Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Но вот ему вручили старинный топор с выжженными на рукояти знаками небесного огня и повели к Ладиной горе. Вокруг кипел народ: главным образом женщины и девки плясали, скакали, вертелись под беспорядочную гудьбу – все это было призвано разбудить весну и отогнать зиму подальше, чтобы уж не вернулась. Женщины, да еще такие буйные, пугали Пребрана, хотелось держаться от них подальше, но они, как безумные, все прыгали у него перед глазами, так он жмурился на ходу. Неужели среди всего этого придется жить? Звериная тоска по священному покою леса разрывала его грудь под праздничной рубашкой, и все его самообладание было нужно ему, чтобы не броситься с рычанием на этих попрыгушек и не разбить пару голов обрядовым топором Перуна. А что? Если сделать это, от него отстанут навсегда.
Вот шествие миновало мост через уже вскрывшийся ручей и приблизилось к подножию Ладиной горы. Перед воротами Медвежьего двора уже расхаживал Велес – огромного роста, закутанный в медвежью шкуру, с высокой личиной и тяжелым посохом. Только человеческая рука, державшая посох, давала понять, что это все-таки не зверь. Но Пребран не знал, кто это, и вместо лица видел только медвежью личину с необычайно огромными зубами.
При виде Велеса он невольно вздрогнул и крепче сжал рукоять топора. Вокруг своего повелителя носилась, прыгала, вертелась и выла целая толпа в волчьих шкурах – это были лесные и зимние куды. Против Пребрана стоял тот самый мир, из которого он вышел. Он даже остановился, будто разучился ходить. А на самом деле не знал, куда идти: вперед или назад. Он шел прочь от Велесова мира, а тот оказался у него перед лицом. Но это не странно: там все наоборот. Позади женщины и девки в белых и красных одеждах притоптывали, прихлопывали и пели «лели-лели», а впереди беспорядочно скакали и выли серые косматые духи: это было как две реки, текущие навстречу друг другу, и одна должна была одолеть другую. Та река, что знаменовала весенний домашний мир, подталкивала Пребрана в спину побуждала вступить в борьбу с той, лесной и зимней, к которой он сам еще мысленно принадлежал. Он не хотел расставаться с духом Велеса – вот этой рослой мохнатой фигурой с клыкастой пастью вместо лица. Река толкала его на борьбу с самим собой. Но как он мог отступить, когда оружие уже было в его руке?
– Ты кто таков? – низким голосом прорычал Велес и встал, преграждая ему путь к воротам и воинственно держа посох наперевес. – Зачем сюда пришел?
Пребран смешался, забыл, что положено отвечать.
– Скажи: за невестой пришел, за Ладой! – подсказали сзади.
– За Ладой? – повторил Велес. – Ишь, какой шустрый! Нет тебе к ней дороги! Одолей меня сперва, тогда и иди!
– Давай, сынок! – раздался откуда-то из-за спины низкий голос отца. – Давай, наваляй этому чуду-юду, чтоб себя не вспомнил!
Что-то такое Пребран помнил с детства: лет в шесть-семь ему впервые дали в руки деревянный легкий меч и стали обучать владеть им. И уже тогда отец подбадривал его, радуясь первым шагам будущего воина, своего преемника и защитника дешнянской земли.
Он не хотел этой борьбы. Он хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, как в предыдущие годы. Но время нельзя остановить. То, что было возможно в шестнадцать и семнадцать, стало невозможно, когда ему пошел двадцать первый год. Само время подталкивало его в спину и сжимало его пальцы на рукояти топора. Оставив все как есть, он обездолит свою мать. И еще есть эта дева – та, которая сидит в подземелье уже почти полгода. Чтобы она наконец увидела белый свет, он должен одолеть это чучело.
Не успев подумать, Пребран шагнул вперед: тело само отозвалось на память детства. А может, и не его детства, а гораздо более глубокую – память всех тех дешнянских Перунов, что в этот день приходили сюда в течение не одной тысячи лет. Ему бросили вызов, и у него не осталось иного выбора, кроме как принять его.
***
Снова на Ладину гору пришел великий праздник – Медвежий день. В который раз – и сама Лада не знала, да и не хотела знать. Для нее от самого зарождения мира повторялся все тот же самый круг: от пробуждения к расцвету, от увядания к закату, а от глубокого зимнего сна к новому возрождению. В городе Витимерове уже с рассвета стоял шум, из окошек валил дым, хозяйки пекли блины. И только сама Лада ничего этого не слышала.
