Чёлн на миллион лет - Андерсон Пол Уильям (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

— Ступай с Богом, — отозвался обезоруженный надсмотрщик и вновь сосредоточил свое внимание на грузчиках.

Луго неторопливо двинулся прочь. У следующего причала остановился, просто чтобы полюбоваться видом. Солнечные зайчики путались у него в ресницах, окрашивая мир в радужные тона.

Перед ним текла Гарумна, чуть подальше сливающаяся с Дюранием [9] в общем эстуарии. Совсем вблизи и чуть подальше на блистающей водной глади покачивались лодки, рыболовная барка с добычей, возвращающаяся с моря на веслах, стройная яхта с цветастым парусом. Низкий противоположный берег радовал яркой зеленью; виднелись бежевые стены и розовая черепица двух поместий в окружении виноградников; над более бедными соломенными кровлями поднимался рваными клочьями дым. Повсюду порхали птицы — малиновки, воробьи, журавли, утки, в высоте кружил ястреб; зимородок сразу бросался в глаза синевой своего оперения. Веселый щебет казался под стать плеску и журчанию реки. Невозможно было и представить себе, что германские язычники неистовствуют у врат Лугдунума [10], что главный город Центральной Галлии, быть может, уже пал под их натиском — а ведь до него меньше трех сотен миль.

А может, представить себе это совсем нетрудно, даже слишком легко. Губы Луго плотно сжались, он жестко велел себе не валять дурака. Что-то в последнее время он слишком склонен уноситься мыслями далеко-далеко — разве нынче такое похвально? До этой округи язычники пока не добрались, но, как сказали бы знакомые евреи, с каждым годом надпись на стене проступает все четче. Он решительно повернулся и двинулся обратно к крепостному валу с башенками и бойницами, четырехугольником окружающему Бурдигалу [11].

В город он вошел через второстепенные ворота — собственно, просто через калитку. Стражник у ворот дремал вполглаза, опершись о копье и о прогретые солнцем камни. Германец, из числа новобранцев. Легионы либо ушли обратно в Италию, либо отправились к границам; здесь остались лишь жалкие остатки того, что было прежде. Тем временем варвары вроде этого выжали у императоров дозволение селиться в римских землях. В обмен они должны были слушаться законов и пополнять ряды армии; но вот в Лугдуненсисе [12] они, например, этому воспротивились…

Луго миновал ворота, пересек площадь и пошел по улице Виндомариев Путь. Она вилась среди домиков, стоявших вплотную друг к другу, — над головой оставалась лишь узенькая полоска неба; булыжная мостовая была скользкой от зловонных помоев. Словом, не улица, а полутемный переулок, вероятно, ничуть не изменившийся с той поры, как тут теснились одни кельты-битуриги. Однако Луго с течением времени изучил весь город, как старый, так и новый.

Народу попадалось не так уж много, по большей части люди были в лохмотьях. Женщины болтали, стайками направляясь к реке на стирку, неся домой от акведука ведра с водой или возвращаясь с рынка с корзинами овощей. Прошел носильщик, сгибаясь под ношей, почти не уступающей той, что была нагружена на встречную тележку с впряженным в нее осликом. Стараясь разойтись на тесной улочке, носильщик и возница осыпали друг друга заковыристой бранью. Подмастерье, несший своему хозяину тюк шерсти, остановился перекинуться парой слов с девицей. Два деревенских жителя в стареньких плащах и таких же штанах — наверное, гуртовщики — обменивались впечатлениями, обильно пересыпая речь галльскими словечками, да еще с таким выговором, что Луго не разбирал почти ни слова. Пьяница, — судя по рукам, разнорабочий, а судя по состоянию, безработный — слонялся взад-вперед в поисках развлечений либо драки; за последнее бурное десятилетие, нанесшее удар и без того хиреющей коммерции, безработица стала для города сущим наказанием. Блудница в жалостных, некогда блистательных обносках, отыскивающая клиентов даже в столь ранний час, оперлась о Луго плечом. Он не обратил на нее никакого внимания, лишь прикрыл ладонью висевший у пояса кошель. Горбатый нищий ноющим голосом просил ради Христа, но когда Луго не обратил внимания и на него, вспомнил Юпитера, Митру, Изиду, Великую Мать и кельтскую Эпону; кончился перечень выкрикиванием в спину Луго проклятий. Ребятишки со спутанными волосами, в грязных отрепьях бегали по своим маленьким делам и играли в свои маленькие игры. Вот о них Луго подумал с теплым чувством.

