Дюна. Первая трилогия - Герберт Фрэнк Патрик (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Пауль выполз через сфинктерный клапан, встал на песок и потянулся. Небо на востоке уже отсвечивало зеленоватым перламутром. Вокруг поднимались палатки, замаскированные под небольшие дюны. Слева от себя Пауль заметил движение. Это был часовой, и он тоже увидел Пауля.
Они все понимали, с какой опасностью ему предстоит столкнуться сегодня. Каждый из них в свое время прошел через это. Каждый фримен. Поэтому сейчас они оберегали его право на несколько минут одиночества — чтобы он успел подготовиться к испытанию.
Сегодня я должен сделать это.
Пауль подумал о власти, которую получил, когда фри-мены начали бороться с погромами. О стариках, которые посылали молодежь к нему, чтобы перенять приемы «колдовского боя»; о стариках, которые теперь внимательно выслушивали его на Совете и следовали его планам, а затем вознаграждали его наивысшей у фрименов похвалой: «Твой план удался, Муад'Диб».
И при этом даже худшие из фрименских бойцов могли сделать то, на что он пока не решался. Пауль прекрасно понимал, что его авторитет вождя не может не страдать от этого.
Он еще ни разу не ездил на черве.
Вернее, он, разумеется, ездил с остальными — в учебные походы и в налеты. Но сам — никогда. И до тех пор, пока он не оседлает червя сам, пределы его мира будут зависеть от других. Ни один настоящий фримен не может допустить такого. Пока он не овладеет этим искусством сам, даже бескрайние земли Юга, начинавшиеся манках в двадцати от эргов, были для него недоступны — разве что он велит подать паланкин и поедет так, как пристало лишь Преподобной Матери, да еще больным и раненым.
Он вспомнил внутреннюю борьбу, пережитую ночью. Какая странная параллель: если он одолеет Подателя, его власть укрепится; если сумеет овладеть своим внутренним взором — тоже… Но пока все, что лежало впереди, было закрыто как бы тучами, и только Великая Смута, охватившая всю Вселенную, кипела там,
Различие путей, которыми он постигал Вселенную, не давало ему покоя. Как сочетались точность и поразительная приблизительность! Он видел Вселенную как она есть, in situ, живущей и меняющейся. Но «теперь», входя в реальность, начинало жить своей собственной жизнью, развиваться, обретая собственные черты. Ужасное же его предназначение оставалось. Сознание расы оставалось. И джихад грозно полыхал впереди, кровавый и беспощадный…
Чани вышла к нему, встала, обхватив себя за локти, взглянула искоса — как всегда, когда она старалась определить его настроение.
— Расскажи мне еще раз о водах твоего родного мира, Усул, — попросила она.
Он понял, что Чани пытается отвлечь его, ослабить напряжение перед смертельно опасным испытанием. Светало, и некоторые федайкины уже сворачивали палатки.
— Лучше ты расскажи мне о сиетче и о моем сыне, — улыбнулся Пауль. — Как он, наш Лето, — уже взял в свои руки власть в доме? Матерью моей уже командует?
— И Алией тоже; — улыбнулась она в ответ. — А как растет! Великаном будет!
— Как там, на Юге? — спросил он.
— Научишься ездить — сам увидишь.
— Но я хотел бы сперва увидеть все твоими глазами. -
— Там очень одиноко, — ответила она,
Он коснулся платка-нежони, повязанного на ее лбу под капюшоном дистикомба. —
— Почему ты не хочешь говорить про сиетч?
— Я уже все рассказала. Нам одиноко там без наших мужчин. Это — место для работы. Мы работаем в цехах и гончарной мастерской. Делаем оружие, шестуем пески, чтобы предсказывать погоду, собираем Пряность — много кого приходится подкупать… Кроме того, вокруг — дюны, которые надо засадить и закрепить. Еще мы делаем ткани, ковры, заряжаем аккумуляторы. Разумеется, воспитываем детей — племя не должно терять свою силу…
— Неужели там нет ничего хорошего?
— Как — нет? А дети?.. Мы выполняем все обряды. Еды у нас вдоволь. Время от времени женщины ездят на Север, чтобы разделить ложе с мужчиной. Жизнь должна продолжаться…
— А моя сестра, Алия… приняло ли ее племя?
Чани повернулась лицом к нему и в свете разгорающегося утра посмотрела ему в глаза.
