Судьба-Полынь Книга I - Болдырев Всеволод (электронная книга .txt) 📗
Пара жрецов зажгла факелы, закрепленные на стенах. Воздух наполнили треск и запах жженой смолы. Почти тут же появился полевой хирург — их легко узнать по красным перчаткам и особого покроя камзолу.
— Дайте ему маковой настойки, — велел сразу жрецам. — Полуторную дозу.
— Как при ампутации, Шотвер? — поинтересовался молодой слуга Сеятеля, доставая из заплечного мешка бутыль в ивовой оплетке.
— Да. Остальные — выйдите.
В комнате остались только Шотвер, Дарующий и Ильгар.
— Приступим, уважаемый Жосье, — хирург разложил на полу инструменты. Красные перчатки едва заметно мерцали — сила очищала металл от скверны, как будет потом очищать и рану.
— Помните, с чем имеете дело, — сказал Дарующий, привалившись спиной к стене. — И — с кем.
Шотвер кивнул и принялся за дело.
Ильгар начало помнил смутно.
Пара надрезов на коже. Ловкие щипчики полевого хирурга, проникающие под кожу. Вкус макового отвара на языке, в голове — цветной хаос… Все до той поры, пока Шотвер попробовал вынуть артефакт.
Боль была таковой, что десятник почувствовал ее даже сквозь дурман. Игла не поддавалась. Словно прикипела к костям и мясу. Жилы почернели, вздулись. Из раны потянулась густая кровь. Ильгар взревел, рванулся в цепях, едва не вырвав скобы из дерева. Испуганный хирург упал на задницу. Выскользнувшая из щипчиков Игла погрузилась еще глубже в плоть, заставив десятника зарычать от боли.
— Мы убьем его, если продолжим, — Шотвер утер со лба пот. Он быстро обратился на алой перчатке паром.
— Ничего страшного. Умрет — дело замнем, — отмахнулся Жосье. — Артефакт важнее всего. Вынимайте. Можете даже отрезать руку, если понадобится.
— Мы не знаем, как Игла себя поведет, оказавшись вне тела.
— Делай, что велено! Совет поручил тебе извлечь Иглу — исполняй.
Вздохнув, хирург вновь вооружился щипцами и остро заточенным ножом. Внимательно посмотрел на краешек артефакта, потом перевел взгляд на глаза Ильгара. Зрачки пленника затянула чернота. Она казалась бездонной, как смерть.
Шотвер содрогнулся, покосился на Дарующего и сделал аккуратный надрез. И еще один. Крови выступило совсем немного. Пару капель. Рана вокруг иглы покрылась инеем.
Доктор осторожно потянул за кончик иглу. Свет факелов скукожился. Потемнело. Пахнуло холодом. Хирург отпустил артефакт, и языки пламени вновь раззадорились, разогнали по углам мрак.
Одурманенный Ильгар увидел, как в углу комнаты появилась знакомая женская тень.
— Это что еще такое? — удивился Дарующий. — Я чую эманации незнакомой силы.
— Пожалуйста, давайте прекратим, — взмолился хирург. — Ничего хорошего не выйдет из этого, я уверен.
— Закрой рот! — Жрец отпихнул Шотвера. Попробовал ухватить артефакт пальцами, но оцарапавшись, отдернул руку, выругался сквозь зубы. Сплюнув, взял щипцы и рванул артефакт. — Нам было поручено достать Иглу, и я ее достану.
Ильгара словно окунули в котел с кипятком. Десятник дико взвыл, выгнувшись на цепях, затрещали сдерживающие петли. Столбы сдвинулись в креплениях, по потолку пробежала трещина.
— Матерь демонов! Он сейчас вырвется. Откуда в нем столько силы?! — придушенно взвизгнул Шотер, вжавшись спиной в дверь. — Я позову на помощь.
— Нет. Справимся сами. — Дарующий, продолжая тянуть иглу. Вены вздулись на лбу, лицо перекосилось от напряжения.
Тело Ильгара словно изрезали кинжалами и натерли солью, но жестокое сознание не думало уходить. Крик, переросший в хрип, застрял в горле. Кандалы глубоко вгрызались в плоть, кости трещали, сердце грохотало в груди. А перед глазами простирались ледяные торосы и ветер шептал сотнями голосов: «Ты мой. Ты мой».
С тихим шелестом погас огонь. Артефакт снова скользнул под кожу.
