Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗

Сердце его застучало быстро, слишком уж громко, и он прижал ладонь к груди, мысленно уговаривая себя успокоиться.

Вой.

Подумаешь, вой… вон в Смоляницкой богадельне блаженные придумали не просто выть, а хором. И доктора сочли сие действо зело полезным и душеспасительным, нашелся даже охотник, который сумел обучить хор достославному «Вотан, храни короля!». Нумер пользовался большим успехом у окрестных сердобольных панн, а также люда любопытствующего, который платил по медню за билетик. На вырученные деньги хористам покупали яблоки, пряники и петушков. Все были довольны…

Гавел успокоился.

Почти.

И вцепившись в камеру, решительно сунулся в кусты. Ветки переплелись плотно, кололись, но Гавел продирался, боясь лишь одного: не успеет.

Успел.

Едва не выпал на травку… надо же, к самому центру лабиринта добрался, сам того не заметив. Здесь было светло. Лоснилась низкая луна, лила белесый свет на фонтан о двух чашах и дебелую мраморную девку с кувшином.

Журчала водица, а на самом краю чаши устроился ненаследный князь. Он сидел, растопырив колени, выгнув спину горбом, и шею тянул. Черные волосы растрепались, легли покрывалом на острые плечи. Хвост обвил девкину ногу… князь же, выдохнув, вновь задрал голову к луне и испустил душераздирающий вой…

Гавел успел сделать два снимка, когда Себастьян вдруг прервался и, покачнувшись, упал…

…к счастью, не в фонтан.

Страшная судорога скрутила тело князя.

И Гавел потянулся к свистку… но не тронул. Ненаследный князь, бившийся в траве, замер… умер?

Лежит.

Ноги вытянул.

Руки тоже вытянул вдоль тела… и панталончики разодрались… нехорошо, если его вот так найдут, мертвого и в панталончиках… несерьезно это…

И Гавел выбрался из кустов.

Прислушался.

Тишина. Ну да, кузнечики, козодой и прочие ночные прелести, а вот князь по-прежнему недвижим… и лицо бледное, осунувшееся…

Гавел нерешительно тронул Себастьянову шею в надежде нащупать пульс. Шея была мокрой и скользкой, и волосы темные к ней опять же прилипли.

А вот пульс не прощупывался.

Умер…

…Гавел склонился к самому носу, вдруг да показалось, вдруг да дышит еще… не дышит. И сердце в груди, к которой Гавел, отбросив все предубеждения, прижался, молчало.

Все-таки, выходит, умер…

…а совесть Гавеловская ожила, напоминая, что следовало бы сразу охрану вызвать, чтоб сопроводили несчастного до сторожки, а там бы целителя вызвали… и глядишь, не переволновался бы ненаследный князь до сердечного приступа.

Гавел со вздохом осенил покойника Вотановым крестом.

И веки прикрыл, потому как казалось — наблюдает за ним ненаследный князь, и не просто смотри, а с укоризною, мол, как же ты, Гавел, допустил этакое?

— Я ж не знал, — Гавел шмыгнул носом. — Я…

Взгляд его упал на панталоны, и подумалось, что ежели найдут князь в подобном непотребном виде, то вспоминать станут не его славную службу, а панталоны эти злосчастные…

И Гавел решился.

Он отложил камеру и, присев на корточки, потянулся к панталонам.

— Я осторожно… — пообещал он ненаследному князю, который, как и положено свежему покойнику, был теплым, но неподвижным.

Панталоны не поддавались.

Гавел тянул их и так, и этак, но только бантик оторвал, который сунул в карман исключительно по привычке. Попытался князя перевернуть, однако тело, верно, уже утратило прежнюю подвижность, сделавшись тяжелым, неудобным. Кое-как Гавел перевернул покойника на живот и, взявшись за хвост, приподнял его.

Князь вздрогнул.

И хвост в Гавеловских пальцах крутанулся.

Это потому, что скользкий, чешуйчатый, вот и не удержал…

…дернулась длинная нога. И рука вдруг выпросталась, растопыренная пятерня впилась в траву. Гавел, икнув, смотрел, как удлиняются, загибаясь острыми с виду крючьями, ногти князя… вторая рука, сплошь покрытая чешуей, мазнула по траве, оставив в ней глубокие раны.

Тело приподнялось.

Выгнулось.

