Золотой ключ. Том 1 - Роун Мелани (лучшие книги txt) 📗
Он задержался в массивных бронзовых дверях Галиерры, пока хранитель рылся в захламленной конторке в поисках копии последнего путеводителя. Он двенадцать лет не был в Мейа-Суэрте и хотел знать, чьи работы сейчас в моде, что изменилось в расположении картин и что нынче пишут историки о его портрете Сааведры. Об этом признанном шедевре, бесценном творении гения, увидеть который уже было великим счастьем, и — усмехнулся он про себя — о великом разочаровании всех молодых художников, пытающихся хоть немного приблизиться к его мастерству.
Наконец смотритель протянул ему плотный лист бумаги. Хорошая работа. Он попробовал на ощупь, нет ли ворсинок, и опытным взглядом осмотрел гладкую поверхность. Уже целое столетие он не пытался сам делать бумагу. Пожалуй, можно будет попробовать — в качестве хобби.
Путеводитель — увенчанная большой герцогской печатью бумага с текстом, мелко набранным на обеих сторонах — начинался с кратких сведений обо всех правителях Тайра-Вирте и служивших им Верховных иллюстраторах. Он кивнул хранителю в знак благодарности и подумал, подавив смешок, как бы удивлен был юнец, если бы знал, что перед ним величайший из всех Верховных иллюстраторов, автор большей части картин Галиерры, пришедший поглядеть на свои собственные работы.
Он зашагал по кафельному полу, задерживаясь около знакомых картин и притворяясь, что изучает их, — ради группы молчаливых монахинь, столпившихся посреди Галиерры. То и дело он останавливался, чтобы с неподдельным интересом рассмотреть какое-нибудь “Венчание” или “Договор”, написанный знакомым художником. Старина Бенидитто был истинным гением по части цвета. Тасиони писал деревья так, что казалось, было видно, как ветер шевелит листья, даже слышен их шорох — а он уже успел позабыть об этом. Никто, даже он сам, не мог превзойти Адальберто в изысканности мягких складок шали на женской руке. Он отдавал безмолвную дань давно ушедшим коллегам, в великодушии своего гения способный признать и их таланты.
Он кивнул монахиням, проходя мимо. Они были похожи на стадо высохших серых коров — такие же тощие, большеглазые, кожа задубела от непрерывной работы в саду, лишь малая часть плодов которого шла бедным, но по крайней мере их сад снабжал розами Великую герцогиню с ее вазами. Они ответили на приветствие энергичными кивками покрытых белым голов, поджав губы при виде Чиевы до'Орро, свисавшей с его шеи на длинной цепи, Как и все иллюстраторы, носившие Золотой Ключ, он вызывал у санктас и санктос одно лишь отвращение. Их стерильность — явление ненатуральное и отвратительное для Веры в Пресвятую Мать и ее Сына, а значит, является знаком божественного неодобрения. Ему всегда было интересно, как же екклезия включает в эту теорию плодовитость женщин Грихальва и на деле доказанную мужественность тех молодых людей, которые не обладают Даром. Возможно, такое отношение было последним пережитком жестоких лет нерро лингвы, когда у Грихальва умерло больше людей, чем в любой другой семье Мейа-Суэрты, и это было сочтено божественным возмездием — за то, что они приютили чи'патрос. Он на минуту забылся, вспомнив свою первую жизнь и эту старую суку, Катерин Серрано, Премиа Санкту, изгнавшую Грихальва из всех подвластных ей земель. С этим разобрался Алехандро, но ненависть осталась. Для священников Тайра-Вирте само существование Грихальва было оскорблением, и тот факт, что Грихальва верой и правдой служили своей стране не одну сотню лет, ничем здесь не мог помочь. Аргументами против них служили их происхождение — они были бастардами язычников-изгоев, — слухи о магии, которой они якобы обладали, их влияние при дворе, их скандальная личная жизнь, а особенно — герцогские любовницы. Семья была отравлена от корней до самой кроны, и екклезия не переменила своего отношения к ней с тех самых пор, как герцог Ренайо и герцогиня Хесминия вернулись в Мейа-Суэрту, привезя с собой четырнадцать дам, беременных от тза'абских разбойников, двадцать маленьких чи'патрос — , детей этих же разбойников — и тело Верро Грихальва. Миновав молчаливых монахинь, он подумал, что же должна говорить официальная теория о сущности магии Грихальва, даже если не брать в расчет его собственный способ применения этой магии. Он невольно улыбнулся, и женщины с отвращением отвернулись от человека, посмевшего шутить с теми, кто презирает его и весь его род.
Изгнав монахинь из своих мыслей, он остановился перед “Рождением” работы Гуильбарро Грихальва, точнее, приписывавшимся Гуильбарро, поскольку написал картину, конечно, он сам. Он тихонько вздохнул, рассматривая ее. Редкий шедевр — даже для него.
Единственная дочь Коссимио была, наверное, самым красивым ребенком, когда-либо появлявшимся на свет. Писать портрет девочки и ее красавицы матери было одной из самых больших радостей на протяжении всех его жизней. Он и сейчас прекрасно помнил, как это было тихое пение виол, затененная от летнего зноя комната, ледяные напитки, подававшиеся по мановению его руки, Великая герцогиня Кармина, светящаяся от счастья, ее заливающаяся смехом маленькая дочь. И вот она перед ним — маленькая Коссима, такая же милая и живая, как в тот день, когда он закончил писать последнюю розу в вазе, стоявшей возле ее матери. Ребенок сидел на коленях у матери, обе одеты в одинаковые белые платья, украшенные целой радугой разноцветных лент. На пьедестале перед ними стояла золотая клетка. Заметив, что маленькая Коссима очарована птичками, он однажды открыл эту клетку, позволив птицам летать по всей комнате. Смех девочки все еще звучал у него в ушах. Он был так восхищен, что с трудом смог собраться, чтобы сделать предварительные наброски ее счастливой рожицы и улыбки на губах ее матери. Обе они смотрели на него со стены, выражения лиц схвачены так точно, что кажется, будто портрет закончен лишь вчера. Действительно прекрасная работа. Как прелестна была маленькая Коссима! С каким удовольствием он писал бы ее “Венчание”…
Но она умерла от горячки, не прожив и четырех лет. А всего через год после того как картина была завершена, умер сам Гуильбарро. “Рождение” Коссимы было единственной его работой в Галиерре, и автор путеводителя очень сожалел, что столь многообещающий талантливый художник умер таким молодым.
