Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София (прочитать книгу .TXT) 📗

Надеюсь, ты открыл это письмо так, как указывал патер Морн. Не хочу, чтобы твоя импульсивная натура извратила мои следующие слова. Если ты решишь сжечь эти бумаги — пусть это будет твое решение, но решение взвешенное. Впрочем, я не в той ситуации, когда могу диктовать условия и целиком вверяюсь твоему благоразумию.

Прежде всего хочу сказать о том, что ты наверняка прочитал в дневнике. Я хотел бы заверить, что по-настоящему раскаиваюсь, чтобы ты запомнил меня не тем человеком, каким я тебе наверняка кажусь, но не могу сделать этого. Не хочу лгать — моя жизнь оборвется раньше, чем я успею почувствовать настоящее раскаяние, но может я бы не почувствовал его никогда. Если ты не читал дневник — он лежит в моей комнате в Вудчестере, в нише под камином. Прошу тебя, прежде чем читать дальше, найди в себе силы и ознакомься с этим документом. Я писал его не для чужих глаз, но постарайся понять меня, Уолтер. Я не умещу свою историю в письмо.

Если ты читал, то для тебя не будет новостью, что все обвинения — правда, и что приговор суда справедлив. Им стоило бы добавить туда еще несколько сотен человек, не считая тех, что я убил в бою, но это произойдет только когда Альбион будет рушиться.

Но, несмотря на это, и на то, что я не ищу себе оправданий, и надеюсь ты тоже не тратишь время на это в высшей степени бесполезное занятие, мне хочется думать, что кроме презрения ко мне у тебя еще остались хоть какие-то чувства.

Хотя если нет — что же, я неплохо постарался, верно?

Хочу сказать тебе, что только теперь понял, что ты был прав все это время. И пускай я боялся за тебя всю жизнь, представляя, как ты подхватишь сифилис в очередном борделе, как тебя застрелят на очередной дуэли, как ты ввяжешься в какую-нибудь сомнительную авантюру, тайно женишься на девушке с фабрики, упьешься до смерти

Нет, знаешь, Уолтер, ты все-таки был дурак и надеюсь, сейчас поумнел. У меня кончилась бумага, больше мне не дадут — казнь через час и девятнадцать минут. Патер Морн, которого послали мне на предсмертную исповедь, конечно, мог бы достать чистый лист, но я потрачу драгоценное время, которое и так потратил на ненужные подробности про бумагу.

Мы никогда не понимали друг друга. Я не понимаю тебя до сих пор, и себя тоже не понимаю. Но могу поклясться, что всегда любил тебя, отца и Кэтрин.

Тем хуже для вас — я стал врачом, чтобы обрести власть над смертью. И Спящий не раз видел Сон, в котором я побеждал ее. Жаль, что в университете мне забыли сообщить что она, как всякая женщина, не прощает унижений.

Я убил Кэт, и возможно, убил тебя, оставив наследником рода Говардов — ты читаешь это в Вудчестере? Отец смог привить тебе манеры, ты женился на подходящей девушке?

Если так — прости меня, Уолтер. Я пытался сказать тебе перед смертью, чтобы ты не совершал этой ошибки. Ты нашел в себе силы вырваться?

Я не должен был метаться между гражданским долгом и личными интересами. Не должен был слушать Кэтрин с ее дремучими страхами, должен был найти в себе силы надавить на нее, заставить обратиться к врачу. Должен был спокойно выполнять свою работу в Лестерхаусе, не терзаясь сомнениями и не пытаясь скрыться от совести, которая не должна была просыпаться. Но я не справился. Кэт умерла, умер наш ребенок, и я тоже скоро умру. Если я не смог — прости, Уолтер, ты тоже не сможешь. Мои прегрешения, ожидания отца и долги происхождения просто раздавят тебя, уничтожат — поверь мне, прошу тебя.

Я мало что могу для тебя сделать. Я знаю, у тебя ничего нет — отец всегда относился к тебе (уж прости, близкая смерть плохо влияет на мою тактичность) с несправедливым презрением. Я видел счета — он оплатил твое образование, платил по твоим счетам и ссужал небольшую сумму на расходы. Я видел твою бухгалтерскую книгу — да-да, ту, которую ты многозначительно демонстрировал мне каждый раз, когда я заводил с тобой разговор о том, что ты не умеешь тратить деньги.

Я видел, что она пуста.

Отец в добром здравии, когда ты это читаешь? Вудчестер, чей он теперь?

Прошу тебя, если ты когда-нибудь унаследуешь этот дом — не продавай его. Сохрани нашей семье хоть каплю достоинства.

Я снова отвлекся. Так вот, у меня тоже почти ничего нет. Я все потратил на эксперименты. Но кое-что осталось.

Уолтер, я оставил завещание. И ты, на то твоя воля, можешь меня за него ненавидеть. Я хотел бы сделать это сам, избавить тебя от ответственности, но не могу — никто не послушает меня, а друзей у меня не осталось, только поручитель, для которого эта ноша непосильна.

Мне снова придется просить у тебя прощения за то, с чем я тебя оставил.

У Джеймса Монтгомери — у того юноши, которого я снял с эшафота — остались чертежи. Механическое сердце, Уолтер, прорыв в медицине. Действующий протез, его осталось только немного доработать, и он сможет станет спасением тысяч людей.

Кто возьмет эти чертежи у меня? Для них я палач, вырывавший чужие сердца — только подумай, Уолтер, какая-то газетенка написала, что я их ел! Потрясающее невежество.

А потому вверяю эти чертежи тебе. Решай, что делать с ними.

Почему я говорю о выборе? У меня есть серьезные подозрения, Уолтер, и я не вправе с тобой ими не поделиться. Как ты знаешь, я писал в Кайзерстат и предлагал им формулу «Грая». Мне отказали, и я сначала не мог понять, почему. Я предусмотрел абсолютно все — Кайзерстат испытывает серьезные проблемы с вооружением, у них не было средств спонсировать такой проект, к тому же у них серьезные внутриполитические проблемы, перечислением которых я не стану тебя утомлять. Почему они отказали?

Я обещал подписать все, что угодно. Я был готов застрелиться после получения чертежа. Но мне отказали.

Я нашел только один ответ. Думаю, «Механические Пташки» — просто грязный обман. Я не нашел нигде свидетельств создания столь совершенного механизма. Эрих Рейне писал о своей Иви как о «дивной красоты фарфоровой кукле, которая сошла с витрины». По-моему старый маразматик просто заигрался.

Ты видел фотографии с той выставки? Иви — игрушка, игра в Спящего от честолюбивого врача. Искусная подделка, но не совершенная.

Но все, кто был в их борделях, говорят, что девушек нельзя отличить от настоящих.

Я никому не сказал об этих подозрениях, чтобы не навлечь беду на тебя и отца, только сознался в государственной измене, чтобы меня точно повесили. После этого я видел, как отец пытается вытащить меня из тюрьмы, признаюсь, я испытывал чувство не проходящего стыда…

Я снова отвлекаюсь. Слов слишком много, а времени слишком мало.

Механизм, Уолтер, совершенный механизм. Я создал одну из главных его шестеренок, нет, я изобрел заново паровой двигатель для человеческого тела — мое механическое сердце будет стучать в груди долгие годы, а когда придет его срок, его, как и всякий механизм, можно будет починить.

Мне не под силу решить, заслужило ли человечество этот двигатель, Уолтер. Посмотри на Альбион — сотни этажей совершенных зданий, фабрики, дающие возможность иметь все блага цивилизации не надрываясь, паровые экипажи, дирижабли — и люди, которые там живут. Я знаю много об этих людях, я разложил немало из них на аккуратные столбцы формул и рекомендаций. Я выписывал мази от подагры и эликсиры от депрессий. Врач — словно канава, куда стекаются все людские нечистоты. Когда-то их, верно, выплескивали в переулках, но теперь общество вместе с паровыми экипажами получило множество подготовленных докторов.

Мои чертежи у Джеймса Монтгомери в запечатанном конверте. Забери их и реши, что с ними делать — мне застит глаза мизантропия и горечь моих ошибок, я не имею права их касаться.

Но у меня есть еще кое-что. Кроме чертежей в конверте и пустых сожалений. Во втором конверте у Джеймса — у патера Морна есть копия — хранится мое завещание. Я написал его когда убил Мери Келли. Тогда я знал, что все кончено.