Из глотки князя вырвалось утробное рычание, от которого Гавел похолодел.

Он понимал, что надо бы бежать и чем скорей, тем лучше, однако дикий ужас сковал его, лишив способности двигаться. Гавел дышал.

Смотрел.

…вот тело ненаследного князя зеленеет… дергается… он то падает, то вновь привстает.

…и медленно поворачивается к Гавелу.

В лунном белесом свете видны и заострившиеся черты лица… и темные провалы глаз, из которых исчезло все человеческое, и бескровные губы… и клыки…

— У…уйди… — сказал Гавел, отползая…

Князь уходить не собирался. Он покачнулся, но устоял на четвереньках.

Рот раззявил… не рот, а пасть, украшенную парой длинных и острых с виду клыков… из горла князя хлынула обильная белая пена, которая отваливалась и кусками оседала на траве.

Тихонько взвизгнув, Гавел упал на спину, и когда нежить — а в том, что князь после смерти обратился в нежить, он не сомневался — села на грудь, закрыл глаза.

…вот и все… конец жизни…

…а старуха-то одна осталась… поймет ли?

Поймет, когда оставленные соседке деньги закончатся… нехорошо… надо было больше…

На лицо падала слюна, белая и пахнущая отчего-то мятой… наверное, из князя вышла очень чистоплотная нежить… и все приятней, чем если бы мертвечиной воняло… на этой мысли Боги все же смилостивились над Гавелом, и он лишился чувств.

В блаженной темноте и умирать не страшно.

Темнота длилась и длилась.

И Гавел поневоле задумался, а вдруг он уже умер? И если так, то… он ведь в храмы не заглядывал… и богам не кланялся, потому как знал, что не для него путь исправления, грешил и грешить будет… и если так, то зачем?

Надо было купить белых голубей Иржене-заступнице… а Вотану — меда свежего… не откупом за грехи, но просто, глядишь, и не блуждала бы истомившаяся Гавелова душа впотьмах.

С другой стороны, не в Хельмовы же чертоги ей торопиться?

— …нет, дорогой братец, я, конечно, знал, что у тебя шуточки… дурные, но чтоб настолько? — этот голос разрушил блаженную цельность темноты.

— Да живой он…

— А если бы сердце стало?

— Так не стало же, — возразила нежить голосом ненаследного князя. И Гавел подивился только, до чего нежить хитрая пошла, уже и разговаривать научилась.

Захотелось предупредить того, второго, чтобы бежал, но темнота держала прочно.

— А может и стало, — задумчиво произнес непредупрежденный человек. — Вон, в себя-то не приходит… вдруг удар случился.

— Нехорошо, — нежить согласилась, она была где-то близко, и Гавел поспешно отступил в темноту, не желая вновь встречаться с нею. — Переборщил немного…

— Немного?!

— Немного! Нет, Лихо, ему меня на все королевство ославить, так можно, а как мне его попугать — нет? Я ж после его статеек вовек не отмоюсь!

Пинки темнота пропускала, и Гавел вдруг четко осознал, что вовсе он не умер, а лежит там же, у фонтана, на мокрой траве в компании вполне себе живого и очень раздраженного ненаследного князя и светловолосого типа незнакомой наружности.

Тип был растрепанным и отчего-то мокрым.

— Видишь, живой! — радостно воскликнул Себастьян и, наклонившись, схватил Гавела за рубашку. — Вставай, дружище!

Гавел закрыл глаза, пытаясь притвориться, что все еще скорее мертв, чем жив… с одной стороны, конечно, радовало, что князь вовсе не нежить, а с другой… бить будет. Это Гавел осознавал ясно, всем своим, привычным к подобному повороту дела, организмом.

— Вставай, вставай, — Себастьян легонько тряхнул его и просьбу подкрепил пощечиной. — Разговор к тебе имеется… приватный.

Глаза пришлось открыть.

— Вот скажи, — тон был притворно ласковым, — по какой такой надобности ты ко мне в панталоны полез, извращенец?

Такого Гавел от ненаследного князя услышать был не готов. Это он, Гавел, извращенец?! Да… да он нормальный! В женское платье не рядился! И нагишом по королевскому парку не разгуливал! И с ведьмаком в престранные игры не играл…

— Я не извращенец, — прохрипел Гавел, пытаясь вывернуться, но Себастьян Вевельский жертву свою держал крепко.