Отражения (Трилогия) - Иванова Вероника Евгеньевна (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Безучастно наблюдая за слепыми метаниями шадда по поляне, я в который раз удивился вполне объяснимому несоответствию: человеческое и звериное воплощения оборотня растут по-разному. Зверь взрослеет и входит в силу очень быстро а человек... Человек зачастую задерживается в развитии. Вот и этот юноша мог быть старше меня, но выглядел... В лучшем случае — младшим братом. Да и, откровенно говоря, вёл себя как малолетний ребёнок. С другой стороны, если бы он полез на меня с кулаками... Или с когтями... ваш покорный слуга находился в такой прострации, что Щит, поднятый Мантией, мог стать для метаморфа смертельно опасным — без моего контроля...
Черты лица приятно тонкие. Поддерживается чистота крови? Наверное. Значит, из древних родов. И волосы... Совсем как у его тётушки — пепельно-светлые...
Странное чувство — словно я развалился на две половинки, одна из которых неуклонно погружалась в пучину необъяснимой тоски, а вторая продолжала присутствовать в реальности, но не могла понять, что происходит, и, самое главное, не имела ни малейшего желания понимать...
Пласты задрожали. Мелко-мелко. По Складкам пробежала лёгкая рябь, предшествующая открытию Тропы. Я сделал над собой усилие и поднялся на ноги. Кто бы ни собирался нанести визит, встретить его надлежит стоя, со всем возможным почтением, потому что по этой Тропе не может прийти никто, кроме...
Моего старого знакомого.
Шадд’а-раф был настолько тактичен, что появился из-за деревьев, а не возник посреди поляны, как не закончившие обучение маги. С момента нашей последней встречи он ничуть не изменился, и эта маленькая деталь остро кольнула остатки самолюбия: я и раньше-то был далёк от совершенства, а сейчас и вовсе выглядел как ходячий труп. Впрочем, мой внешний вид никого не интересовал. Шадд’а-раф смотрел только на зарёванного юнца, нарезающего круги по холодной траве.
Закладывая очередной вираж, котёнок наткнулся на высокую статную фигуру, по обыкновению упрятанную в серое одеяние. Наткнулся и застыл как вкопанный. Несколько секунд он, не мигая, смотрел в лучащиеся нежностью и заботой глаза старика, а потом всхлипнул, выдохнув:
— Отец...
Шадд’а-раф раскрыл объятия:
— Иди сюда, giiry [41].
Юноша прижался к широкой груди, пряча слёзы в складках отцовской мантии. А я почти на минуту забыл, как нужно дышать...
Только обострившееся жжение в груди вырвало меня из плена потрясения. Как просто... И как больно.
Теперь я знал то, что тревожило моё любопытство, и с отвратительной ясностью понимал: лучше бы мне остаться в неведении. Относительно всего. Я думал, что на сегодня удары закончились, но нет: главный удар — в спину — судьба приберегла на десерт. Что ж, Слепая Пряха, поздравляю! Тебе одним лёгким жестом удалось сделать то, что оказывалось под силу лишь избранным насмешникам. Ты почти убила меня...
Каждый вдох давался с трудом. С великим трудом. Просто потому, что сознание не видело надобности в продолжении существования. В самом деле, к чему топтать землю, если тот, кому ты безгранично доверял (пусть в глубине души, наивно и по-детски), разорвал твоё сердце?
Я чувствовал себя преданным. Привычное ощущение, но в этот раз оно засверкало новыми гранями. Как странно: сколько бы ни жил на свете, сколько бы всего ни успел узнать, каждый рассвет приносит с собой что-то ранее невиданное...
Ноги отказывались гнуться. Почти совсем. Но я добрёл до фургона и вцепился пальцами в заднюю стенку. Исключительно чтобы не упасть. Голова была на удивление ясной, но мышцы лица словно окаменели — я даже не мог закрыть глаза и перестать смотреть, как счастливый отец прижимает к своей груди вновь обретённого сына — поэтому пришлось повернуться к ним спиной.
Я не злился. Яростное отчаяние перешло все границы и превратилось в непонятное спокойствие. Как будто я втайне ожидал чего-то подобного, и теперь, став свидетелем воплотившихся кошмаров, бесстрастно констатировал: да, всё так печально, как ты и представлял. И даже ещё печальнее...
— Ma’daeni... — раздалось сзади. Голос старика дрожал. От радости, конечно: получил назад сыночка, в целости и сохранности, здоровее, чем был.