Левантийские черты лица выделяли Луго среди прочих. Бурдигала была городом космополитическим, в жилах которого текла кровь Италии, Греции, Африки и Азии. И все-таки большинство горожан оставались такими же, как их предки, — коренастыми, круглоголовыми, темноволосыми, но светлокожими. По-латыни они говорили как-то гнусаво; Луго так и не сумел перенять их акцент.

Заставленная готовыми изделиями мастерская горшечника, откуда доносилось поскрипывание гончарного круга, напомнила Луго, где свернуть на более широкую улицу Тевтатия; не так давно епископ пытался переименовать ее в честь святого Иоанна, но безуспешно. Здесь пролегал кратчайший путь к переулку Терновой Метлы, где жил нужный Луго человек. Может, Руфус и не дома, но наверняка не на работе. Заказы на верфь не поступали уже больше года, и тамошние работники получали кое-что лишь благодаря государственному вспомоществованию; порой подворачивался случайный заработок — охота на медведя для цирка или что-нибудь в том же роде. Если Руфус ушел, придется незаметно побродить вокруг, пока тот не вернется. Терпения Луго не занимать.

Он прошел еще около сотни шагов, когда до его слуха донесся шум. Другие, кто был на улице, тоже обратили на шум внимание, оставили дела и стали вслушиваться, вытягивая шеи и прищурив глаза. Большинство поспешили найти укрытие, лавочники и мастеровые приготовились закрыть двери и ставни. Нашлись и такие, кто плотоядно облизнул губы и двинулся в сторону, откуда неслись крики. Гам стал громче; его все еще глушили извилистые улицы и тесно стоящие дома, но ошибки быть не могло. Луго прекрасно знал это низкое, утробное ворчание вперемешку с воплями и гиканьем. Толпа травила человека.

Луго сразу понял, за кем охотятся, и по спине у него побежали мурашки. На мгновение он замешкался. Стоит ли рисковать? Дома Корделия, дети — у него и у его семьи впереди еще тридцать — сорок лет спокойной жизни…

И тут же пришла решимость. По крайней мере, надо пойти посмотреть, безнадежна ситуация или нет. Луго поднял наголовник, опустив пришитую по краю сетку: видно сквозь нее не так уж плохо, а лица за сеткой не разглядеть. Жизнь научила Луго предусмотрительности. Правда, увидев его в таком виде, военный патруль насторожится и остановит для допроса. Но будь по соседству патруль, эта свора не ринулась бы за Руфусом. Правда, — рот Луго скривился в мимолетной усмешке, — Руфус мог бы оказаться под арестом.

Луго двинулся наперерез приближающемуся гаму, ориентируясь по звуку. Он шел чуточку быстрее, чем искатели опасных приключений, но не настолько, чтобы привлекать к себе внимание. Наголовник бросает на сетку тень; ее, наверное, никто и не заметит. Мысленно он повторял древние заклятия против опасности: «Не дай страху охватить тебя, пусть мышцы будут расслаблены, чувства открыты, а тело в любой момент готово перейти к действию. Спокойствие, бдительность, гибкость; спокойствие, бдительность, гибкость…»

Он вышел на площадь Геркулеса одновременно с преследуемым. Название ей дала покрытая патиной статуя героя в центре. От нее лучами расходилось полдесятка улиц. Выскочивший на площадь мужчина был коренаст, его грубое лицо усыпали веснушки, а жидкие волосы и спутанная борода были редкого огненно-рыжего цвета. Туника, облепившая мощное тело, была пропитана потом. Да, это наверняка Руфус, решил Луго. Ведь Руфус [13] — явно не имя, а прозвище.

Беглец был силен, но не создан для скорости. Толпа преследователей бежала за ним по пятам. Их было человек пятьдесят — такие же, как Руфус, работяги, одетые в тусклые, много раз чиненные одежды. В толпе попадались отдельные женщины, взъерошенные и исступленные. Мужчины вооружились чем попало: ножами, молотками, палками, булыжниками. В реве толпы можно было различить отдельные слова: