Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Ослик лучше, чем Руфин, чувствовал Венедима и, когда тот удалялся чересчур далеко, начинал проявлять характер.
И вот теперь тот, кто называл себя Руфином, сидел за темным от пролитого пива столом и пытался напоить себя так, чтобы ничего не чувствовать. Притом сделать это следовало настолько осторожно, чтобы и самому не догадаться об истиной цели предприятия...
И дело было не в Венедиме – к нему тот, кто назвал себя Руфином, не чувствовал ничего, кроме равнодушия. Честный рубака... умеет считать до трех. Все. Но, пройдя через него, человечек случайно дотронулся до кесаревны... Это было почти как ожог.
Нет, он не наткнулся на защиту – в конце концов, он был достаточно опытен, чтобы обходить выставленные рога и колья. Кесаревна защиту не ставила. Может быть, не умела. Но, скорее всего, просто знала – ей это не нужно.
Такой жуткой внутренней высоты – или глубины? – он в своей богатейшей практике еще не встречал...
И вот поэтому в момент, когда он должен был, отрабатывая полученные уже деньги, подчинить себе простого, как матрац, Венедима Паригория, дабы понудить его еще раз пленить кесаревну и доставить по назначению, – Руфин вливал в себя чарку за чаркой мерзкого можжевелового самогона, чуть сдобренного лимонной цедрой. Прекрасно понимая, что это, вполне возможно, последняя в его жизни выпивка. Но ничего другого он просто не мог придумать. Желаемое отупение никак не приходило, и что-то внутри Руфина подсказывало ему, что – не придет. Или придет, но поздно.
Глава седьмая
Когда Благину унесли, накрыв по обычаю небеленым холстом, Войдан подошел к Рогдаю и встал рядом.
– Кружит и кружит, – пробормотал он, закашлялся и выплюнул зуб. От него исходил кисловато-сернистый запах, как от прокисшей капустной похлебки. – Кружит и кружит. Плохо дело, дядюшка, ой как плохо. Не устоять мне. А уж паду, так и конец наступит. Говорил – не дело затеяли...
– Говорил, – согласился Рогдай, напряженно всматриваясь в даль. Песок из часов высыпался весь, а хор Вергиния все еще не пришел в движение. День был такой – вязкий. Все требовало чуть больше времени, чем обычно. Совсем ненамного – зато все. И эти кусочки времени собирались и собирались вместе, и вот уже скоро начало вечера, а сражение по-настоящему и не начиналось.
Пока все, что было, – не более чем некий обмен условностями. Бои по правилам. Но сейчас конкордийцы должны прорваться – скорее, на левом крыле, – и мы начнем отступать, отступать быстро, почти бежать: дабы не быть поражаемы в грудь и спину. Вот-вот это случится...
И это – цель Иерона сегодня. Чтобы мы побежали. А он бы нас преследовал. Вон и конница его вышла на берег, готовая к переправе...
Вот и прорыв. Слева. Хор рассечен, центр смят, фланг отступает в относительном порядке. Вижу, все вижу. Сейчас по всем законам я брошу резерв на затыкание прорыва...
– ...когда вот так посмотришь вокруг... помните, дядюшка, была мода на гадания по кляксам, пятнали чернилами бумага и одежды и смотрели, на что похожи кляксы, – когда посмотришь, то сразу становится ясно, что все вокруг – кляксы после того акта творения, после взмаха руки Создателя, и да они на что-то похожи, похожи двояко: внешне, и за то мы даем им имена, – и сущностно, но от этого мы все старательно отмахиваемся, чураемся, убегаем, лишь бы не замереть, уставясь в одну точку... потому что, постигая сущность, уходим от формы и пропадаем для мира форм...
– Да, – согласился, не слушая, Рогдай. Пактовий, видимо, только-только поспел к Вергинию.
Тянем время, тянем время. Не нам бы его тянуть... Тронулись. Тронулись! Не слышно, но кажется, что слышно: нервная дробь боевых барабанов.
Конная купла акрита Степана Далмата, полторы тысячи молодых всадников из числа обученных азахом Симфорианом (в случае неудачи она станет главной жертвой в этой партии), – обтекает хор справа.
Свет знамен.
И вот он – штандарт кесаревны. Покачнулся и пошел вперед. Как лодка против ветра.
Никто еще не знает, что это победа...
Первый залп огненными стрелами дали поверх голов собственных бойцов, и многие от неожиданности присели. Огненные стрелы в полете гудят как-то особенно противно, а когда их много, то и у самых хладнокровных и смелых съеживается на спине шкура.
Потом последовал второй залп и третий, а четвертого уже не понадобилось: атакующий клин на глазах распадался. Грозные воины-башни метались, сбивая с себя огонь, валили с ног всех, кто оказывался на пути.
Неспроста испугались они тогда простого деревенского пожара...
Венедим ясно видел своими собственными глазами (а не видел бы, так и не поверил), как огонь охватывает – медленно, но неотвратимо, – казалось бы, вполне обычного человека, живого, подвижного, состоящего, по поверью, в основном из воды. Но эти загорались, будто были оживленными чучелами, набитыми промасленным тряпьем.
Плата за неуязвимость во всех прочих отношениях...
Горели, конечно, не все, горели единицы. Но паника пуще и злее огня – паника охватила всех.
Животный вой и визг на время заглушили все.
А вот мелиорцев на какое-то время взяла оторопь. Не будь этого, скомандуй командир атаку-бой – могли бы смять врага и отбросить хоть до самой реки. Не скомандовал командир атаку...
Хор стоял неподвижно. Нельзя ждать от воинов в бою сочувствия к врагу, но сейчас что-то достаточно близкое к этому испытывали мелиорцы. Будто на их глазах разбойники получали воздаяние не по сотворенному реально злу, а по подстроенной хитрой несправедливости.
А потом стало видно (и слышно, очень слышно), что на левом крыле – прорвались конкордийцы и степняки, что идет там жесточайшая сеча, что гибнут славы...
И вновь, не давая никакой передышки чувствам, забили с придыхом барабаны, и сплотившийся клин пошел вперед, разгоняясь и разгоняясь. Уже не маячили великаны среди людей... Но люди шли уверенно, и залпы Венедимовых лучников уже не могли их поколебать. Кто-то падал... С грохотом сошлись копья и щиты.
Венедим почувствовал вдруг, что все вокруг мягко раскисает и мутнеет, будто заплывает киселем. Это была секунда, не более, но, когда она прошла, он понял, что весь в поту. Не в боевом поту, который понятен, – нет, в болезненном и холодном, вязком, мерзком.
