Пасифик (СИ) - "reinmaster" (мир бесплатных книг txt) 📗
— Как вы меня напугали! — в сердцах сказал Вернер.
Он на удивление скоро приободрился, возвратил себе внешний лоск, но губы ещё дрожали, кривились плаксивой гримасой. Дожидаясь, пока он настучит пароль, Хаген сложил горку из чемоданов, и, подкатив свободный стул, погрузился в него, с невыразимым облегчением расправляя сведённые мышцы.
Пять минут. Или семь?
А может быть, пять- сорок пять?
Ребристая рукоять пистолета обжигала пальцы, как будто ещё сохранила огневое пожатие Франца. Это был компактный восьмизарядник «Хенкер» — никаких фиглей-миглей, никакой инноватики. Хаген плотнее утвердил кисть на колене и бездумно уставился в чёрный квадрат окна. Там тоже была Пустота, точнее её отражение, окаймлённое лентой блестящего снега.
— Дайте карту, — потребовал Вернер. — Ну же! Мастер. Ключ-карту!
— Сначала вы.
Он бы не удивился волшебному появлению карты откуда-нибудь из-под подвязки. Возможно, из развалов полосатого кружевного белья. Но физик, метнув на него опасливый взгляд, вынул из кармана кожаный чехольчик и достал заветную полоску. Воткнул в дата-приёмник.
— Я вам нужен, — напомнил он, раздражённо сверкая очками. — Не забывайтесь, мастер! Только я знаю принцип создания аксионного поля и могу помирить вас с райхслейтером. Только я…
— Верно-верно, — сказал Хаген. — Теперь только вы. Очень узкое место.
Напряжение билось в висках, не давая сидеть на месте. Он проверил блокировку дверей и опять подошёл к окну, манившему как единственный выход наружу. Впрочем, выход довольно условный. Внизу были люди, чей-то яркий карманный фонарь обшаривал складки гаражных навесов, а чуть дальше, у главного корпуса лаборатории, металась целая горсть золотых огоньков. Должно быть, играли в пятнашки.
Скоро они пойдут за мной.
Он больше не мог оставаться один и придвинулся к Вернеру, с удивлением ощутив сладковатую прель увядания. Вот вам физика элементарных частиц: финальная часть оперетки оказалась написана старческой слабой каракулей. Ну чего он боится сейчас, этот душный придворный гений?
— Безумие, — со злостью шептал учёный. Стеариновый профиль качался и падал, тряся фигурной бородкой. — Перспективные планы, подрывные проекты! Он стоял у меня за спиной… не закончил, а заканчивал всё и всегда. Что ж, отлично: кто спит — не грешит. Почему я не слышу сирены? Мы отправимся в Резиденцию, а потом — в Визенштадт. Вам потребуется серьёзная коррекция поведения.
— На стенд? — с любопытством осведомился Хаген.
— Будет слегка неприятно, и ничего, н-ничего, как говорится, терпение приносит розы! Это моё условие, придётся его принять, слышите, мастер Юрген? Райхслейтер порвёт вас на части, я даже не знаю, смогу ли его убедить…
— А Лидер?
Лицо попутчика постоянно скрывалось в тени. Они миновали и Хельме, и Гёрсбах, почти докатившись до нужного пункта, а он всё не мог разобрать, что хоронится там, за очками. Вот опять — блеснули вполоборота, тонко намекая на что-то.
— Наш вождь переменчив и вспыльчив, как женщина… Как всякий художник. Он принял решение, но потом пожалеет, а виновным останетесь вы. Не знаю, насколько вы в курсе, новый мастер, но у него были, хм… весьма особые планы на упрямого вашего…
Гнусь! Ох и гнусь…
Он снова скользил вниз по склону, сократившись до зрителя, наблюдающего за приближением бетонной стены сквозь узкую, прозрачную щель.
— Что вы делаете? — неверяще спросил Вернер. — Мастер! Что вы собираетесь…
— Фокус, — выдохнул Хаген. — Фокус-чпокус!
Глава 35. Воздушный корабль
Сначала он не поверил глазам. Но услышал, как сдавленно, совсем по-заячьи вскрикнул Вернер, и лишь тогда пришло осознание — сперва безымянно, потом:
— Асфодель!
— А, — хрипнул Хаген. — Да. Ну конечно.
Горло сжало скользящей петлёй. На миг показалось, что он сейчас упадёт, но пальцы оказались мудрее: уже вразбивку стучали по клавишам — трак-так и так — вводя многозвенный рунический код. Проклятие инновационных решений! Программа была незнакомой, интерфейс — неудобным и сложным, от контурных знаков рябило в глазах. Так, а где же здесь таймер? В лихорадке отчаяния на что-то нажал — «ой, ой, куда…» — получив взамен вертящийся крест со словом «загрузка».
