Душа императора (ЛП) - Сандерсон Брэндон (книги без сокращений txt) 📗
Она подумала об одном, очень особенном знаке сущности, который сейчас заперт со всеми остальными. Он был для неё самым дорогим, из всех пяти, несмотря на то, что ни разу не использовался.
— Давайте проверим следующую, — Шай предпочла проигнорировать пристальный взгляд Гаотоны. Ей нельзя таить обиду. Тетушка Сол всегда говорила, что самая большая опасность в жизни — гордыня.
— Очень хорошо. Но я немного запутался. У меня уже сложилась некая картина о воссоздании из твоих рассказов, но я не понимаю, почему тогда эти печати вообще на мне работают. Ты же говорила, что нужно знать прошлое вещи в деталях, иначе ничего не получится?
— Да, если хочу, чтобы печати действовали долго. Как я уже говорила, всё дело в правдоподобности.
— Но это совершенно неправдоподобно! У меня нет брата.
— Ах, позвольте мне объяснить, — сказала Шай, удобнее усаживаясь на стуле. — Я переписала вашу душу, пытаясь сделать её подобной императорской. Точно так же, как переписала душу окна, поставив в него новые витражи. В обоих случаях испытуемый осознает изменение, которое я привношу. Например, оконная рама имеет общее представление о том, что такое витраж, ведь когда-то он в ней был. И несмотря на серьезные повреждения в прошлом, печать всё равно схватилась, так как общая концепция витража сохранена, и окно об этом знает. Мне лишь оставалось воплотить это знание в реальность.
— Вы же провели очень много времени с императором. Ваша душа знает его душу, так же, как и оконная рама знает о витраже. Вот почему я должна проверять печати на таком человеке, как вы, а не на себе. Я ставлю штамп, и ваша душа получает порцию чего-то такого, о чем она уже должна знать… Чтобы всё получилось, эта частичка должна быть небольшой и соотносимой с душой Ашравана, дабы ваша душа приняла его. Только в этом случае печать схватится, и то лишь ненадолго, прежде чем будет отторгнута.
Гаотона смотрел на неё с изумлением.
— Вы, наверное, думаете, что всё сказанное мной ерунда и предрассудки? — спросила Шай.
— Просто… очень загадочно, — Гаотона развел руками. — Окно имеет представление о витражах? Душа имеет представление о другой душе?
— Такие вещи существуют за гранью нашего понимания, — Шай взяла следующую печать. — Мы что-то думаем об окнах, мы что-то знаем о них…в духовном смысле. Поэтому окно обретает свое значение, какую-то идею, и даже в некотором роде жизнь. Хотите верьте в это, хотите — нет. Да и не важно, главное, что печати на вас работают хотя бы минуту, а это значит, что я на верном пути.
— В идеале, я хотела бы опробовать их на самом императоре. Но, увы, в своем нынешнем состоянии он не сможет нормально отвечать на вопросы. Нужно, чтобы печати не просто схватились, но и работали все вместе. Поэтому мне необходимо знать ваши ощущения — это поможет делать печати более точно. А теперь, давайте руку — проверим следующую.
— Хорошо, — Гаотона приготовился. Шай поставила ему новый штамп и закрепила вполоборота, но… стоило ей только убрать печать, как она тут же исчезла, полыхнув красным.
— Всполох, — прокомментировала Шай.
— Что это было? — он провел пальцами по руке, где была метка, размазав краску. Печать так быстро исчезла, что чернила не успели даже как следует перейти в оттиск. — Что на этот раз ты со мной сотворила?
— Похоже, что ничего, — ответила Шай, внимательно рассматривая поверхность печати, выискивая недостатки. — С этой я ошиблась, причем очень серьезно.
— А о чем была печать?
— Про то, что подвигло Ашравана стать императором. О, разрази ночи огнем! А ведь в ней я не сомневалась!
Шай покачала головой, отложив штамп в сторону.
— Ашраван стал императором не потому, что где-то в глубине души хотел доказать своей семье, что действительно может им стать. И даже не ради того, чтобы наконец выйти из тени своего брата.
— Я могу сказать тебе, почему он это сделал, Воссоздатель, — промолвил Гаотона.
Она изучающе смотрела на него. Видимо, именно Гаотона поспособствовал восхождению Ашравана на престол. В конечном счете император возненавидел арбитра за это.
— Хорошо, — сказала она. — Почему?
