонятное, и меня это очень беспокоит. Не сегодня, конечно, а завтра, когда ты отдохнешь, но в общем, если бы у тебя получилось побыстрее, это бы всем нам очень помогло… Гвендолен?
Он еще не договорил. Но Гвен показалось, что внезапно надвинулись сумерки. Хотя это всего лишь потемнело у нее в глазах. Она словно стояла на краю сторожевой башни, как раньше перед полетом, и делала шаг вперед. Но теперь ноги проваливались в пустоту, и внутри все обрывалось.
— Я… — она снова откашлялась. Эбер посмотрел ей за спину таким же недоуменным взглядом, как Логан недавно, и глаза его постепенно стали застывать, словно лед на воде. — Если мне дадут лошадь, я постараюсь скакать как можно быстрее, сьер Баллантайн.
— Ты… — Баллантайн наконец поднялся из-за стола, но двинулся не навстречу ей, а в сторону, к окну. — Идите, Лэнтри, у вас еще много дел в канцелярии на сегодня.
Он так и не повернулся в сторону Гвендолен, когда спросил глухо, взявшись обеими руками за подоконник:
— Зачем ты это сделала?
— Зато теперь ты можешь спокойно ходить рядом со мной по улицам, — Гвендолен сделала второй шаг в пропасть. — Не опасаясь, что тебя заденут брошенные камни.
— Моего мнения на этот счет ты не спрашивала.
Солнце больше не светило из его глаз, поэтому она даже обрадовалась, что Эбер на нее не смотрит. Она стремительно падала, и кругом свистел ледяной ветер с колючим снегом. Угроза замерзнуть была настолько велика, что Гвендолен обхватила себя обеими руками. С трудом проталкивая слова сквозь постукивающеи зубы:
— Я хотела… я думала… будет лучше, если тебе не надо будет меня стесняться.
— Я никогда тебя не стеснялся, — сухо произнес Баллантайн. Он начал медленно закрывать ставни, аккуратно подгоняя их вплотную и задвигая засовы настолько тщательно, словно от этого зависела его жизнь. Казалось, он жалел, что на каждой ставне всего по три замка, и он не может их запирать бесконечно. — Твои… твои крылья — лучшее, что у меня было. В моей жизни. А ты мне ничего не сказала. Зачем ты это сделала?
