Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А. (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
— Как, как ты сказал?
— Вихуэла.
— Хорошо звучит, однако.
— Испанское слово. Им, извини уж, было не до ассоциаций на русском.
— Ясно. И что же это такое?
— Испанская гитара. Отец в своё время что-то о ней писал.
— Надо же, прямо так и писалось — вихуэла?
— Э-э-э… Вроде бы, было негласно принято букву Х опускать для благозвучия.
— Да уж, лучше опускать. А что касается олинты — почему бы и нет? Если их легионеры так похоже на древнеримских, а тигрицы-оборотни — на древних гречанок, то найдутся и те, кто похожи на испанцев.
— А на русских? На литовцев?
— Всё может быть, Балис, всё может быть. Только, не думаю, что это нам сильно поможет. История здесь всё равно другая, а всё остальное… Не думаю, что я бы смог сойти за своего даже в России во времена Гражданской войны.
— Смогли бы, — усмехнулся Сашка. — Говорят, штабные офицеры — такие чудаки, не от мира сего…
— Вот, а ведь меньше ста лет прошло, что уж говорить про большие сроки… При Иване Грозном, при Петре люди нашего времени не могут быть своими. Мыслим мы иначе, понимаешь? И быстро образ мысли поменять не сможем, это годами ставится. Так что, наш максимум там — иноземцы, к России неравнодушные.
— А меня это устраивает, — усмехнулся Гаяускас. — Ни при Иване, ни при Петре Литва в состав России не входила.
— Можно подумать, Крым туда входил.
— Один — один, — Балис рассмеялся. А затем снова перешел на понятный всем морритский. — Ладно, хватит на сегодня. Лично я устал, как собака и хотел бы, наконец, выспаться. Если, конечно, не нужно стоять на карауле.
— Не нужно, — успокоил его Наромарт. — Сегодня дежурит благородный лагат Порций Простина Паулус.
— Одна стража?
— Ты забыл, что я нуждаюсь во сне меньше, чем люди. Я сменю благородного лагата после полуночи, и буду караулить ваш сон до утра.
— Ну, если так. Саша тебя будить утром?
Мальчишка бросил в сторону офицера благодарный взгляд и тщательно выдержанным будничным голосом ответил:
— Конечно. Как же иначе?
— Тогда, нас, пожалуйста, разбуди примерно на час раньше общего подъёма.
— Как скажешь.
Путешественники принялись обустраиваться на ночлег, и вскоре небольшая компания крепко спала: усталость и свежий воздух сделали своё дело. И только оставшийся дежурить Йеми в глубокой задумчивости сидел у костра, вглядываясь в мерцающее пламя. Раз за разом он анализировал все известные ему факты, пытаясь понять, кто и зачем похитил его племянницу, но ничего нового в голову не приходило. Пока что, приходилось идти вслед за похищенными детьми его спутников и надеяться, что, освободив их, он узнает, где нужно искать Риону.
Глава 14
В которой раскрывается одна из тайн
Я под стеклом, я на витрине
Смотрю в окно в дождливый час.
И день и ночь от той картины
Не отвожу печальных глаз.
Все проходят мимо, а одна девчушка
Говорит: "Какая грустная игрушка,
Папа, подари! Папа, подари!
Папа, подари мне куклу!
Папа, подари! Папа, подари!
Папа, подари мне куклу!"
Я сплю.
Я сплю на ужасно неудобной, жесткой кровати. Мало того, эта кровать ещё и совсем узкая, как кушетка в кабинете доктора Тигелин. Добрая старушка Тигелин, похожая на бабушку из сказки, она была детским врачом семьи фон Стерлинг, лечившим, и меня, и Тони, и Алека. А в кабинете у неё стояла низенькая кушетка, на которую доктор укладывала ребят, прежде чем провести сканирование. Никогда не думала, что на такой неудобной постели можно заснуть. Но сейчас я сплю.
Я сплю. Я сплю, лежа на спине, хотя всегда любила спать на боку. Сколько себя помню, я засыпала и просыпалась лицом к окну. Вечерами на стекле так приятно играли отблески от стоявших в саду разноцветных фонарей, а по утрам меня будил свет восходящего Солнца.
