Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗

— Это хорошо…

— Что давно?

— Что в отставке, — теплая ладонь прижалась к груди.

…а вдруг да и вправду истает проклятье?

Сказка. Но нынешней ночью ущербной луны, как никогда прежде, хочется верить в сказки. И живой запах его, Лихослава, женщины — чем не подтверждение?

— Он раздобыл амулет, который глаза отводит… для меня, конечно… потом выяснилось, что Душегубец ведьмаком был… необученным, но сильным… его сила, выхода не нашедшая, с ума и свела… он меня видел, только всерьез не принял. Решил, что поклонник… не угроза. Да и то верно, шестнадцать лет с хвостом, какая угроза… это я сам себе казался грозным…

— Ага, как щеня на подворье.

— Точно, щеня… два щенка, вообразившие, что обманут всех. Себастьян вычислил, с кого все началось… первая жертва… цветочница. Он ее за два года до того зарезал… дело списали на ограбление, да только тело покромсали, а серьги не тронули… там еще что-то было, он мне объяснял, только я уже не помню. Бесу бы доложить, дальше бы потянули за эту ниточку, глядишь и вышли бы на ее ухажера, которому девица от ворот поворот дала. Он и сам-то на него вышел. Медикус-недоучка… таксидермист… от него, помнится, скипидаром крепко воняло. Доказательств не было.

Лихослав провел когтями по щеке своей женщины.

Когти были твердыми и не исчезали… прежде-то, если и появлялись, то на полную луну, и под перчатками незаметно было… подумаешь, стал немного неуклюжим, с кем не бывает…

…и верно, знай полковой ведьмак, что когти станут появляться задолго до полнолуния…

…и что Лихо слышит сам шепот луны, ласковый, женский… призрачный, но все же явный, столь явный, что перебить его можно лишь словами, вот и выплетает он историю из прошлого, чтобы от настоящего спрятаться.

Не отпустили бы.

Верно сказала Евдокия, свои бы и… и правильно, Лихо видел, как оно бывает, когда человек нелюдью становится. И страшно. Не за себя, за нее, мягкую и доверчивую, сладко пахнущую свежим хлебом, и еще солнцем, от которого ныне в глазах рябит…

…и Аврелию Яковлевичу Лихо верит.

…нет, если бы имелась хоть крошечная вероятность того, что Лихо опасен, не выпустили бы…

— Вот Бес и решил… в платье вырядился… заказал точь-в-точь такое, как на той цветочнице было… и лицо ее надел… и вышел, прогулялся по улице… в кофейню завернул… мы посидели, а потом он вроде бы как к парку направился, а я отстал.

Вечер.

Близость осени, которая ощущается дымом на языке, терпкий сладковатый вкус. Лиловая дымка, еще не туман, но предвкушение оного. И узенький серп престарелого месяца, который вот-вот исчезнет, чтобы переродиться. Солнце наливается закатной краснотой.

Фонари уже горят.

И городовой долго глядит вслед панночке, которой вздумалось выйти на прогулку в этакий час, то к свистку тянется, то отпускает, не способный решение принять. И Лихо не по себе от того, что этот деловитый человек способен порушить весь их такой замечательный план.

Но городовой остается позади.

И парк встречает тишиной, осеннею прохладцей.

Дорожки. И пруд с жирными утками и жирными же голубями, что бродят по берегу, выискивая хлебные крошки… старый фонтан… клены, на листве которых уже проклюнулся багрянец…

Девица в легком фисташкового оттенку платье.

Шляпка.

Ленты… ветерок играет с ними, и Лихо удивляется тому, что неужели вот эта, темноволосая девица — и вправду его родной брат? Если б не видел, как Себастьян менялся, не поверил бы.

Видел.

И сейчас смотрел, да только все равно пропустил момент, когда возле девицы появилась фигура в сером плаще, полы которого взметнулись крыльями, на мгновенье закрывая девицу от Лихославова взгляда.

— Мы не знали, что он ведьмак… он и сам не знал… у него случались выбросы силы, когда убивал… и перед убийством. В моменты очень сильных эмоций. Аврелий Яковлевич так сказал. И еще сказал, что этот… силы своей боялся. Он был из староверов… строгого воспитания, понимаешь? Из тех, которые полагают, что любая сила — от Хельма.

