Заклятая невеста. Расширенная версия - Эльденберт Марина (полная версия книги TXT, FB2) 📗
– Что именно?
– Осмотр. Я ничего не почувствовала.
– Не зря же я магистр исцеления, – Хьерг снова улыбнулся уголками губ и направился к двери.
– Как себя чувствует Льер?
Слова сорвались с губ, подействовав на элленари, как магическая преграда. Он остановился слишком резко, и столь же резко обернулся.
– Осторожнее с подобными вопросами, леди Лавиния, – предупредил он. – Это может плохо кончиться и для него, и для вас.
Да, кажется я прекрасно понимала, о чем он говорит, но прежде чем меня посетило желание откусить себе язык, Хьерг произнес:
– Я вас не выдам, но на будущее – для вас он Ангсимилльер Орстрен, главнокомандующий его аэльвэрства Повелителя Аурихэйма.
Его Зверства, я бы сказала.
– Спасибо, Хьерг, – произнесла искренне.
– Хорошо.
В ответ на мой незаданный, а если быть точнее, недозаданный вопрос, элленари произнес:
– Тот, о ком вы спрашивали. Сейчас с ним все хорошо.
Я не успела спросить про Амалию, элленари вышел, плотно притворив за собой дверь. Впрочем, надолго я одна не осталась, Эйзер вернулась быстро и сообщила:
– Аэльвэйн Лавиния, Повелитель желает разделить с вами завтрак.
Завтрак со мной пожелали разделить в зале, который превосходил даже нашу столовую в Мортенхэйме. Длинный стол на более чем двадцать персон врастал мраморными ножками в пол, и веяло от него холодом. Впрочем, чем еще может веять от стола, когда за ним сидит Его Аэльвэрство.
Себе он не изменяет, весь в черном, спасает этот наряд только серебристая окантовка. Пожалуй, еще цвет волос элленари, на который больно смотреть, но принимая во внимание то, что мне на него смотреть не очень-то хочется, сойдет. Он поднимается из-за стола, чтобы подать мне руку, за которую мне не хочется браться. Мне вообще не хочется к нему прикасаться, но кто бы меня спрашивал, правда? Ни один уважающий себя мужчина в Энгерии не возьмет женщину за руку, пока она не позволит, этот же сжимает мои пальцы, и в грудь ударяет тягучим, зыбким жаром.
Отнять руку не представляется никакой возможности, поэтому приходится делать вид, что мне все равно. Все равно получается какое-то странное, я бы сказала, даже чересчур, потому что чем сильнее я пытаюсь избавиться от этого чувства, тем ярче полыхает в груди.
– Это знак моей принадлежности, – сообщают мне тем же ровным тоном, которым вчера сообщили, что мы идем смотреть на пытки. – После обручения станет проще.
– Я вам не принадлежу, – с трудом справляюсь с охватившими меня чувствами. – Никакого обручения не будет.
– Разумеется, будет. В ночь схождения луны и солнца, под Аркой Благоденствия.
Разумеется.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, когда мне отодвигают стул рядом с ним.
– В моем мире я не должна сидеть рядом с вами.
– Вы в моем мире, леди Лавиния.
Ах, так? Хорошо.
Устроившись на стуле, хочу расправить платье, но пальцы хватают пустоту: совсем забываю, что здесь нет кринолинов. Здесь нет ни белья, ни нижних сорочек, поэтому я чувствую себя почти раздетой, особенно под его взглядом, которым он, не стесняясь, меня обводит. Мы сидим так непростительно близко, что при желании он может коснуться моих пальцев, поэтому я убираю руки и складываю их на коленях. Еще один минус Аурихэйма – здесь никто не носит перчаток, и каждое прикосновение, как беспардонная близость. К счастью, тарелки здесь самые обычные и приборы тоже. А вот блюда…
– Что из этого можно есть, чтобы не отравиться?
Взгляд Золтера темнеет.
– За моим столом вы не будете отравлены, леди Лавиния.
– Правда? У меня в этом серьезные сомнения.
Его глаза темнеют еще сильнее, и вместе с ними темнеет узор на лице, из насыщенно, темно-зеленого становясь почти черным.
– Позвольте спросить, почему.
– Начнем с того, что меня притащили сюда помимо моей воли.
