Дюна. Первая трилогия - Герберт Фрэнк Патрик (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Уже некогда было думать о том, что все это может сделать с ее нерожденной дочерью. Она успевала лишь воспринимать и запоминать. — Воспоминания обрушились на Джессику — рождения, жизни, смерти, важные события и пустяки — время, охваченное одним взглядом.
«Почему запомнилось, как сыплется песок с обрыва?» — спросила она себя.
Слишком поздно поняла Джессика, что происходит, — старуха умирала и, умирая, переливала в нее свою память, как можно было бы перелить воду из одной чашки в другую. И умирая, Преподобная оставила свою жизнь от мига своего зачатия в памяти Джессики и покинула ее сознание.
«Я так долго ждала тебя, — еле слышно прошептала умирающая, покидая сознание Джессики. — Вот моя жизнь…»
Да, вся ее жизнь была тут. Даже миг смерти…
«Теперь я — Преподобная Мать», — поняла Джессика.
И измененное сознание сказало ей, что она в самом деле стала тем, чем должна быть Преподобная Мать. Яд-наркотик изменил ее.
В Бене Гессерит, она знала, это происходит не совсем так. Правда, в таинства ее не посвящали, но она знала.
Впрочем, конечный результат был тот же.
Джессика почувствовала, что третья точка — ее дочь — все еще касается ее внутреннего сознания, потянулась к ней — но та не откликнулась.
Чувство страшного, чудовищного одиночества овладело Джессикой, когда он осознала, что с ней произошло. Она увидела свою жизнь замедленной, а все, что ее окружает, ускорилось, и стала видна подвижная игра связей вокруг…
Ощущение сознания, стянутого в подвижную точку, таяло, уходило по мере того, как тело освобождалось от угрозы яда. Но она все еще чувствовала ту, другую точку, касалась ее с чувством вины за то, что случилось по ее вине с дочерью.
Я, я сделала это — бедная моя, маленькая, даже не сформировавшаяся еще доченька! Это я толкнула тебя в этот мир, и без всякой защиты!..
И тогда от второй точки отражением ее собственных чувств, которыми она утешала дочь, к ней пришел тонкий ручеек любви и утешения.
Но прежде чем Джессика успела ответить, ее охватил адаб — сильное воспоминание, требующее какого-то действия… да, надо что-то делать… Она попыталась понять — что именно, но измененный ею наркотик одурманивал ее, сковывая чувства.
«Я могла бы изменить и это, — подумала она, — могла бы убрать наркотическое воздействие и обезвредить это вещество…»
Но она поняла, что такой поступок был бы ошибкой. «Я прохожу обряд единения с ними».
И теперь она знала, что положено сделать.
— Вода получила благословение, — сказала Джессика. — Смешайте воды, и пусть все они пройдут превращение; да вкусит от них каждый и да воспримет это благословение!
Пусть катализатор делает свое дело, подумала она. Пусть люди пьют — и пусть их сознания станут ближе друг к другу на время. Теперь наркотик не опасен… теперь, когда Преподобная Мать преобразовала его.
Но адаб не отступал — продолжал требовать от нее чего-то. Да, ей надо было сделать еще что-то… Вот только из-за наркотика было очень трудно сосредоточиться.
А-аа… старая Преподобная Мать!..
— Я встретилась с Преподобной Матерью Рамалло, — произнесла Джессика. — Она ушла, но не оставила нас. И пусть память ее будет почтена обрядом.
«Интересно, откуда я знаю эти слова?» — спросила она себя. И поняла, что они пришли из иной памяти — той, которую дала ей Мать Рамалло и которая стала отныне частью самой Джессики. Правда, чего-то еще не хватало…
«Пусть веселятся пусть устроят свою оргию, — сказал меж тем голос этой чужой памяти. — Жизнь дает им так мало радостей… Да и к тому же нам с тобой нужно время для знакомства — прежде чем я опущусь в глубины твоей памяти и буду появляться уже в твоих воспоминаниях… Я уже чувствую, как меня тянет к ним. Аххх… да твоя собственная память просто полным-полна интереснейших вещей! Многого я и вообразить не могла…»
И эта вошедшая в нее память раскрылась, показывая Джессике колодец, который вел к новым Преподобным Матерям — и внутри каждой скрывалась ее предшественница! Казалось, им нет и не будет конца.