— Об этом лучше поговорим в другой раз, любимый.
— Сейчас.
— Тебе надо беречь силы для испытания…
Кажется, он коснулся больного места: ее голос прозвучал отстранение.
— Неизвестность и недосказанность тоже заставляют волноваться, — возразил он ей.
Помедлив, она кивнула.
— Пока… случаются еще недоразумения, — неохотно начала она. — Алия слишком… необычна. Женщины боятся ее, потому что ребенок, едва не младенец, говорит о… вещах, которые должны бы знать только взрослые. Они не понимают то… изменение, происшедшее с ней во чреве матери… изменение, сделавшее Алию такой… отличной от всех.
— Значит, недоразумения? — переспросил он и подумал: Не зря у меня были видения о проблемах вокруг Алии и…
Чани взглянула на разгорающийся горизонт.
— Некоторые женщины пошли даже к Преподобной Матери. Они требовали, чтобы она изгнала демона из своей дочери, и цитировали Писание — «да не потерпите вы, чтобы ведьма жила меж вами».
— И что же ответила им Мать?
— Напомнила им закон и выпроводила их, весьма сконфуженных. Она сказала: «Если Алия и вызывает у вас беспокойство, то причиной тому — неспособность предвидеть и предупредить случившееся с ней». И попыталась объяснить им, как случилось, что преображенная Вода Жизни подействовала на Алию в ее чреве. Но женщины сердились, потому что она пристыдила их, и ушли, сердито ворча.
С Алией всегда будут сложности… — подумал он.
Колючий песок, пахнущий премеланжевой массой, коснулся открытых участков кожи.
— Эль-саяль — песчаный дождик, приносящий утро… — пробормотал он.
В сероватом свете утра он оглядел пески: земля, не знающая жалости, песок — мир в себе, песок, сливающийся с песком…
На юге, где еще не разошлась ночная тьма, сверкнула сухая молния — последняя буря наэлектризовала пески, в них накопился сильный статический заряд. Гром послышался с сильным запозданием.
— Голос, украшающий землю, — сказала Чани. Люди один за другим вылезали из палаток. Подошли часовые, дежурившие за скалой. Приказывать не требовалось — все шло по заведенному издревле распорядку.
«Как можно меньше приказывай, — учил его отец… когда-то, очень давно… — Раз прикажешь — „делайте то-то и то-то“, и потом всегда придется приказывать о том же».
Фримены инстинктивно следовали этому правилу.
Хранитель воды начал утренний молитвенный распев, добавив к нему слова, открывающие ритуал посвящения в наездники Пустыни.
— Мир — лишь пустая оболочка, и все в мире смертно, — читал он нараспев, и голос его плыл над дюнами. — Кто отвратит десницу Ангела Смерти? И свершится установленное Шаи-Хулудом…
Пауль слушал. Он, конечно, заметил, что этими же словами начиналась смертная песнь федайкинов; воины-смертники распевали ее, кидаясь в бой.
Может быть, и сегодня здесь сложат каменный курган, чтобы отметить еще одну смерть, — подумал он. — И проходящие мимо фримены будут останавливаться, и каждый добавит по камню к этому кургану, и вспомнит Муад’Диба, погибшего здесь…
Такая возможность тоже была на одной из вероятностных линий будущего, расходящихся из той точки пространства-времени, где он находился сейчас. Неопределенность видений мучила его. Чем больше боролся он со своим ужасным предназначением, чем больше старался не допустить джихад, тем большее смятение охватывало его пророческое видение. Будущее казалось ему бурной рекой, несущейся в пропасть, — а за нею все было закрыто туманом…
— Стилгар идет, — сказала Чани. — Любимый, я должна теперь отойти. С этой минуты я только сайядина, наблюдающая за обрядом, чтобы потом все было верно занесено в Хроники. — Она взглянула на него снизу вверх, и на миг самообладание изменило ей. Впрочем, она тут же взяла себя в руки. — Когда испытание закончится, я сама приготовлю тебе завтрак, — пообещала она и отвернулась.
Стилгар подошел к ним. При каждом его шаге мелкий, как тонкая мука, песок взлетал легкими облачками из пыльных луж. Он не сводил с Пауля неукротимого взгляда обведенных тенью глаз. Его лицо с угловатыми обветренными скулами, с черной бородой, выбивавшейся из-под лицевого клапана дистикомба, казалось высеченным из камня.