Загрузка чего? Тротила? Пентрита?
— Что вы делаете? — шелестнуло над ухом. Он ответил, чужими губами:
— Возвращаюсь домой.
Ветер бухнул в окно. Цементный пол задрожал, от цоколя к цоколю прошла круговая волна, агонально мигнули плафоны — перепад напряжения. Хаген ахнул — палец примёрз на крючке. Бледное, искажённое страхом лицо разинуло рот.
— Куда? Вы дома, безумный вы мастер. Что у вас есть кроме Райха?
Ничего. Уже ничего.
Для меня.
Небо рассыпалось бисером незнакомых созвездий. Вдали, почти исчезая в клубящейся плотном шторме, шатались опоры марсианских треног. Всё было нестойким и пьяным: из мрака выглядывал скелет наблюдательной вышки; антенны и трубы громоздились одна на другую, как в каком-то сюрреалистическом сне. Желудок подпрыгнул и спиралью ухнул к ногам; Хаген сглотнул. «Затмение, — подумал он беспорядочно. — Бедные куклы. Бедный мой Йорни!» И, не веря, услышал, как что-то заклокотало в груди.
Тотен-мастер решил заржаветь?
— Юрген! — позвала его тень. — Юрген. Юрген?
— Йорген, — поправил он машинально, но всхлипнул, не сумев удержаться: — «Эрвин, ломается ось пополам…»
— Вы что, обдолбались? — шокированно спросил Вернер после секундной паузы. Дужки очков повернулись, и Хаген увидел курносый, изъеденный пятнами профиль безбрового месяца. — Что вы приняли? Эвкодал? Первитин?
— Так точно, профессор.
Он отвернулся, чтобы не видеть этой щеки, этого обезображенного жуткой гримасой открытого рта. Отмель размыло волной, «бух-инн» — рыдала земля, а зубы опять ломило от соли. Луна превратила нано-доспех в сверкающий панцирь эйнхерия. Хаген вздрогнул: сухая ладонь приземлилась ему на колено, как лёгкий осенний лист. «Сидите уже, — с трудом сказал он сквозь зубы. — Не трону». Горящий лоб наливался болью, и сквозь наркотический морок опять лез наружу отвратительный, недостойный мужчины полувой-полустон. Они сожгут меня в цинковом баке, Марихен… — кррак-ка-тук — вот и лопнула ось, — они сожгут, сожгут меня, мамочка, Марихен…»
Как сорную пену…
— Юрген, вы спите?
— Нет.
Вкрадчивый шорох.
Опомнившись, он бросился вверх, но тот, другой, тоже успел вскочить. «Не нужно!» — взмолился Хаген, чувствуя, как ускользают секунды, присел и услышал, как свистнуло рядом.
«Бом-м!» — строб горячего воздуха оплавил затылок, Хагена отшвырнуло к стене. «Да что же это?» — ошеломлённо подумал он и зажмурился от света луны, её багровой неиссякающей ярости. В грозовых всполохах мельком увидел занесённую руку, чёрное дуло. «Ничего не спасти» — понял он вдруг, и мир стал прозрачным и чётким, объяснимым до последней детали; расчётливо, как на стрельбище («Stillgestanden, солдат! Feuerber-r-reit!») тело качнулось вперёд. «Не спасти», — щёлкнул «Хенкер». И тогда, пока остывающий звук ещё метался внутри, он быстро шагнул, выцелил ромб из потрёпанной сеточки, прищурился.
И сделал пиф-паф.
***
Рождественский пепел падал прямо на грудь.
Трубы коптили в низкое небо. Вонь от заводов смешалась с охристым табачным снегом, более жирным и сладким, чем простая вода. Это не Траум, но где? Нордхаузен? А может быть, Дрезден? Остовы сожжённых зданий торчали как затонувшие сваи.
На перекрёстке у погнутых фонарных столбов он увидел табличку, а под ней — щебенистый свал, из которого что-то торчало. Кисть шевельнулась. «Сейчас!» — он кинулся и, торопясь, стал разгребать ещё тёплый суглинок, осколки кирпичей и стекла, думая: «Это он, боже мой! Это же…»
Какая ошибка! В песке топорщились стебли, белые, увядшие ветви. «Ничего здесь нет, ничего». И действительно — ничего, лишь тени затылков, обращённых в полосатую очередь — косо, жёстко, неровно. Декабрьская каша, под босыми ногами пузырилось и чвакало, и только какой-то человечий птенец разевает обметанный чёрным клювик: «Ма-ама, пи-и…»