Некоторое время во мраке раздавались испуганные крики и проклятия. Кто-то барабанил иступлено в дверь. То ли Шотер рвался наружу, то ли стучали с той стороны, требуя открыть. Заскрипел засов, послышалось множество торопливых шагов, кто-то зажег лучину, и комнатку залил свет. Пыточную наводнили охранники и жрецы.
Возле столбов лежал Дарующий. Его лицо было белым, глаза вытекли, а распухший и посиневший язык торчал из раскрытого рта. Кожа на оцарапанной артефактом руке приобрела странный лиловый оттенок, слезала лоскутами. Шотвер боязливо вжимался в стену, держась за горло и рыдал, как перепуганный ребенок.
— Кто-то схватил меня! Оно чуть не убило меня… — на шее хирурга четко выделялись следы от шести пальцев. Унесли его бледным, еле живым.
Ильгара освободили от цепей и оттащили в камеру, где он провалился в тяжелый, полный кошмаров и боли сон. Рана к следующему утру затянулась, лишь верхушка Иглы выглядывала из-под кожи. Иногда из нее начинала сочиться кровь, порой — темный и дурно пахнущий гной…
— Поэтому я считаю, — Аларий раскраснелся, рванул ворот мундира, — что этого человека нужно отстранить от командования десятком. Потом отдать на милость жрецам! Артефакт опасен и, вполне возможно, является частью какого-то хитрого плана…
— Этого мы ни проверить, ни опровергнуть не можем, — сказал Геннер. — Поэтому здесь как раз следует оперировать фактами. Было пленение, был побег. Об остальном нам неизвестно, но это не значит, что стоит отмахиваться от вполне обоснованных опасений военного преатора. Каждый сделает вывод сам, благо, голосование будет общим и каждый голос равнозначен.
— Тогда не вижу смысла продолжать болтовню, — пожал плечами Аларий. — Урну и камни! Быстро!
Жнец внес каменный сосуд с широким горлышком, украшенный глазурью. Следом появился еще один солдат с двумя корзинами в руках. В каждой лежали камни: в черной и белой краске.
— Приступим, уважаемые, — Карвус, брезгливо оттопырив мизинец, взял белый камень. — Помните, вначале решаем вопросом о том, разжаловать ли десятника Ильгара и отстранять ли от службы.
Стук падающих в урну камней казался Ильгару громовыми раскатами. Он внимательно смотрел, кто какой камень берет. Старался встретиться взглядом с каждым, кто принимал участие в его судьбе. Черных камней было больше, и это не удивляло.
— Закон есть закон… — прошептал десятник.
Палач вошел в зал. Облаченный в черное и синее. Громадный, могучий и безжалостный, как и любая кара. Длинные кожаные перчатки были усеяны медными шишечками.
— Разжалован, — провозгласил Аларий.
Палач одним легким движением преломил клинок. Подошел и вручил обломок подсудимому.
— Твоя служба закончилась, солдат.
И снова решетка, снова четыре стены. Снова взаперти.
Крохотное окошечко под потолком и медные лунные лучи, скользящие по пыльным булыжникам и глиняному полу. Смрад из выгребной ямы в углу. Засаленный лежак, засаленное рубище, засаленный воздух. Минимум света. Плен для тела — свобода для мыслей… черных.
Единственной вещью, которая осталась при Ильгаре, был плетеный браслет.
Ладони пекло — они до сих пор помнили, как в них вложили рукоять сломанного меча.
Карцер отличался от каменного мешка, в котором дожидался перового суда Ильгар, лишь тем, что здесь имелся набитый прелой соломой тюфяк, а не дырявое одеяло, смердящее мочой и потом. Да воду раз в сутки приносили не в старом бурдюке, из которого разило тиной, а в глиняном кувшине. Живительная влага отдавала железом, но была чистой и вкусной. Сухари, приправленная топленым жиром похлебка из чечевицы — еда всегда была холодной и дряной на вкус, но помогала поддерживать силы.
«Всяко лучше сырой крысятины», — усмехался про себя Ильгар.
Браслет казался насмешкой. Памятью о том, чего лишился жнец. Но… река судьбы прихотлива. Ни одни воды — даже коварного Ирхана — не способны удивлять так, как она, не способны путать, а главное — давать надежду.
Разжалованный десятник не спал. Он сидел на тюфяке, размачивал в воде сухарь и глядел в окно. Слушал, как на улице где-то вдали играет музыка. Казалось, там выступает целый оркестр. Впрочем, ничего удивительного. Даже в настороженной Сайнарии случались залихватские гуляния.
