Самый разыскиваемый (СИ) - Атаманов Михаил Александрович (полные книги txt) 📗
От неудобной позы у меня затекли ноги. Я присел на кровати, встал и подошёл к окну. Внизу на площадке мальчишки играли в мяч. Невольно тыльной стороной ладони я потёр разбитую губу, вспоминая недавнее общение с этими парнями. В тот день врачи в белых халатах не ставили мне никаких капельниц и не давали таблеток, вместо этого они подняли меня с койки и вывели на залитый солнцем двор, где парни примерно моего возраста окружили меня, задавали какие-то вопросы, на которые я также не отвечал. И тогда кто-то из них толкнул или ударил меня... Помню, что в ответ я изо всех сил ударил его кулаком в нос, а потом дрался отчаянно и зло, стараясь бить своих противников максимально жестоко и больно, и долго меня не могли остановить и скрутить. С тех пор меня перевели в эту комнату с единственным забранным решёткой окном. Наверное, в виде наказания или чтобы изолировать буйного подростка от остального коллектива.
Я обнял толстые прутья решётки своими ладонями. Нет, слишком прочно сидят, не погнуть и не вырвать. И замок на входной двери, хоть он и был примитивным для такого вора, нельзя было открыть голыми руками. Хотя... даже если мне и удалось бы выйти из этой комнаты, то что мне делать? Бежать? Но куда? Кому вообще нужен круглый сирота, единственный родственник которого - это сидящий в тюрьме отчим? Да и какой вообще смысл мне бежать, когда я всё равно надёжно заперт в самой надёжной тюрьме - целом огромном мире, из которого я не смогу уйти? От безысходности у меня опять навернулись слёзы на глаза. Я вернулся на кровать и лёг на спину, рассматривая облупившийся потолок.
За дверью послышались неровные шаркающие шаги. Даже не оборачивая головы, я уже знал, что это ковыляет странная лысая девчонка, которая жила в соседнем боксе. Судя по полуденному времени, она несла для меня обед. Я уже видел её много раз сквозь мутные почти непрозрачные стёкла двери. Целыми днями она ходила по коридору за моей дверью, иногда мыла там полы, иногда срывающимся детским голоском напевала весёлые песенки из мультфильмов. Я знал, что эта девочка тяжело больна, так как ночами слышал, как страшно она кашляла. Её просто выворачивало наизнанку, сухой кашель перемежался рыданиями и стонами, мне даже самому становилось больно от её страданий.
Послышался звук отодвигаемой деревянной заслонки, тонкие бледные детские ручки просунули сквозь полукруглое отверстие в двери и поставили на подставку в моей комнате металлическую миску с каким-то жидким супом, тарелку пюре и стакан компота. Я лежал на кровати и смотрел на принесённую еду, но аппетита совсем не было.
- Привет! - сквозь окошко на меня смотрело личико девчонки лет девяти.
Впервые я видел её не через матовое стекло, а напрямую. Я не ошибся, девочка действительно была лысой, и при этом худющей как сама смерть. Ввалившиеся щёки, чёрные круги под глазами, особенно заметные из-за белой как бумага кожи лица. Это был настоящий ходячий мертвец. Живыми оставались только глаза, пронзительно синие, как утреннее небо.
- Привет! - ответил я ей и вдруг понял, что это первое произнесённое мной слово за все последние дни после трагедии.
- Меня зовут Аня. А как зовут тебя? - спросила девочка.
Я тяжело вздохнул. Сказать, что меня зовут Сергей? Но зачем? Тот Сергей Воронин, которым я был ещё недавно, умер вместе со смертью всех своих близких. А для моих друзей я скорее Серый Ворон, но представляться так было бы совсем уж неуместно и глупо.
- Неважно, - ответил я грубовато и отвернулся от двери.
- На самом деле всё важно, уж мне-то можешь поверить, - не согласилась со мной настырная малявка.
- Тебе? Почему я должен тебе верить? - фыркнул я насмешливо, не оборачиваясь.
- Просто мне нет смысла врать. Я скоро умру, так как моя болезнь неизлечима. Можно просто лежать и ничего не делать. Или корчиться от боли в груди и жаловаться на судьбу. Но я всё равно наслаждаюсь каждым днём своей жизни. Каждая мелочь, если к ней приглядеться, может быть интересной.