Она лежала где-то глубоко-глубоко в темноте, на самом дне всемирья. В этом сне она была человеком только выше пояса, а ниже – медведицей с черными подошвами и мохнатыми лапами. Человеческая ее половина была стара, слепа и беззуба. Без сил, без глаз, без голоса и почти без дыхания покоилась она где-то в толщах земли, будто самый глубокий корень древнего дерева, лишь каким-то краешком сознания ожидая, что этому сну придет конец.
Где-то очень далеко ее жених, одетый небесным пламенем, искал дорогу к ней. Он делал шаг за шагом, пламенным топором прорубая себе путь через темные облака, одолевая синцов и игрецов, которые сыпались на него со всех сторон и разбегались, напуганные грохотом его шагов по небесному своду. Сражался с вихрями и метелями, что норовили завертеть, закрутить, ослепить, сбить с дороги. Он шел и шел, отталкивая стену тьмы и оставляя за собой свет. Но еще так далеко… А когда он сюда доберется – узнает ли он невесту в зимнем облике медведицы? Не отвратит ли его мнимая старость невесты, звериная шерсть?
Сквозь толщи земли и просторы воздуха она различала его громовую поступь – сперва отдаленно, потом все ближе и ближе. Мощные удары огненного топора разгоняли темные тучи, рубили земные пласты. С каждым вдохом спящая ощущала, как становится легче давящая на нее тяжесть.
И вот звуки грозы приблизились настолько, что уже пугали. Удары грома с оглушительным треском раскалывали облака, под ее опущенные веки пробивались пламенные вспышки, и казалось, что обломки разбитого свода вот-вот повалятся прямо на нее.
И наконец раздался треск над самой головой, лица коснулось дуновение прохладного свежего воздуха. Все изменилось: она была будто птенец в яйце, которому пришел срок выходить в белый свет. Треснула черная скорлупа земли, в ее убежище проник свет. Огненный свет, который источали борода, волосы, взор Небесного Воина.
На ее остывшую кожу повеяло теплом. Она затрепетала, еще во власти чар, боясь, как бы не сожгло ее прикосновение пламенного жениха. Горячий поцелуй коснулся губ; она глубоко вдохнула, напрягла все свои силы и подняла веки, чтобы встретить его взор…
***
Запыхавшийся Пребран рывком распахнул дверь, шагнул вперед и замер, ослепленный темнотой. Дверь позади него закрылась, почти отрезав шум толпы, стало тихо. Вслепую он сделал пару шагов, и его вытянутая рука наткнулась на еще одну дверь. Пребран потянул ее на себя и увидел внизу слабый свет. Перед ним была лестница вниз, глубиной почти в человеческий рост, а там, в избе, горела лучина. Осторожно нашаривая каждую ступень, он сошел в подземное убежище и осмотрелся.
При слабом свете все вокруг перемигивалось золотыми искрами: бронзовая, медная, серебряная посуда, шелковые покрывала. Только в таком доме и жить богине весны. Но где же она сама? На первый взгляд изба казалась пустой. Пребран оглядывался снова и снова, но не видел никого живого. Возникло разочарование: уж не обман и это все? Где обещанная богиня? Ради нее он оставил позади самого себя-старого, рухнувшего на мокрую землю кучей свалявшихся шкур. Этой победой он проложил самому себе путь к чистому синему небу, не заслоненному вершинами чащи, и чувствовал себя переродившимся. Но где она – та, ради которой он отказался от прежнего себя?
Пребран медленно обошел избу, внимательно оглядываясь. Не все так просто на Том Свете: может, ему еще нужно найти вход в скрытый покой? Но за печью он наткнулся на лежанку, покрытую большой медвежьей шкурой. Рядом стоял светец; Пребран принес единственную лучину от стола и поджег вставленные лучинки: на лежанку пролился слабый желтоватый свет. Теперь стало видно, что покрывало лежит неровно. Было похоже, что под ним кто-то есть. Но страшно было приблизиться, прикоснуться. Пребран отчетливо понимал, что прикасается к величайшей тайне мироздания: перед ним была сама непотревоженная земля, еще не озаренная солнцем, не согретая теплом, не тронутая плугом. Земля, еще не пробужденная для того, чтобы дать жизнь травам, деревьям, зверям и людям.