Джессика невольно отшатнулась, испугавшись, что она потеряется в этом океане единой памяти. Но колодец не закрылся; судя по нему, фрименская культура была куда старше, чем она могла предположить…
Перед ней предстали фримены с Поритрина — изнежившиеся, размякшие на этом мягком мире, ставшие легкой и желанной добычей для имперских набегов. Налетчики могли тут жать, не сея, хватать людей и затем основывать колонии на Бела Тейгейзе и Салусе Секундус…
О, как они кричали и стенали тогда!..
Где-то в глубине колодца раздался отчаянный призрачный вопль: «Они запретили нам хадж!..»
И Джессика увидела там, в глубине, тесные клетушки и бараки для рабов; и как отбирали рабов и разделяли их и разлучали и заселяли Россак и Хармонтеп. Лепестками чудовищного цветка раскрываются перед ней сцены жестокости и ярости.
И она увидела нить, тянущуюся из прошлого от сайядины к сайядине — сперва из уст в уста, вплетенная в распевы песен Пустыни; затем — после открытия на Рое-саке ядовитого зелья — пропущенная через сознание их собственных, фрименских Преподобных Матерей… и вот наконец обратившаяся в орудие утонченной силы здесь, на Арракисе, когда была открыта Вода Жизни.
А в глубине колодца кричал, задыхаясь, чей-то голос: «Никогда не простим! Никогда не забудем!»
Но внимание Джессики захватила Вода Жизни. Она увидела ее источник: то были жидкие выделения умирающего песчаного червя — Подателя. Увидела она в своей новой памяти и то, как его убивают… и едва не задохнулась от изумления.
Гигантскую тварь утопили!..
— Мама… с тобой все в порядке?
Голос Пауля пробился в ее сознание, и ей пришлось с трудом вырываться из своего внутреннего мира, чтобы посмотреть на сына. Она не забыла своего долга перед ним… но он так мешал ей сейчас!..
«Я похожа на человека, лишенного дара осязания, не чувствовавшего своих рук с рождения, — и вот осязание не просто дано, а навязано ему!»
Эта мысль зацепилась за ее сознание.
И вот я говорю: «Смотрите! У менять есть руки!» Но люди вокруг спрашивают только: «Что такое „руки“?»
— С тобой все в порядке? — повторил Пауль. — Да…
— Мне можно пить это? — Он показал на бурдюк в руках Чани. — Они хотят, чтобы я выпил.
Она поняла скрытый смысл его слов: он обнаружил яд в первоначальном содержимом бурдюка и боялся за нее. И Джессика вновь подумала о границах дара предвидения у ее сына. Его вопрос говорил о многом…
— Да, пей спокойно, — ответила она, — яд преобразован.
И она взглянула на Стилгара за спиной сына. Стилгар, склонившись, внимательно смотрел на нее.
— Теперь мы знаем, что ты — настоящая, — сказал Стилгар, не отводя от нее внимательных темных глаз.
Она уловила скрытое значение и здесь… но ее чувства были одурманены. Как тепло… как покойно… Какое благое дело сотворили фримены, опустив ее в это всеобъемлющее братство…
Пауль видел, как наркотик овладевает матерью.
Он мысленно оглядел свою память — неизменное уже прошлое, текучие линии вероятностей будущего. Он словно пробегал внутренним взором по застывшим мгновениям; но понять смысл мгновений, выхваченных из потока времени, было очень сложно.
Наркотик… он уже понял о нем кое-что и понимал, что тот делает с матерью. Но в этом знании не было естественного, ритмичного взаимного отражения.
Он вдруг понял, что одно дело — видеть прошлое в настоящем; но подлинное испытание провидца — умение распознать прошлое в грядущем.
Вещи изо всех сил старались быть не тем, чем они кажутся.
— Ну, выпей, — скомандовала Чани и помахала трубкой бурдюка перед его носом.
Пауль выпрямился, взглянул на Чани. В воздухе пахло карнавальным весельем. И он понимал, что случится, если, он выпьет пряное зелье, ведь основой и квинтэссенцией его было то самое вещество, которое так изменило его. Он вновь увидит время — время, обратившееся в пространство; дар бросит его на головокружительную вершину — но не даст понимания…
