Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Пили, стало быть.
Оно-то, конечно, что тут еще делать? Пить да в картишки играть на интерес.
— Хорошо идут, — молвил капитан, почесывая лысеющую макушку. — Что на сей раз?
Он кителек застегнул.
Ремень поправил. Пили там аль нет, но с него спросят, ежель вздумается внешним видом позорить честь государства, а потому он и наклонился, протер платочком хромовые сапоги. Разгибался с кряхтением, а то, к своим сорока и язве капитан обзавелся не только дурной привычкой говорить о людях, что думает — отчасти в силу этой привычки он и вынужден был коротать остаток служебных дней своих на этой богами забытой заставе — но и лишним весом.
— Особый груз, — особист кинул взгляд на Ганца, но рукой махнул: тут и вправду секреты быстро становились общим достоянием. — Досматривать с особым тщанием… первый номер.
А вот это уже было любопытно.
Поезд остановился у платформы. Из кабины машиниста вышел человек, вид которого мигом всколыхнул в душе Ганца все патриотические чувства. Ибо был этот господин именно таким, каким рисовали их, классовых угнетателей, на картинках учебника истории.
Ганц оценил и костюм из светлой маркой ткани.
И куртку кожаную с меховым воротником, надо полагать, не из выдры или там овцы сделанным. И лайковые перчаточки белоснежные, и тросточку, и пробковую шляпу, которая вряд ли грела, но гляделась богато. Верхнюю часть лица господина скрывали кожаные окуляры вида преудивительного.
На ногах поскрипывали сапоги хромовые…
…такие от Ганц и закажет, только с каблуком, ибо, в отличие от этого хлыща, Хельм Ганца ростом обделил, а потому не грех будет слегка сие упущение исправить. Но в остальном — раструбы высокие и с отворотами. Две пуговки медные.
Нос узкий.
И пряжечка сзади… или нет? Пряжечка, во-первых, мещанство истинное, а во-вторых, где ж ты ее найдешь-то?
— Доброго дня, господа, — промолвил господин и шляпу приподнял.
Тросточкою.
Беленькою такой тросточкою с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. В глазах собаки камни поблескивали преогромные, да и… и в запонках не меньшие.
— Доброго, — как-то не по-доброму отозвался особист, втягивая живот, впрочем, без особого успеха. — Могу я…
Господин молча протянул планшетку с документами.
И огляделся.
И щелкнул хвостом.
Ганц даже моргнул, прогоняя этакое видение. Но нет, ни господин, ни хвост его не исчезли, оба стояли на платформе видом своим выказывая полное небрежение к законам божеским и человечьим.
Нелюдь! И наглая такая…
— А у вас тут душевно, — произнесла нелюдь, тросточкой указывая на окошко, на те самые злосчастные вазы, в которых по осеннему времени стояли уже не маргаритки, но ветки рябины.
— Стараемся, — отозвался особист, возвращая документы. — А вы, стало быть…
— Домой, — нелюдь оскалилась, не стесняясь уродливых клыков. — Дом, милый дом… знаете, как говорят?
Он повернулся к Ганцу спиной.
— С грузом?
— А то… для личных нужд, исключительно…
— Несколько дюжин гробов? — особист приподнял седую бровь.
— Так ведь… — нелюдь развел руками. — Нужды у всех разные… я вот, может, не определился еще. Вы же понимаете, последний приют, выбирать стоит внимательно, хорошо подумав… и как было не воспользоваться оказией…
Ганцу вот тоже хорошо подумал и пришел к вполне логичному выводу, что нынешний тип как есть шпион. Наглый. Подлый.
Коварный.
И гробы ему нужны, чтобы подорвать благополучие Хольма. Правда, как именно это сделать с помощью гробов, Ганц не очень представлял. Но стремление к подвигу полыхнуло в его душе с неудержимой силой.
Шпиона следовало остановить.
А еще физия у него была узкой.
С чертами тонкими, благородными. Бабам такие нравятся, вон, Ингрид, обещавшая Ганца дождаться, на втором году написала, что выходит замуж за Каспера, который Ганцев сосед и вот с такой же лощеной мордой…
…пролетарский гнев разгорался.
— Что ж, тогда, полагаю, вы не будете возражать, если мы осмотрим…
— Буду, — произнес шпион, но его не услышали.