Я повернулся и встретился взглядом с удивительно не по возрасту мудрыми глазами этого ребёнка. Аня улыбнулась мне, и я не смог не улыбнуться ей в ответ.
- Меня зовут Сергей, - ответил я на предыдущий вопрос.
- Почему ты сидишь здесь взаперти на карантине? Ты же полностью здоров! - поинтересовалась девчонка.
Что можно было ответить на такой простой и в то же время сложный вопрос... Да, физически возможно я и был здоровым, но душевно до нормального состояния было ой как далеко. Так и не дождавшись ответа, малявка поинтересовалась:
- Хочешь, я скажу взрослым, что ты пришёл в себя?
- Нет, не нужно, - попросил я. - Просто я ещё далеко не пришёл в себя. Я потерял очень близких мне людей. И я потерял... как бы тебе объяснить... считай, что я забыл дорогу в сказку. И мне очень грустно оставаться тут в этим месте, где нет места для волшебства, а мир так жесток.
Несмотря на такое сумбурное объяснение, вопросов не последовало. Аня молча постояла, а потом сказала:
- Сейчас будет обход. Мне лучше вернуться к себе в палату, а то врач всякий раз ворчит, когда я выхожу в коридор. Но можно я потом приду к тебе вечером, когда ночной дежурный уйдёт?
Я легко согласился, и деревянная заслонка закрылась. Из всей принесённой Аней еды я отхлебнул лишь немного компота, и то кривясь отставил - ненавижу компот из сухофруктов! Уж летом-то, казалось бы, можно было и из настоящих ягод компот варить, а не из этого дешёвого суррогата...
Опять приходил врач. Оттягивал мне веки и светил фонариком в глаза, задавал разные глупые вопросы, но я традиционно не стал отвечать, желая лишь поскорее избавиться от его общества. Назначенную мне капельницу с раствором глюкозы я перенёс стоически, даже не поморщившись, когда неопытная медсестра не слишком аккуратно ввела мне иглу в истыканную за последнее время руку. Прописанные мне таблетки покорно проглотил, хотя и подозревал, что моя апатичность частично и была вызвана выдаваемыми мне медикаментами. Сразу накатила сонливость и полное безразличие ко всему. Я даже пропустил момент, когда именно приносили ужин.
Аня пришла поздно вечером, когда в коридоре уже погас свет. Я не спал и расслышал шаркающие шаги задолго до того, как девочка подошла к двери и позвала меня.
- Я принесла тебе свои рисунки, - сообщила малышка и просунула мне кипу альбомных листов.
Часть листов упала на пол, и мне пришлось вставать и поднимать их. Сложив их в стопку, я включил лампочку и стал перелистывать детские рисунки. Талант художницы у Ани бесспорно присутствовал, особенно хорошо у неё получались лица людей, очень живые и эмоциональные. Но все рисунки больной девочки были какими-то мрачными и депрессивными. Одно чёрное солнце чего стоило! На фоне тёмных наполненных коричневыми и серыми тонами картинок контрастно яркими пятнами выделялись только два рисунка.
На первом была изображена молодая женщина в длинном красном пальто и красной шляпе с широкими краями. Детали её одежды были прописаны в мельчайших подробностях, даже брошка в виде ящерицы на плече и квадратные костяные пуговицы. Но вот лица женщины видно не было - она стояла полуобернувшись, так что светлые вьющиеся волосы закрывали её лицо. Заметив мой интерес к этому рисунку, Аня пояснила:
- Это моя мама. Когда стало окончательно ясно, что мне уже не выздороветь, мама отказалась от меня и больше никогда не приходила сюда в интернат. Здесь на рисунке я запечатлела именно тот самый момент, когда мама отвернулась, чтобы уйти навсегда. Я всё на свете отдала бы за возможность ещё раз увидеть её лицо. Я знаю, что этого не будет, но я всё равно люблю её и не осуждаю за это. Пусть мама будет счастлива, даже когда меня самой уже не будет...
С трудом я оторвался от этого рисунка и взял в руки другой, на котором в центре листа на карликовой берёзе росли огромные кленовые листья, а само дерево светилось, подобно солнцу. Вокруг дерева танцевали счастливые звери - белочки, зайцы, медвежата. Аня грустно усмехнулась:
