Кристальный пик - Гор Анастасия (бесплатные полные книги TXT, FB2) 📗

Я отстранилась от Сола, прислушиваясь к покалыванию на языке, медленно стекающем вниз по горлу в желудок, а оттуда — к кончикам пальцев рук и ног. Не зная, как скоро за этим покалыванием последует боль и новая плоть, я сконцентрировалась на том, чтобы их сдержать.

Нужно дотянуть. Нужно терпеть.

— Поднимитесь с Сильтаном на вершину горы и ждите, пока не позову, — проговорила я. — Селен не должен понять, что вы здесь.

Я переступила порог комнаты, не оглядываясь, зная, что Солярис по-прежнему стоит там, зализывая укус, и с тревогой смотрит мне вслед. Обернусь — значит, попрощаюсь. А я не могла подвести его во второй раз и снова заставить смотреть, как что-то лишает меня жизни. Потому просьба держаться подальше, пока все не закончится, была оправдана вдвойне: так они с Сильтаном не увидят, если что-то все-таки пойдет не так.

Каждый шаг в сторону двери отзывался острой болью в солнечном сплетении, словно выпитая драконья кровь обрела форму, превратившись в клубок из ножей, и теперь резала внутренности, пытаясь прорваться. Я старалась концентрироваться на дыхании, отказываясь замечать, как ноют, трещат и сдвигаются ребра, готовые разойтись в стороны, чтобы пропустить наружу гребни. Челюсть заныла, стиснутая, и я потерла большим пальцем шерстяную нить на мизинце: сияние в той было таким тусклым, что едва угадывалось, но все равно работало. Я чувствовала, как нить успокаивает и вместе с тем толкает через край. Обволакивает разум, точно укутывает в лоскутное одеяло. Сквозь него Селен не видит и не слышит меня, а значит, не услышит и то, что я задумала, даже если попытается.

Пожалуйста, Хагалаз, если ты слышишь… Помоги мне дотерпеть!

— Селен, — позвала я, отодвинув трюмо и прильнув щекой к двери на уровне ручки, куда согнуться меня заставил очередной приступ боли, пронзившей грудину стрелой. — Селен, ты здесь?

Ответом мне стала тишина. Но затем, когда я снова ахнула и съежилась, допустив слабовольную мысль, что не выдержу и обращусь прямо здесь и сейчас, с той стороны раздался шелест, будто ветер трепал кроны густых деревьев. Вкрадчивый грудной голос спросил:

— Я точно могу войти? Ты не будешь прыгать в море?

— Не буду, — выдавила я, стараясь стоять прямо. — Ты можешь войти.

Как истинное проклятье, Селен был прямолинеен и бесхитростен в своих желаниях, но иногда проявлял и другую свою сторону — рукотворную, созданную из воли другого человека, а оттого покладистую и зависимую, чем каждый раз неизменно удивлял. Вот и сейчас стоило мне дать добро, как дверь затрещала, раскалываясь, и пришлось отбежать назад, чтобы разлетевшиеся в сторону щепки вместе с дверной ручкой не оставили на мне ран больше, чем уже было.

Селен показался в дверном проеме сразу после того, как улеглось облако каменной пыли. Порванный ворот черного кафтана обнажал длинную шею и белоснежную грудь с ключицами тонкими, как ивовые прутья. Его красные волосы, рассыпавшиеся по плечам, и бронзовые листья, принесенные внутрь комнаты сквозняком, напомнили мне о Рубиновом лесе. Возможно, мне стоило остаться там еще ребенком, заснуть от голода и больше не просыпаться, чтобы спустя годы этот голод не вернулся во плоти и не смотрел на меня обманчиво красивыми миндалевидными глазами.

— Ну что, успокоилась? — спросил Селен, медленно подбираясь ближе. Несмотря на то что он ступал по сухим листьям, они, рассыпаясь, не издавали ни звука под его поступью.

Я кивнула и инстинктивно сделала шаг назад — в противоположность тому, который сделал ко мне Селен.

— Скажи мне только, — попросила я, сжав в пальцах подол заляпанного платья, чтобы скрыть судорогу, которой их сводило, — что случится, когда мы снова станем одним целым? Мир будет в безопасности?

— Не знаю, — пожал плечами Селен, и я разозлилась.

— Так подумай! — И указала кивком на губчатые стены, что были не чем иным, как костями самого старого дракона, которого мне только доводилось встречать. — Ты говорил, что Сенджу и раньше бывал здесь, еще до окаменения. Вы встречались, когда ты был еще туманом, верно? Что ты слышал? Что он рассказывал тебе или кому-либо? Предупреждал ли о чем-то?

Селен вздохнул устало, но призадумался. Потер костяшкой указательного пальца ямочку под нижней губой, все еще бруснично-красной от моей крови, и неуверенно произнес:

— Я мало что знаю о Сенджу, кроме того, что это он породил нас с тобой и что он же хотел нас убить. Помню только, когда я уже был, но самого себя у меня еще не было, — извини, не знаю, как сказать иначе. — Сенджу часто говорил солнцу: «Расколотое надвое рано или поздно разбивается на еще тысячу частей, но если починишь два, то починишь и тысячу». Такое тебя устроит, госпожа?

Я снова стиснула платье в пальцах — на этот раз от облегчения — и бегло глянула на свое отражение в сдвинутом трюмо.

Вот что такое красные пряди волос — те самые осколки. Осколками было и Увядание, от которого всему Кругу предстояло пережить самую голодную зиму за тысячу лет; и те люди, которыми Селен тщетно пытался заполнить пустоту нутра, меняя плоть на плоть, но не в силах обрести душу; и боги, сгинувшие по той же причине. Все это — последствия неверно законченного ритуала принца Оберона и Сенджу. Мелкие колючие крупицы того, что однажды разбилось пополам.

— Я никогда не хотел, чтобы ты страдала, — прошептал Селен, и каким-то образом дистанция, разделяющая нас, исчезла. Я поняла: то, что я до сих пор не переваривалась у него в желудке, было вовсе не моей победой, а его снисхождением. Но час настал. Пальцы Селена легли на мою изувеченную щеку и висок, под которым, в уголке глаза, снова собралась слеза. — Обещаю, все закончится быстро. Ты станешь моим сердцем, и я буду бережно носить тебя в себе. Ну же, драгоценная госпожа, — Селенит наклонился к моим губам. — Накорми меня собой.

Я закрыла глаза и отпустила все на свете — руки, шерстяную нить с мизинца, драконью кровь, закипающую в жилах. Селен поцеловал меня так же нежно и неловко, как до этого…

Но в этот раз я укусила его первой.

Платье на мне затрещало по швам, разорвалось и опало. Тело покрылось светлой, как пшеничные колосья, чешуей. Огонь, в котором сгорали мои внутренности и вся моя людская суть, вырвался наружу. Он вывернул наизнанку ребра, сломав их, и стал ломать челюсти, превращая их в клыкастые пасти. Те зубы, которые вытолкнули изо рта мои собственные, были размером с охотничью стрелу каждый. Я легко вонзилась ими Селену в лицо, обхватив всю щеку от линии губ до брови разом, и погрузила серповидные когти ему под лопатки, насадив на них, как на крюки, чтобы он не мог вырваться.

— Рубин! Что ты делаешь⁈

— Это не я принадлежу тебе! — закричала я, раздирая его заживо, как он раздирал меня. — Это ты принадлежишь мне! Ты — моя часть. И я верну тебя себе!

Проклятье, что знало лишь голод, вдруг узнало, что значит страх. Наконец-то его испытывала не я. Селен испустил вопль сразу десятком голосов, словно не знал, какой из них подействует на меня, и стал биться с такой силой, что проломил нами, сцепленными вместе, и мебель, и несколько стен. Но так и не освободился. Хватка моя больше не была человеческой, а ни один дракон не упустит свою добычу. Челюсти, когти и задние лапы с остроконечным хвостом, обвившимся вокруг Селена петлями, держали его намертво. Весь ужас и все отчаяние, от которых я металась во снах по подушке год напролет, обернулись яростью. То, что я делала, было одновременно и возмездием, и естественной природой всех вещей — соединяться и возвращаться к началу.

— Отпусти меня! Все должно быть не так!

Я оторвала от него кусок, проглотила и тут же оторвала следующий; не жуя, не раздумывая. Дробила клыками кости с суставами и наполняла желудок омерзительной безвкусной плотью, выпивая даже кровь, которую Селен набрал из тысяч других людей по всему континенту. Тем самым я будто и впрямь возвращала отнятое: очень скоро сопротивление Селена стало слабым и вялым, и ни одна из ран, которые я нанесла ему, так и не зажила. То, что должно быть целым, наконец-то целым и становилось, и даже его проклятая природа не желала препятствовать этому.