Ганц самолично вскрывал гробы.
Простукивал крышки и стенки…
…рядом прогрохотал второй состав, который не стали задерживать, потому как все ж пути здесь было лишь два, а ходатайство о расширении, отправляемое ежегодно, собственно расширения не приносило. Оно, может, и к лучшему, а то сначала рельсов прибавится, там и личного состава подгонят, моргнуть не успеешь, как вместо заставы городок встанет военный.
Где военный, там и гражданский.
Бабы появятся, от которых одно зло, а где бабы, там и шпионы, вот этакие, лоснящиеся… а потому гробы Ганц досматривал со всем возможным рвением, разве что не обнюхивал.
Иные и обнюхивал.
И обивочку-то прощупывал. И вскрыть бы ее, но особист на этакую идею головой покачал: не положено чужое имущество портить.
— Нету ничего, — вынужден был признать Ганц, когда последний из гробов был осмотрен.
— А что, простите, вы желали бы увидеть? — с деланым удивлением произнес нелюдь. И хвост его вокруг ноги обвился.
— А что вы могли бы показать? — осведомился особист, втягивая брюхо. — Князь, вам не кажется, что вы несколько… заигрались?
— Когда?
Князь, стало быть?
Настоящий?
А то… вон, на мизинце перстенек золотой с каменным глазом зеленым. Тот посверкивает, небось, не стекло…
— Сейчас, дорогой мой князь. Сейчас, — особист вытащил часы на серебряной цепочке. Часы хорошие, командирские. — Или вы думали, что ее исчезновение останется незамеченным?
— Чье, простите?
— Гражданки Катарины Оложевич, старшего следователя.
— А она исчезла? — князь всплеснул руками, и собачья голова на трости оказалась перед самым Ганцевым носом, позволяя тому руку на оружие опустить. А то ж оно вполне может статься, что голова эта — не сама по себе голова, а тайное оружие. Вот нажмет нелюдь на кнопочку тайную и из пасти раззявленной дым разлетится, покрывая всю заставу.
Уснут тогда все, кто вдохнет.
Про такой от дым и тросточку с секретом Ганц в одном романе читал. Не из серьезных, само собою, но диво занимательный. И как знать-то… в серьезных больше о душе пишут, о предназначении и прочих премудростях. Душа — это хорошо, но тросточки порой важнее.
— Право слово, вы меня удивляете! У вас человек пропадает в тяжелом, прошу заметить, состоянии… и не сама же она ушла!
— Не сама, — подтвердил особист.
— А с кем?
Особист поморщился, но не ответил. Князь же опять тросточку крутанул. Эх, пальнуть бы в него… а после написать, что, мол, угрозу завидел… или еще что? Ганц придумает… и особист поможет, по глазам видно, что этот князь ему тоже поперек горла стоит.
— Какая жалость! Но, полагаю, угроза для жизни Катарины миновала. Она не под арестом? И если вдруг пожелала бы уйти, ее ведь не стали бы останавливать?
— За кого вы нас принимаете?
— Не знаю, честно говоря, но… к чему этот интерес? Вы же не подозреваете, что я…
— Это было бы в вашем духе. Вы так настойчиво добивались свидания…
Князь тросточкой по крышке гроба постучал и произнес:
— Вы хотели, чтобы я ушел, не попрощавшись? Не убедившись, что человек, с которым я провел последние несколько недель, здоров? Вдруг бы она в чем-то нуждалась? Или… да и это, в конце концов, невежливо! Право слово, я удивлен, что меня так активно выпроваживали…
— Ваше любопытство в данном случае было неуместно.
Эти двое разговоры разговаривали и, чуял Ганц, разговорами все и закончится. Отпустят… как есть отпустят эту сволочь имперскую и дальше трудовой народ угнетать. А он… он должен…
…нет, стрелять нельзя.
Тогда…
— Что ж, полагаю, наша беседа напрочь лишена смысла, — сказал князь. — Если вы убедились, что я не провожу ничего, кроме гробов, то, быть может, позволите откланяться?
И спиной повернулся.
Наклонился, смахивая с крышки пыль. Тут-то Ганц и не оплошал. Приклад пришелся аккурат на темный князев затылок. И нелюдь только хрюкнула и повалилась в гроб.