В темноте и глаза ее темны, не зеркала души — озера…

…серые озера воды на бело-сизых полях мха. Бездонные, беспокойные, так и манят подойти к самому краю, заглянуть…

…ложь, эта вода не дает отражений, сколько ни вглядывайся, а если вдруг увидишь, то значит, что Серые земли в душу проросли, и оттуда их не выкорчевать, как ни пытайся.

— Он и убил-то, потому что сила проснулась… влюбился… а она не ответила взаимностью, зато сила выплеснулась… и решил, будто его прокляли… убил, чтобы проклятье снять.

Серые крылья сминают воздух, и он идет волной, которую Лихослав видит.

Но и только.

Он не способен уйти с дороги волны, как не способен кричать… и замирает, принимая удар. Как-то очень громко, отчетливо хрустят кости, и кровь выплескивается из горла на траву… и запах ее, и еще кислый — рвоты, мешают потерять сознание.

А полотняные крылья плаща обнимают девушку в зеленом платье… и кажется, Лихослав все-таки кричит, только крик оборачивается клекотом, точно это не душегубец, а он, Лихо, в птицу превращается…

— Нас спасло, что тот городовой все-таки сообщил патрулю… и я захватил тревожный амулет… не помню, правда, как активировал…

Ее руки успокаивают, хотя память уже не причиняет боли.

Она, эта память, на редкость послушна. И ныне прорастает серыми стенами госпиталя Святой Аурелии… серые стены и солнечные зайчики. Узкое окно с широким подоконником, на который садятся голуби, толкаются, курлычут. И шелест птичьих крыл выводит из полусна.

Ненадолго.

Надолго нельзя, но когда Лихослав открывает глаза, то видит и окно с голубями, и стену… солнечные зайчики постепенно переползают к двери, и с ними уходит тепло.

Лихо знобит.

— Это у вас, любезный мой друг, от потери крови, — говорит медикус и пощипывает себя за усы.

Хорошие усы. Длинные.

— И последствия удара сказываются… чудо, что вы живы.

Чудо. Наверное. И Лихо хочет узнать про брата, но говорить не получается, в горле — то же клекотание, но доктор понимает:

— А брат ваш жив… герой…

Он приносит газеты, пусть и не свежие, но вкусно пахнущие бумагой, и чьими-то руками, которые этих газет касались, апельсинами, травой… Лихо прежде не знал, что от запахов может быть так хорошо. И от слов. Ему читает сиделка, которую приставили, потому как он, Лихо, должен лежать неподвижно. У него кости сломаны, порваны мышцы и вообще в кишках дыра. Лихо ее не видит, но в отличие от нынешнего проклятия, чувствует распрекрасно.

Ему стыдно, и за дыру, и за то, что зарастает она медленно, несмотря на все усилия целителей, которые стараются, но…

…приходится лежать.

День за днем.

Сиделка читает, а еще моет и судно подает, и Лихо никак не способен привыкнуть к этой процедуре, которая, пожалуй, более мучительна, чем ежедневные визиты ведьмака.

Аврелий Яковлевич, душевно матерясь, выкручивает кости, сращивая разломы, и больно… неимоверно больно, но лучше боль, чем обжигающий стыд, что он…

…статьи слушает.

Интересно.

И рад, что Себастьян быстро на поправку пошел.

Он герой… все об этом пишут…

— Погоди, — Евдокия дернула за волосы. — Получается, что твой братец, который тебя в эту авантюру втянул, стал героем?

— Он ведь поймал душегубца, а победителей не судят…

…особенно, когда победители нужны, дабы поднять престиж полиции. Про это рассказал Бес, который тогда еще немного стеснялся этой новообретенной славы и героем себя вовсе не чувствовал.

— А ты?

— А что я? Я ведь только рядом стоял…

Евдокия не согласна. И хмурится…

— Мне эта слава героическая без надобности была… а вот Бес — дело другое… он ведь тоже долго считал себя уродом… а тут вдруг — не урод, но герой. Его к награде представили… и Его Величество вручал. Отец на вручение явился, гордый был…

— А ты?

— А ты?

— А что я? Я ведь только рядом стоял…