Следовало бы промолчать, сделать вид, что я ничего не слышу и не вижу, но любопытство последний раз робко тронуло лапкой моё сердце. Я развернулся лицом к шадд’а-рафу. Поворот получился медленным и болезненным — любое движение вызывало тягучую боль. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем бурным потоком, который захлестнул вашего покорного слугу, когда наши взгляды встретились.
Глаза старика сияли. Тепло, как огонь в очаге. Нежно, как весеннее солнышко... Они сияли не для меня.
— Как я могу благодарить вас, ma’daeni?
— Благодарить? — Мой ответ походил на хриплое карканье. — О, не утруждайте себя... Мне не нужна ваша благодарность.
Он не понял, что со мной происходит. Ну и не надо... Переживу. Только бы убрался поскорее...
Но шадд’а-раф был настроен облагодетельствовать весь мир и меня в том числе, а посему не сдался:
— Трудно найти равноценное вознаграждение за то, что вы сделали для меня, ma’daeni, но, может быть, у вас есть какие-то пожелания?
— Есть. Никогда больше вас не видеть, — скатились с моих губ горькие льдинки слов.
— Чем я заслужил это, ma’daeni? — В его голосе проступило недоумённое огорчение.
— Чем? Вашей мудрости недостаёт, чтобы понять такую простую вещь? Мне смешно вас слушать!
— Объясните старику, не сочтите за труд...
— Объяснить... — Я попробовал усмехнуться, но сведённое судорогой лицо отказалось подчиниться. — Вряд ли вы заслуживаете даже нескольких слов... Но я всё же удостою вас ответом. Вы не сказали, что ищете своего сына.
Шадд’а-раф опустил глаза, обдумывая услышанное, а когда снова посмотрел на меня, я со злорадным удовлетворением отметил: он понял. Всё понял. И осознание ошибки заставило его дрогнуть. В янтаре взгляда появился страх. Не знаю, чего именно испугался мой старый друг — то ли меня, то ли того, что сам совершил — но он сделал то, что в обычное время повергло бы меня в шок, а сейчас всего лишь показалось само собой разумеющимся. Шадд’а-раф преклонил передо мной колено. Не колени — этот жест вызвал бы у меня язвительный смешок, а одно колено. Правое. Так поступает вассал, принося клятву своему повелителю. Так один признаёт главенство другого...
— Простите старика, dan-nah... — Жёлтые глаза смотрели с мольбой.
— Ты оскорбил меня. Тогда и сейчас. — Пришлось перейти на «ты», дабы соблюсти правила этикета, и боль только усилилась.
— У меня даже в мыслях не было... — начал было шадд’а-раф, но осёкся, услышав моё презрительное фырканье.
— По умыслу или без оного — не важно. Ты скрыл от меня главное. Ты посчитал меня недостойным своего доверия... Напомни мне хоть один случай, когда я вёл себя недостойно с тобой или твоими соплеменниками. Молчишь? Ничего не приходит на ум? Какая жалость! Сочувствую.
— Dan-nah, я не смел оскорбить вас...
— Тогда почему ты промолчал? Почему, сказав так много, ты опустил крохотную деталь?
— Я... Я не знаю, dan-nah... Я не думал, что это окажет влияние...
— Не лги! Боишься признаться? Я тебе помогу. Ты «забыл» упомянуть, что пропавший — твой сын, потому что был уверен, что ТВОЕГО СЫНА я не буду искать.
Я угадал. Шадд’а-раф вздрогнул. Янтарные глаза округлились, и в смешении страха, радости и боли ваш покорный слуга разглядел подтверждение своих слов.
Ужаснее всего было сознавать, что моё обвинение просто дань формальности: я понимал, какие чувства двигали безутешным отцом. Понимал, хотя сам и не мечтал о такой любви и заботе. Разве что в самых глубоких снах, которые забывались в первые мгновения после пробуждения...
В детстве между мной и старым котом возникли доверительные, даже тёплые — почти родственные — отношения. Не скажу, что я считал его кем-то вроде отца (если только самую малость), но он вполне мог так думать. И побоялся признаться в потере сына, потому что решил: я буду ревновать или завидовать. Соответственно, и пальцем не шевельну, чтобы спасать его плоть и кровь. Или, напротив, спасу и потребую за это что-нибудь эдакое... Жуткое и невыполнимое...
