Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен (книги без регистрации .TXT) 📗
– Кости твердые, вроде камня. – Девочка положила руки на колени, потерла ладошки. – Холодный камень.
– Удинаас, – продолжала Серен, – я видела в пепле лужицы золота.
– А я нашел куски рамы. – Он пожал плечами. – Странно думать, что К’чайн На’рхук любили картины.
Серен подняла взор, взглянув ему в глаза. – К’чайн…
Сильхас Руин вышел из-за глыбы отесанного камня. – Не картины. На таких рамах растягивали кожу. К’чайн линяют, пока не достигнут взрослого возраста. Выползни использовали для записей, как пергамент. На’рхук были одержимыми летописцами.
– Ты знаешь слишком многое о тварях, которых убивал едва увидев, – буркнул Фир.
Тихий смех Скола прозвучал откуда-то из окружающей темноты; ему сопутствовал звон цепочки.
Голова Фира резко поднялась. – Тебе смешно, щенок?
Голос Тисте Анди наплывал, словно бестелесный призрак: – Страшная тайна Сильхаса Руина. Он вел переговоры с К’чайн На’рхук. Видите ли, тогда случилась гражданская война…
– Скоро рассветет, – сказал Руин, отворачиваясь.
Сразу после выхода группа разделилась, как бывало всегда. Сильхас был впереди, за ним шел Скол. Следующей на тропе была сама Серен Педак, за ней шагах в двадцати плелся Удинаас – он все еще опирался на имасское копье как на палку. Замыкали движение Чашка и Фир Сенгар.
Серен не была уверена, что сознательно желает уединения. Скорее это неистребимые привычки прежней профессии требуют возглавлять людей, пусть впереди и оказались двое воинов – Анди. Как будто им можно доверять… весьма подозрительные проводники, куда бы они ни вели.
Она часто вспоминала невозможное бегство из Летераса, полный хаос блужданий, противоречия – куда и зачем идти; вспоминала времена, когда они не могли тронуться с места – пускали корни в заброшенной хижине или покинутой деревушке… утомление не отпускало их, словно исходило не от плоти и крови. Душа Скабандари Кровавого Глаза ждет, как будто зловредный паразит, затаившийся во всеми забытом месте. Он – их очевидная цель… но Серен начала, наконец, сомневаться.
Сильхас пытался вести их на запад, всегда на запад, но каждый раз разворачивался – как будто угроза Рулада, Ханнана Мосага и их служителей слишком пугала его. Никакого смысла! Проклятый ублюдок может стать драконом. Или Сильхас – пацифист в глубине сердца? Едва ли. Он убивает людей так же просто, как другой давит москитов. Он поворачивал, щадя жизни спутников? Тоже едва ли. Дракон не оставляет никого в живых.
Они шли на север, все дальше от обитаемых районов. К самому краю Синей Розы, страны, некогда управляемой Тисте Анди – все еще прячущихся под носом Эдур и летерийцев. «Нет, я ничему не верю. Не могу. Сильхас Руин чует сородичей. Должен».
Подозревать Сильхаса Руина в обмане – одно дело, объявить об этом вслух – совсем другое. Ей не хватает храбрости. Так просто. Не легче ли брести и стараться не думать ни о чем серьезном… Вот Удинаас слишком много думает, и поглядите на него нынешнего! И даже он держит рот на замке. Почти всегда. Он может быть «беглым рабом», может быть «никем» – но он не глупец.
Поэтому она идет одна. Не связанная дружеством ни с кем – по крайней мере, здесь – и не желающая этого менять.
Развалины города, немногим больше чем груды камней, простирались во все стороны; склон впереди становился все круче, и вскоре она начала думать, что может слышать шепот песка, раскрошенной штукатурки, кусков и обломков… как будто их прохождение возбудило окрестности, как будто потоки слежавшегося мусора начинали стекаться к ногам странников. Как будто само их появление нарушило баланс.
Шепотки могут быть голосами, заглушенными ветром; она ощутила – и внезапное понимание покрыло лоб бусинками пота – что почти понимает смысл сказанного. Понимает слова камня и строительного раствора. «Я сама соскальзываю в безумие…»
– Когда ломается камень, он испускает вопль. Теперь ты слышишь меня, Серен Педак?