— Он многое хотел изменить. В империи.
— В дневнике об этом ничего не сказано…
— Он был очень скромным человеком.
Шай в удивлении подняла бровь. Это шло в разрез с теми записями, что у неё имелись.
— Нет, конечно, он был темпераментным, невыносимо упрямым в спорах, и если придерживался какой-либо точки зрения, то стоял до конца. Но вот сам по себе, где-то в глубине души, он был весьма скромным человеком. Это очень важная деталь его характера, постарайся её не забыть.
— Вот как, — выговорила она. «Наверняка, Гаотона, ты в чем-то повлиял на его характер, — подумала она про себя. — И этот взгляд, каким ты разочарованно смотришь на людей, так и говорит, что мы должны быть лучше, чем мы есть».
Видимо, Шай не одна чувствовала осуждение Гаотоны. Он как разочарованный дед, недовольный своими внуками.
Такое положение вещей надоумило её отказаться от него как от подопытного. Только… ведь он сам, продолжая считать ремесло Шай ужасным, предложил ставить на себе эксперименты, желая быть наказанным, а не отправить вместо себя кого-то ещё.
«На самом ли деле ты искренен, старик?» — думала Шай, в то время как Гаотона откинулся на стуле; его взгляд становился отрешённым, когда он думал об императоре. Она заметила недовольство.
В её деле многие смеялись над честными людьми, считая их лёгкой добычей. Они ошибались. Честность вовсе не означает наивность. Бесчестного дурака и честного дурака одинаково легко обмануть; к каждому есть свой подход. Тем не менее, честного и умного человека всегда, всегда сложнее обмануть, чем того, кто умён и бесчестен одновременно. А искренность… Её сложно подделать по определению.
— Какие мысли кроются за твоими глазами? — спросил Гаотона, подавшись к ней вперёд.
— Я думала о том, что вы, должно быть, относились к императору так же, как ко мне сейчас, надоедая ему бесконечным ворчанием по поводу того, что он должен совершить.
Гаотона фыркнул.
— Кажется, именно этим я и занимался, но это не значит, что мои взгляды были неверными. Просто он мог… мог стать кем-то большим, чем был. Так же как и ты могла бы стать прекрасным художником.
— Я и есть прекрасный художник.
— Настоящим.
— Так и есть.
Гаотона покачал головой.
— Картина Фравы… кое-что мы упускаем из виду, не так ли? Фрава приказала проверить подделку, и эксперты обнаружили несколько незначительных ошибок. Сам я их увидеть не смог, но они там есть. Поразмыслив, я счёл их странными. Мазки выполнены безупречно, я бы даже сказал, мастерски. Манера письма полностью совпадает. Если ты справилась с этим, зачем тогда нужно было так ошибаться, например, располагать луну слишком низко? Такую ошибку сложно заметить, но мне кажется, ты бы никогда не допустила чего-то подобного, по крайней мере, не специально.
Шай потянулась за следующей печатью.
— Полотно, которое они посчитали оригиналом, — продолжал Гаотона, — то, которое висит в кабинете Фравы прямо сейчас… тоже подделка, я прав?
— Да, — вздохнула Шай. — Я поменяла картины за несколько дней до того, как попытаться украсть скипетр; проверяя таким образом систему безопасности дворца. Я проникла в Галерею, вошла в кабинет Фравы и подменила картину для пробы.
— Значит та, которую они посчитали подделкой, на самом деле оригинал, — заключил Гаотона, улыбаясь. — Ты нарисовала эти ошибки поверх оригинала, чтобы он казался копией!
— Вообще-то, нет, — возразила Шай. — Хотя я и использовала такую уловку в прошлом. Обе картины — подделки. Просто первая — очевидная подделка, оставленная для того, чтобы её обнаружили, если что-то пойдёт не так.
— Получается, оригинал до сих пор где-то спрятан… — произнёс Гаотона; было видно, что он заинтересовался. — Ты проникла во дворец, чтобы изучить систему безопасности, потом заменила оригинал копией. Вторую копию, чуть похуже, ты оставила в своей комнате как ложный след. Если бы тебя поймали во время проникновения или по какой-то причине тебя бы выдал помощник, мы бы обыскали твою комнату, обнаружили там фальшивку и пришли к выводу, что ты ещё не осуществила подмену. Служащие приняли бы лучшую копию за подлинник. Таким образом, никто не станет искать оригинал.