Я сплю. Почему-то я сплю, не сняв чулок и, кажется, в платье. Девочке из культурной семьи неприлично спать, не переодевшись в ночную сорочку. Я никогда так не делала. Никогда. Что бы ни происходило, как бы я не уставала, но всегда на ночь умывалась, чистила зубы и надевала сорочку или пижаму. А сейчас я сплю в одежде, словно бездомная бродяжка какая-нибудь. Мне стыдно. Пусть у меня нет индекса, но у меня есть свой дом, где меня хоть и не любят, но заботятся обо мне. Мне стыдно, но я продолжаю спать.
Я сплю. Я сплю и не сплю одновременно. Я знаю, что это бывает, это называется "хрустальный сон". Только, говорят, что в таком сне видишь себя как бы со стороны. Ничего подобного со мной сейчас не происходит. Я просто сплю и знаю об этом. Странно, правда?
Я сплю. Сплю и при этом не шевелюсь. Сколько себя помню, я всегда ворочалась во сне. А сейчас я неподвижно лежу на спине и не шевелюсь. Не могу? Не хочу? Не знаю…
Я сплю. Я сплю и слышу, что происходит в комнате вокруг меня. Долгое время было тихо, лишь иногда потрескивали фитили горящих свечей. Свечи спать мне не мешают: их совсем мало в этой большой комнате, и они не способны разогнать царящий здесь мрак. Но теперь к комнате кто-то приближается. И даже двое. Я слышу шаги. Легкие женские шаги, шуршание юбок по каменным плитам пола. А рядом с ней идёт калека: я слышу шарканье подволакиваемой ноги. Они идут молча. Шаги приближаются.
Дверь открывается почти без скрипа, петли хорошо смазаны. Легкое дуновение ветерка колеблет огоньки свечей. Нет, я этого не вижу, ведь я сплю. Но я чувствую, что это происходит именно так. И я всё слышу. Я даже слышу даже дыхание вошедших. Они молчат. Они молча подходят ближе. Женщина и калека.
— Бедные дети, — тихо шепчет женщина.
Мне знаком этот голос. Даже во сне я могу понять, кто зашел в комнату: госпожа волшебница. Добрая фея, разрушившая чары злобного колдуна, превращавшего людей в камень. Да, и я тоже была каменной статуей. Это был не сон, это было на самом деле. Я вспоминаю этот ужас, хотя сейчас — я сплю. Но я знаю, что тогда всё это было на самом деле. Только вот, как госпожа волшебница оказалась в моем сне? Или сон, незаметно для меня, уже закончился? Я пытаюсь повернуться, но не могу. Значит, я всё-таки продолжаю спать…
— Виолетта, ты понимаешь, что происходит?
Голос мелодичный и очень мягкий, но говорит не женщина, а мужчина. Его я тоже знаю. Господин волшебник, он помогал госпоже разрушить чары злого колдуна. У него очень необычный, странный вид: он такой высокий, волосы совершенно седые, а кожа — чёрная. Когда я его впервые увидела, то даже испугалась. Но потом поняла, что бояться его не надо: он очень добрый и плохого не сделает.
— С этим надо смириться. Нар. Мы ничем не можем им помочь. Они мертвы, и нам не дано вернуть их к жизни. Всяким силам поставлен свой предел.
— О чём ты говоришь? Виолетта, ты же вообще не понимаешь, что происходит…
Я чувствую, что взрослые растеряны. Каждый из них видит происходящее по-своему, каждый хочет объяснить свою точку зрения — и не находит слов. Они взволнованны, напряжены и не знают, что им делать. А я… я сплю. Сплю и вижу свой хрустальный сон.
— Это я во всём виноват… Но я не знал… Я даже не мог подумать…
— Не надо винить себя, Нар… Поверь, Мицар переживает не меньше твоего. Ему тоже жаль детей, но это — несчастный случай, который нельзя было предугадать и предотвратить. Если кто виноват, то это Зуратели, затеявший всю эту возню с памятником порокам. Если бы не он, то ничего бы не произошло, дети бы остались живы.
— Но они — не живы.
— Но ты-то здесь при чём? Ты и сам мог погибнуть от этого взрыва. За твою жизнь мы с мэтром Конрадом боролись два дня и две ночи. Скажу честно, у тебя было больше шансов умереть, чем остаться в живых.
— Остаться в живых? Виолетта, ты настолько устала за эти два дня, что напрочь забыла о том, что я вовсе не был живым в тот момент, когда этот волшебник произнес твоё заклинание?