– Это ты, Тлен? Оставь меня в покое.
– Наделены ли жизнью садки? Вполне возможно. Невообразимо. Они – силы. Аспекты. Тенденции проявляются в предсказуемости – о, Великие Умы, давно ставшие прахом, страстно спорили об этом, как и положено одержимым. Но они не понимали. Каждый садок – словно сеть, наброшенная на все другие. Его голос – воля, необходимая для придания формы волшебству. Они этого не увидели. Не поняли сути. Им виделся… хаос, паутина, каждая нить которой – энергия недифференцированная, еще не сформулированная, еще не получившая форму от Старшего Бога.
Она слушала, ничего не понимая; сердце грохотало в груди, каждый вдох стал напряженным хрипом. Это не голос Тлена, поняла она вдруг. Другой лексикон. Другие ударения.
– Но К’рул понял. Пролитая кровь – потерянная кровь, бессильная кровь, как выясняется в конце. Покинутая, она умирает. Доказательства: достаточно посмотреть на насильственную смерть. Чтобы садки процветали, струясь в предназначенных руслах и каналах, должно быть живое тело, бОльшая форма, что существует сама по себе. Не хаос. Не Тьма, не Свет. Не жар и не холод. Нет, это должна быть сознательная противоположность беспорядку. Отрицание всего и вся, когда это всё и вся мертвы. Ибо истинный лик Смерти – растворение, в растворении таится хаос. Таится, пока последняя мошка энергии не откажется от волевой искры, от сознательного сопротивления. Ты поняла?
– Нет. Кто ты?
– Ну, есть и другой способ увидеть все это. К’рул сообразил, что не сможет сделать это в одиночку. Жертвоприношение, открытие его вен и артерий может стать бесполезным, может стать неудачей. Без живой плоти, без организованного функционирования.
Ах, эти садки, Серен Педак… они – диалог. Теперь ты видишь?
– Нет!
Ее гневный крик отразился эхом в руинах. Она видела, что Сильхас и Скол привстали и глядят в ее сторону.
Фир Сенгар воскликнул: – Аквитор! Что ты отрицаешь?
Удинаас понимающе хихикнул.
– Не обращай внимания на порочную толпу, на заполонивший садки ураган звуков, на пользователей, на стражников, паразитов и охотников, на скопище старых и новых богов. Отбрось их мысленно, как учил Корло. Помнить насилие – развертывать его детали в ощущения, оживляя тем самым мерзкую истину. Он предупреждал, что это может стать привычкой, пристрастием, пока даже отчаяние не приобретет приятный вкус на твоем языке. Пойми же (здесь это сумеешь ты одна), что забирать свою собственную жизнь – наивысшее выражение отчаяния. Ты видела это. Бурак Преграда. Ты пережила это у края моря. Серен Педак, К’рул не мог свершить жертвоприношение в одиночку, дабы не наполнить садки отчаянием.
Диалог. Он предполагает множественное число. Один говорит с другим. Или со многими, потому что такой диалог должен быть постоянным, даже вечным.
Я говорю о Владыке Оплотов? Владыке Фатида? Возможно – лицо другого все время отвернуто ото всех, кроме самого К’рула. Так и должно быть. Этот диалог – подпитывание силы. Силы невообразимой, силы практически всемогущей, необоримой… пока лицо другого остается… отвернутым в сторону.
От тебя. От меня. От всех нас.
Серен дико озирала развалины и руины, всё это бесконечное поле разрушения.
– Однако диалог нужно ощутить, пусть и не услышать – такова его сила. Построение языка, согласие относительно принципов, значений и оттенков смысла… Серен Педак, чем ты считала Мокра? Разве он – не игра в грамматику? Искажение значений, переворачивание выводов, создание намеков, перекройка языка разума с целью обмана чувств…
Кто я?
Ну как же! Я Мокра, о Серен Педак.
Остальные уже собрались вокруг нее. Серен поняла, что стоит на коленях, упав от потрясения – будут синяки, ведь прижатая к камню плоть так ужасающе мягка… Она раздумывала над этим, глядя в глаза спутникам. Беседа между разумом и плотью, жалостливый диалог между мозгом и чувствами.
Она отмела прочь слова и погрузилась в нежный, безмятежный покой.
«Как это легко…»