Последние мои слова провоцируют такую тишину, что у меня начинает звенеть в ушах. Если до этого слышался едва различимый шелест шагов прислуги, сейчас от него остаются одни воспоминания. Так же, как от шороха расставляемых по столу блюд, у меня такое чувство, что время снова застыло, но на этот раз по моей воле.
– Продолжим тем, что вы ничего не желаете слышать о моем возвращении домой и о моих желаниях в принципе. Хотя бы потому, что вчера вы заставили меня смотреть на то, что я считаю жестоким и бесчеловечным, – заметила я. – А после нацепили на меня ошейник под предлогом подарка.
– Выйдите.
Его голос звучит тихо, но проносится, как раскаты грозового эха. Теперь я слышу не только шелест и шорохи, но кажется, даже, шуршание крыльев. Хотя последнему, кажется, здесь неоткуда взяться, но я все-таки невольно оглядываюсь. Чтобы увидеть легкую рябь, скользнувшую по стене под ожившей картиной, в которой краски сменяются на пепел и тлен. От неожиданности замираю, а в себя прихожу от жесткого прикосновения пальцев к подбородку.
В меня словно молнией ударяет, я даже не сразу понимаю, что происходит. Ожерелье-ошейник оживает, сползая в его ладонь покорной змеей, а в следующее мгновении элленари отбрасывает его на другой конец зала. Миг – и краски перед глазами стираются, а потом снова вспыхивают, ослепительно ярко. Я чувствую прикосновения пальцев к щеке так остро, как ничто и никогда.
От этого прикосновения кожа горит, полыхает, как его волосы, и весь мир сходится в его глазах. Опасный, темный взгляд вонзается в меня, вызывая одно желание: податься вперед, коснуться кончиками пальцев легкой щетины, губами – губ. Все это так остро, так яростно, так горячо, что мне становится нечем дышать, особенно когда он, скользнув пальцами по моей щеке в небрежной ласке, убирает руку.
Кажется, с моих губ срывается стон, не то отчаяния, не то разочарования, и я тянусь за продолжением этого прикосновения, когда слышу:
– Вы больше никогда не поставите мои слова под сомнение в присутствии посторонних, – этот голос ввинчивается в сознание сквозь исступленную жажду прикосновений, до этой минуты неведомую. Пульсация на руке, на предплечье, в плече, чувствуется, как биение сердца. – В противном случае я сниму с вас защиту и закончу то, что начал сегодня, на глазах у тех, в присутствии кого вы в следующий раз решите показать характер.
Последние его слова ударяют, как пощечина, и наваждение рассеивается. Вместе с ним рассеивается жар в груди и боль от невозможности почувствовать его губы на своих. Осознание того, что мне только что довелось испытать, жаром плещет на щеки, заставляя сжимать кулаки.
– Надеюсь, мы с вами друг друга поняли, леди Лавиния. А теперь – если пожелаете, разумеется, принесите защиту. Я вам ее верну.
Я – маг жизни, я не умею ненавидеть, но сейчас понимаю, что рядом с ним могу научиться.
– Что ж, – говорю я, – если ваш удел – брать женщин под властью чар на глазах у всех, то я ничего не могу с этим поделать.
После чего возвращаюсь на стул без его помощи, даже не взглянув в сторону клятого ошейника. Меня трясет не то от пережитого, не то от осознания, что я целиком и полностью в его власти, тем не менее внешне я остаюсь спокойна. Расстилаю салфетку на коленях и дожидаюсь, пока он займет свое место.
– Вы так и не сказали, чем из того, что здесь есть, я не смогу отравиться, – говорю я и спокойно встречаю взгляд, полной беспросветной тьмы.
– Для людей в Аурихэйме губительны лишь плоды грига. Это яд, который убивает мгновенно.
– А для элленари? Есть здесь какой-нибудь смертельный яд для элленари?
– Вы нарочно испытываете мое терпение, леди Лавиния?
Испытываю? Это я даже еще и не начинала. Поэтому сейчас с милой улыбкой произношу:
– Ну что вы, ваше аэльвэрство. Мне просто нужно знать, чем я могу защищаться в случае чего.
– Вы здесь под моей защитой, – почти рычит он. – Никто не посмеет причинить вам вред.
– Да? – я все-таки рискую и кладу себе странное по виду блюдо, чем-то отдаленно напоминающее овощное рагу под соусом. – Это вы сейчас о тех, на глазах кого собирались учить меня уму-разуму, задрав мне юбки?
